Annotation Легко рассуждать об ошибках предков, сидя в кресле за компьютером. Тем более, если ты всерьез увлечен историей флота, душа твоя искренне болит за поражения Родины в давно отгремевшей войне, а знания позволяют судить об их причинах. Только вот исправить в прошлом ты уже ничего не можешь, даже если бы очень этого хотел… А вдруг? Вдруг тебе выпадет шанс? Шанс, которого теоретически просто не может представиться? Именно такой шанс выпадает на долю главного героя этой книги. Но, взглянув глазами Всеволода Федоровича Руднева, командира крейсера «Варяг», на рейд порта Чемульпо за сутки до знаменитого боя с японской эскадрой, он осознаёт, что знаний фаната морской истории, патриотизма и личной смелости может оказаться не достаточно для того, чтобы выйти из неравной схватки победителем. Однако жребий брошен! Настало время проверить железом и кровью его идеи, теории и расчеты. «Готовятся к бою орудия в ряд, на солнце зловеще сверкают!..» * * * Александр Борисович Чернов Предисловие Необходимое пояснение (вместо авторского предисловия) Введение Пролог Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5 Глава 6 Глава 7 Глава 8 Глава 9 Глава 10 Глава 11 Глава 12 Приложение 1 Приложение 2 Приложение 3 notes1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 * * * Александр Борисович Чернов Чемульпо – Владивосток © Александр Чернов, 2017 © ООО «Издательство АСТ», 2017 * * * Предисловие С начала русско-японской войны минуло больше ста десяти лет. С того момента, когда я решил в художественной форме изложить свою точку зрения на шансы прорыва крейсера «Варяг» из порта Чемульпо во время неравного боя с японской эскадрой, скоро пройдет десять… То, что начиналось как шутка в споре с форумными приятелями, привело к весьма неожиданному результату. Авторов, пишущих о той трагичной для нашей Родины войне, о различных вариантах ее альтернативного хода и исхода, стало МНОГО. И это хорошо! Когда я только начинал выкладывать первую книгу на Самиздате, у меня кто-то спросил, а зачем я ЭТО пишу? Спустя десять лет до меня, кажется, «дошло». Один из моих читателей, ныне живущий в Израиле, написал, что его сын, прочитав «“Варяга”-победителя», который ему понравился, решил бегло просмотреть, а как там все было на самом деле? В общем, в результате, парень всерьез и надолго заинтересовался историей России… Некоторые считают, что я должен был запретить Борисычу (Александру Борисовичу Чернову) писать продолжение истории, которую я начал, и использовать моих героев. Не совсем понимаю, а почему, собственно? Мы делаем одно дело, пытаемся сделать историю России максимально интересной для неподготовленного, как правило, молодого читателя. В надежде, что кто-то из «юношей, обдумывающих житье», заинтересуется и первоисточниками. Что же по поводу героев, то большинство персонажей у меня – реально жившие и воевавшие в той войне люди. И если бы кто-то из них возмутился тем, что я про них написал, то явились бы ко мне во сне и потребовали сатисфакции. То же хочу сказать и Александру Борисовичу – пусть будет осторожен. Работа с историческим материалом, с душами и памятью ушедших наших предков – дело ответственное. В общем, как автор первой альтернативы о прорыве «Варяга», я категорически не возражаю против использования моей идеи и героев другими авторами. Желаю удачи Борисычу в написании его новых книг и удовольствия от чтения всем нам! Больше «Варягов»! Хороших и разных! Глеб Дойников Необходимое пояснение (вместо авторского предисловия) 12 ноября 2010 года я не смог устоять перед душевным порывом или, если угодно, искушением и засел за переделку всего того, что стало впоследствии вторым томом в серии романов Глеба Дойникова в жанре альтернативной истории – военной фантастики о «“Варяге”-победителе». Первая книга цикла «“Варягъ”-победитель» вышла в начале 2009 года, вторая «Все по местам! Возвращение “Варяга”» – к лету 2011-го. Понимая, что кому-то это может показаться банальным плагиатом, в начале работы над МПВ-2 я заручился согласием и одобрением уважаемого автора, за что искренне благодарю Глеба Борисовича. Что в итоге получилось, фанфик или же некая оригинальная «альтернатива на альтернативу», – судить вам, уважаемые читатели. Оглядываясь на содеянное, добавлю, что побудили меня к этому несколько причин. Во-первых, великие удовольствие и радость от появления «“Варяга”-победителя». Роман этот я прочел запоем несколько раз. Такого не было с «Цусимы» и «Порт-Артура». Во-вторых, пришедшее вскоре понимание, что концовка книги серьезно «смазана». Создалось впечатление, что автор торопился успеть сдать «проду» в срок. Так, увы, случается, если даты прописаны в договоре с издательством. Результат этой спешки был ощутим и в тексте второй книги цикла, с которой я ознакомился на ФАИ и Самиздате. Увы, исторических неувязок и фактических ошибок в ней оказалось еще больше. Читателям, «не болеющим» русско-японской войной, не увлекающимся с юности историей флота, они не так и видны, но уровень книги для человека, находящегося «в теме», резко и необратимо снижали. Равно как и «декоративное» использование автором реальных исторических персонажей, даже таких знаковых фигур, как, например, адмиралы Е.И. Алексеев и С.О. Макаров, царь Николай II. А меня никто и никуда не торопил… В-третьих, вместо страстно ожидаемого мною разгрома японского флота в «Альт-Цусиме» второй книги автор выписал некое огромное и труднопереваримое действо, заканчивающееся бледной, «очковой» победкой русской стороны. Честно говоря, я жестоко и горько обманулся в ожиданиях. Обидно было буквально до слез. И наконец, в-четвертых. Вторая книга у уважаемого автора приходит в финале к дружескому «замирению» России с Японией. В итоге, в третьей книге, которая пишется Глебом Борисовичем, все окончится влезанием нашей страны в блок Антанты для войны с Германией за интересы Парижа и англосаксонских государств, а фактически – за интересы «отца мировых войн» – набиравшего силу «золотого интернационала»… И это – после жестокого опыта XX века, когда именно ориентация политического и делового бомонда России эпохи Николая II на столь противоестественный союз привела к цепной реакции в виде более чем пятидесяти миллионов смертей наших соотечественников? Последним толчком к началу этой работы стало мое посещение форума «Цусима» (www.tsushima.su), где в кругу энтузиастов и подлинных знатоков истории нашего флота и той постылой войны шло деятельное обсуждение книги с первых дней работы автора над ней, где добавлялись в нее целые куски. Но… лишь до момента, когда Глеб Борисович от обсуждения отказался, просто перестав появляться на форуме. Оказавшись среди близких по духу людей, я и решился на этот отчаянный шаг. В итоге, одной лишь второй книгой дело не закончилось. Пришлось переработать текст первой, серьезно дополнить его, исправить найденные исторические и технические неувязки. Два тома превратились в семь, а вместо предполагавшихся нескольких месяцев работа затянулась на пять лет. И если бы не бескорыстная помощь коллег по интернет-форумам «Цусима», «Крейсер», «Самиздат», «Форум альтернативной истории» и «В вихре времен», этот коллективный труд никогда не был бы проделан. Александр Чернов Введение «Варяг», русский бронепалубный крейсер I ранга, построен в Филадельфии (США) на верфи «Крамп и сыновья». Спущенный на воду 31 октября 1899 года, в феврале 1902-го, он вошел в состав Порт-Артурской эскадры Российского императорского флота на Тихом океане. Через год на мостик крейсера поднялся новый командир – капитан I ранга Всеволод Федорович Руднев, с чьим именем неразрывно связан героический подвиг корабля. В декабре он получил приказ прибыть в порт Чемульпо (Инчхон), являющийся морскими воротами Сеула, столицы Кореи. «Варягу» и канонерке «Кореец» предстояло нести там службу стационеров – кораблей «военно-дипломатического присутствия». В ночь на 27 января 1904 года Япония без объявления войны напала на Россию и приступила к оккупации Кореи, еще накануне десантировав войска в Чемульпо. В этом формально нейтральном порту стояли стационеры Англии, Франции, Италии, США и России. Завершив высадку десанта, после полуночи японские корабли покинули рейд. Но на следующее утро контр-адмирал Уриу Сотокичи, командовавший двумя броненосными, четырьмя бронепалубными крейсерами и восемью миноносцами, блокировал порт и направил Рудневу ультиматум. Известив о начале войны, он потребовал к полудню либо выхода из гавани «Варяга» и «Корейца» для боя, либо их капитуляции. В противном случае его корабли войдут в порт и расстреляют русских прямо на якорной стоянке. Руднев обратился к командирам иностранных стационеров за поддержкой: они могли опротестовать действия японцев, как грубое нарушение международного права, и, по крайней мере, сопроводить «Варяга» и «Корейца» до нейтральных вод. Но, хотя и заявив Уриу формальный протест, они предпочли остаться сторонними наблюдателями. На военном совете русские офицеры единодушно решили не отдавать свои корабли в руки неприятеля, а приняв неравный бой, пробиваться в Порт-Артур. Жестокое сражение длилось чуть менее часа. В нем «Варяг» был тяжело поврежден, прорыв стал невозможен. Продолжая отстреливаться от наседавшего противника, крейсер и канонерская лодка возвратились обратно на рейд Чемульпо. Там наши моряки взорвали «Корейца» и открыли кингстоны на «Варяге». Экипажи были взяты на борт английского, французского и итальянского стационеров, избежав унижения плена, а тяжелораненые были размещены в госпитале под опекой Международного Красного Креста. Через год японцы подняли затопленный крейсер, который после ремонта получил название «Сойя». Во время Первой мировой войны Россия выкупила его. Введенный в строй русского флота под своим историческим именем, Октябрьскую революцию 1917 года «Варяг» встретил в Англии на ремонте. Там он был захвачен британцами, продан на слом, но при буксировке разбился во время шторма на прибрежных скалах Шотландии. А в России более полувека даже не знали, где упокоился ее самый знаменитый крейсер… В чем же феномен того, что сегодня, спустя более чем столетие, отделяющее нас от печального финала того несчастливого для русских военного противостояния, все больше интереса вызывают его события, и в том числе одно из первых – бой «Варяга» и «Корейца» с вражеской эскадрой у Чемульпо? Может быть, это происходит потому, что в нашем обществе зарождается наконец осознание того факта, что именно шокирующий проигрыш русско-японской, такой совсем не великой по историческим меркам, войны и стал катализатором «Русской трагедии» ХХ века? Но так ли уж фантастично жестокое поражение, нанесенное нашей громадной Империи дерзкими японцами, если не забывать, что за спиной у них стояли две великие англосаксонские державы, для которых «сдерживание Московии» традиционно являлось, да и поныне является, одним из краеугольных камней их государственной политики? Только было ли все предопределено и безнадежно для России, для ее армии и флота? Как у вас там с мерзавцами? Бьют? Поделом! Ведьмы вас не пугают шабашем? Но не правда ли, зло называется злом Даже там – в добром будущем вашем? В. Высоцкий Пролог Москва, бар «Пивная кружка», 20 декабря 2012 года В дальнем темном углу подмарафеченного до уровня постсовкового общепита полуподвала заняли столик двое. Вернее, пятеро, если считать с кувшином пива и кружками, и пятнадцать, если добавить десяток раков, по терминологии бара – «спецназ». Впрочем, раков, пожалуй, считать не стоило из-за катастрофического по скорости сокращения численности… – Вадим, отвали! – Да ладно тебе, Петрович, если уж нечего сказать, так просто признай это! – Ты меня на пиво позвал или на 101-ю серию диспута, мог ли прорваться «Варяг», или нет? На пиво? Вот и наливай. – За мной не заржавеет, пжалста. Получите, распишитесь и подавитесь… Но все же? Ведь безыдейно же? Что молчим, язык проглотили под раковую шеечку? Петрович, более «возрастной» из разошедшихся не на шутку спорщиков, выстраданно вздохнул и демонстративно отряхнул рукав свитера от вцепившихся в его ворсинки хлебных крошек. После чего отхлебнул пол-литра Гиннесса одним могучим глоточком и, приканчивая очередного «спецназовца», тоном педагога, уставшего от непроходимой тупости ученика, нравоучительно изрек: – Технически не мог. Против эскадры адмирала Уриу шансов на прорыв у Руднева – ноль. Проскользнуть ночью… – Ага. По тому-то Чемпу… Чемуль… Че-муль-повскому! Во, выговорил, блин… Значит, пока трезвый. Или Чемуль-пинскому фарватеру? Так Уриу и стрелять не придется, только утречком выловить пару окоченевших уцелевших – и всего делов. – Слушай, потерпи, не перебивай! Умный, да? Мог, не мог… «Чиода», кстати, ушел накануне именно ночью. И, по ходу, без особых проблем. С нашей колокольни сейчас понять сложно… Но днем мимо шести крейсеров и нескольких миноносцев – шансов еще меньше! Да я тебе это уже раз сто рассказывал, и моделировали раз двадцать всем форумом, и из Японии народ за Уриу играл! – И ни разу «Варяг» даже до конца фарватера не дошел!!! А ты, осел упрямый, все твердишь, как попка: «Шанс был, шанс был»… Не было! – Технически не было, Вадик. Технически… Практически – БЫЛ. Вадим, поперхнувшись пивом и чуть не расплескав при этом содержимое своей кружки, яростно закашлялся. Покраснев по ходу этого процесса почти до «спецназовского» оттенка, он, отдышавшись и переведя наконец дух, с деланным беспокойством в голосе осведомился: – Ты что, перед пивом чем потяжелее заправился, а ко мне «заполировать» приполз? Или, может, Петрович, ты на что посерьезнее перешел? Уколов ты боишься. Нюхнул, может, чего? – А в грызло? – Да?! А ты сам-то понял, что щас сказал, деятель? Как можно что-то сделать, если это технически не реализуемо?! Бред! Хотя, знаешь, если ты такой упертый, шанс тебе может представиться… Если сам перед этим не преставишься. – Слушай, чучело, я с моделированием завязал. Хватило. Итак чуть с работы не поперли… К тому же даже твой распрекрасный и навороченный комп, мать его интеловскую в многоядерную печень, реакции Уриу на ситуацию, которая была в реале, не воспроизведет. Не-ре-аль-но. – А кто тут говорит про моделирование? Давай-ка накатим еще по одной, и я тебе растолкую, как ты самолично, если уж такой храбрый, вполне реальному Уриу задницу надрать сможешь. Как в том стишке: «Энто я тебе, голуба, говорю как краевед!» – Ну и кто из нас тут укурился, блин? Хорош ржать! Ладно, давай еще по пинте и от винта… – Ну, скорее, семь футов под килем, но насчет еще по пинте – это да! Несколько часов спустя, 9-й километр Рублевского шоссе, 20–21 декабря 2012 года – Ну что, Владимир Александрович, настало время. Запускаем? – Профессор, а может, не стоит пока рисковать? Мы ведь ни в чем на сто процентов не уверены: ни как, собственно, установка работает, если она работает вообще; ни в том, как поведет себя реципиент, к которому мы подселяем матрицу донора; ни в том, что на самом деле происходит с сознанием донора; ни каково влияние всего этого на стабильность пространственно-временного континуума. Вообще ни черта не знаем! Может, это его просто убьет… – И чего, интересно мне, вы собираетесь ждать, коллега? Второго нежданного пришествия нашего злобного клиента? Мы в прошлом месяце и первое-то чудом пережили. Вы уже год имеете «вроде бы работающую» модель установки. Как убедиться в ее работоспособности без реального эксперимента над людьми? Собачек и коней вы уже год пытаетесь перенести, и что? Даже если сознание Буцефала, Джульбарса или вашего любимого коня князя Олега будет как-то изменено, это никак на историю не повлияет, в хрониках зафиксировано не будет. Кстати, пока никто из подопытных четвероногих не издох, о чем вы не хуже меня знаете. Нам нужен пример, который можно будет отследить по документальным источникам. То есть перенос человеческого сознания в прошлое, который немного, совсем чуть-чуть, повлияет на ход исторически зафиксированных событий. Это позволит определить, есть ли расхождения, вызванные подселением матрицы в прошлое, или нет. Если нет – придется каяться перед заказчиком, и, дай бог, пронесет… Хотя это вряд ли. А если есть, то… – Да как вы не понимаете! Если континуум будет изменен, то нас тут может просто не оказаться! Вообще, весь наш современный мир может оказаться несовместимым с теми событиями, которые натворит в прошлом сознание донора! – Володечка, ну мы же и выбрали бесперспективный вариант именно из-за этого! «Варяг», чего бы он ни вытворял на рейде Чемульпо, НИКАК на ход не то что истории, даже на ход русско-японской войны повлиять не сможет! Он заперт эскадрой Уриу намертво. Ему не прорваться. Хорошо, если мы хотя бы сможем обнаружить разницу в прокладках курса и описаниях боя между архивными документами «снаружи» и теми, что есть в этом экранированном от воздействия установки особняке, который вы так претенциозно назвали хроносейфом. Ну, может, как максимум отклонений, не на рейде его утопят силами экипажа, а на выходе из порта снарядами «Асамы». Даже при невероятном варианте, если и попадет «Варяг» пару раз, его «дубовые» снаряды и японская броня – абсолютно безопасное для исторического континуума сочетание. Не переживайте вы так. А в остальном, ведь именно эти тонкости нам и надо проверить, не так ли? – А как же донор? Если он, того… Дело-то новое, что с ним-то будет? И с нами заодно, не хватятся его? – Не волнуйтесь. За нашу систему поддержания жизнедеятельности тела донора я вам ручаюсь. И если с возвратом все пройдет штатно, максимум, что молодому человеку будет угрожать – это приступ диареи. Однако не суть… Но, в конце-то концов, даже если что-то пойдет не так… Мой сын не зря ведь полгода изображал фаната истории русско-японской войны, доизображался до того, что хоть его самого туда посылай, увлекся балбес! Ну ничего, блажь из головы выветрится, молодой еще. Зато экземпляр на моего «живца» попался вполне подходящий. Похрапывающий сейчас в нашем «саркофаге» хомо сапиенс, если так можно говорить о сем заигравшемся индивидууме тридцати двух лет – завсегдатай пары псевдоисторических форумов, досконально знающий историю русско-японской войны на море. Если установка все же сработает, как планировалось, остатков сознания каперанга Руднева должно хватить для того, чтобы наш подопытный свободно ориентировался на «Варяге». А то, что гражданин Карпышев изо всех сил будет пытаться прорваться и по ходу дела японцам по репе настучать – это я вам гарантирую. Это его идея-фикс, отягченная болезненным ущемлением его великоросского достоинства гнусными реалиями современности. И ТАМ этот неисправимый идеалист непременно возжелает послужить России-матушке, что теоретически только усилит его «прорывные» потуги. Поэтому мы его и отобрали. И не только мы, как вам известно… Но! На этом знании предмета и квасном патриотизме его положительные качества и заканчиваются. Работа – еле-еле платить за квартиру и пиво, здоровье среднее. Постоянной подруги и близких друзей нет, типичный лузер, пользуясь его языком. Так что, паче чаяния, если даже ваша программа возвращения не сработает, то его особо и искать никто не будет. С недельку. А будут – ну найдут внезапно съехавшего с катушек компьютерного маньяка… Не впервой. – Однако вы жестоки, профессор… – Не паясничайте, коллега. Вспомните, на кого работаем. Если мы через полгода не представим заказчику способ ретроспективной игры на бирже, то тогда найдут уже нас, друг мой. Но заниматься нами уже, скорее всего, будут не психиатры, а судмедэксперты. Кстати, если помните, идея ТАК получить финансирование не моя! Кто ему пел про игру на бирже по заранее известным курсам?! Тогда вас, мой дорогой, больше заботила не стабильность континуума, а возможность воплотить свое детище в металле и кремнии. Вот тогда и надо было рефлексировать, а теперь поздно. – Тогда вам самому идея понравилась, кстати… А где еще было взять десяток миллионов долларов на разработку и постройку установки?! Да чтоб и себя не забыть? И кто тогда знал, что всем известный олигарх Антонович, владелец заводов, пароходов, приисков, копей и футбольных клубов настолько недалеко ушел от своего бандитского прошлого? Все мы задним умом крепки… Ладно, давайте рискнем. Авось пронесет… Хотя, честно признаюсь, морды наших охранников на этой райской даче мне не внушают оптимизма. Я уже молчу об их начальничке, Мистере Печеное Яблоко, как вы его назвали. Как взгляну на него – сразу себя представляю с утюгом на лице… Такое впечатление, что ему приказано нас убрать при любом результате эксперимента. Смотрит как на покойников. И в Москву последние два месяца только с их сопровождением отпускает. Для нашей безопасности, ага… – Все, коллега, вместе влипли – вместе и выбираться теперь. И проще всего это будет сделать при работающей установке. Такой вот бальзам на вашу больную совесть. Хватит тянуть волынку да диспуты устраивать. Слышите – уже полночь пропикало?.. – Ну, с Богом… – Что-то не замечал я за вами особой набожности… Но пусть так. С Богом, так с Богом… Поехали! Глава 1 Похмелье Где? Когда? Без стакана не определить… Сколько раз я себе говорил «в нуль» не напиваться?.. Господи, хреново-то как! Но так вроде еще никогда не было… Если только в тот памятный раз на выпуске из Морского корпуса… Бр-р-р… Или из училища?.. Какого, блин, училища?! ПТУ я вроде не кончал, родной МАИ, что ли, понизил спьяну? Да еще Морского… Так и до белочки допиться можно… Если еще не допился. Это что? Меня так бултыхает, или… Кровать, сучка, качается! Несильно, но ритмично… Не-ет, только не про тазик!!! Качка бортовая, кто-то мимо проходит… Какая, в жопу, качка?! Нет, так нажираться нельзя. Годы уже не те. Все же, разменяв тридцатник, пора немного притормозить, но и Вадим хорош тоже, гнида недодавленная, со своим: «Приходи! Пивка попьем!» Угу, знает ведь, гаденыш, что когда мы с ним начинаем спорить об истории, то все кончается или скандалом, плавно переходящим в пьяную драку, или, в идеале, пьяным отрубом. Чем мы пивко у него запивали? «Курвуазье»? Еще что-то про эксперимент какой-то плел, кучу грина, какую-то установку, что в институте его отца слабали, перенос матриц в психов… Или психов в матрицу… Нет, пора вам, Всеволод Федорович, в ваши пятьдесят начинать вести себя как подоба… КАК Я СЕБЯ НАЗВАЛ??? ЧЕГО ПЯТЬДЕСЯТ??? Вадик… Придушу, гада, ну нельзя же так мешать пиво с коньяком, чтобы… Стоп. ГДЕ Я? Почему окно круглое? Вадиков папик перестроил дачу, что ли? Реально перестроил, причем в стиле «под старину с распальцовкой». Секретер, бра в стиле барокко, портреты… Ого, а чего это он Николашку Второго, то ли Кровавого, то ли Святого (по мне, так Слабовольный было бы точнее) повесил на стенку-то? Никого посимпатичнее найти не смог? Да еще и Алиса при нем… Мышь белая… Ну и вкус у чела, блин. Странно, вроде раньше за этой семейкой профессорской ничего эдакого «тупо-монархического» не замечалось… И что это за звяканье? Какие еще «пробили склянки»? Куда же меня занесло по пьяни-то? С «койоти агли» телкой пару раз просыпался, было… Но вот ГДЕ я просыпаюсь, обычно помню всегда. В смысле, помнил. Новая страница в биографии, не иначе. Где мы, кто мы? Я не знаю… И телки почему-то нет рядом… Такая кровать пропадает! Абидна, так укушаться, и зря. Да и спросить не у кого, куда же меня занесло на этот раз. Как башка болит, аспирину бы… Так, восстановим события, где я вчера рухнул? Дача или его дом, Вадима этого, трахнутого по кумполу кувшином со смесью пива с коньяком? Вроде дача… Какая, на хрен, «каюта командира»?! ЧЕГО командира? Что за хрень лезет в голову: каюта, качка, корпус морской, склянки какие-то… Мы что, вчера еще с Вадиком и медицинским спиртом догонялись? Из склянок? Не дай бог, если так, то тогда точно щас помру… Однако просто и по-быстрому отмучиться не удалось. Внезапно в голове раздался мелодичный перезвон, и хорошо поставленный, но насквозь компьютерный женский голос поведал тихо шуршащему шифером съезжающей крыши Петровичу следующее: – Карпышев Владимир Петрович, поздравляем, вы стали участником эксперимента по переносу психоматрицы в пространственно-временном континууме (Че?! Точно белочка!). 20 декабря 2012 года вы дали согласие на перенос матрицы вашего сознания в тело командира крейсера первого ранга Российского императорского флота «Варяг» Всеволода Федоровича Руднева для проверки теории об упругости времени. Ваша стартовая пространственно-временная локация: внутренний рейд корейского порта Чемульпо, сегодня 26 января 1904 года. Местное время – 12:00, канонерская лодка «Кореец» через три часа выйдет в Порт-Артур, но, как вы знаете, будет остановлена японской эскадрой под командованием контр-адмирала Уриу Сотокичи и будет вынуждена вернуться обратно на рейд, где в качестве стационера находится ваш крейсер. Оговоренное вознаграждение за участие в эксперименте в сумме пятидесяти тысяч евро будет вам выплачено по возвращению в наше время; в случае успешного прорыва «Варяга» из Чемульпо означенная сумма удваивается. В свою очередь, вы обязались в рамках попытки прорыва вашего крейсера и мореходной канонерской лодки «Кореец» из Чемульпо вести себя максимально непохоже на оригинального Всеволода Федоровича Руднева. Память и навыки вышеупомянутого Руднева теоретически должны были сохраниться на уровне подсознания и рефлексов и должны быть вам доступны. Проверка возможности субъекта с наложенной психоматрицей совершать действия, отличные от поведения исторической личности, является одной из главных целей эксперимента, наряду с проверкой возможности внесения незначительных изменений в исторический континуум. Для повторного прослушивания сообщения необходимо четко подумать «F one, help». Желаем удачи! «МАМА!!! Суки с ублюдочным майкрософтовским чувством юмора! Доберусь – убью за одно только «F one, help»!» Тут мысли Карпышева были прерваны до боли знакомым перезвоном, после которого в голове опять зазвучало: – Карпышев Владимир Петрович, поздравляем, вы стали участником эксперимента по переносу… «Ё-мое, подсказка-то работает!» Глава 2 Пожар в публичном доме Рейд Чемульпо, Корея. 26 января 1904 года, 12:35 Ну хоть по поводу памяти каперанга Руднева не кинули, гады. Действительно работает. Интересно. Но, черт возьми, КАК? Что же это за супермоделирование-то такое, с достоверными даже на ощупь интерьерами, натуральнейшей головной болью и мерзким похмельным вкусом кошачьего дерьма во рту? Неужели и вправду? Да ну, чушняк какой-то… Проще считать, что какое-то моделирование в виртуальной реальности, а то точно можно с катушек съехать… Но каковы сволочи в этом НИИ химических удобрений и ядохимикатов! Так же только матросов на британский флот вербовали в веке, этак, семнадцатом. Проснулся с бодунища – и, на тебе, 1904 год! Но им-то хоть опохмелиться давали в старые добрые времена… Хотя… Командир я, или где? Сейчас проверим, чего тут мне эти козлищи намоделировали… Так… Как бишь, его? Вестового-то моего? А! Ну да! – Тихон!!! Долго ждать не пришлось, тут как тут нарисовался. На щеке отпечаток грубой ткани форменки. Видать, в кресле дрых, пока господин каперанг в адмиральский час почивают. – Чего изволите, ваше высокоблагородие! – Пива, будь добр, друг любезный. Вестовой выпучил осоловелые глаза: – Какое пиво, вашвысбродь? – зачастил Чибисов. – Уж недели две, как кончимшись, из Артура-то мы когда вышли… Твою мать! Действительно, какое пиво в Корее? Но как же колбасит, батюшки светы… – Что встал столбом?! Хоть чаю тащи, ирод! Или смерти моей захотел? – Сей секунд, ваше высокоблагородие! Так, эта проблема решается… Кстати, реакции вестового достоверные – пиво в Корее если и есть, то местная кислятина с коротким сроком жизни. На крейсер ее никто не потащит, тем более для господ офицеров… Да. Хоть и гады по жизни эти яйцеголовые, но, похоже, хорошая матмодель у них получилась, детализированная… Что на взгляд, что на ощупь – высший класс! Ну и ладно. Типа, я поверил, что за бортом 1904-й. По морде Вадик все одно в нашем 2012-м получит. И крепко. За одно только отсутствие нормального пива удавлю козла. Тыксс… Полтос евриков, говорите? Интересно-интересно… В случае успешного прорыва – сотка. А как быть с этим самым прорывом? Что я помню из того, что тут случится, без перечитывания шпаргалок? Под вечер «Кореец» приползет обратно на рейд с «радостным» известием о том, что японские крейсера и миноносцы преградили ему выход в море, а миноносцы даже пускали по нему мины. На что его артиллеристы без приказа с мостика ответили несколькими выстрелами из мелкокалиберных орудий. К полуночи самураи под прикрытием трех крейсеров и четверки миноносцев скинут десант, тысячи три штыков, так что если что-то надо с берега, то лучше об этом позаботиться нынче же. А завтра с утреца получаем ультиматум, и понеслось… Чем могу им на это возразить? Варианты, навскидку? Может, остановить пока «Корейца»? Поднять на «Варяге» пары и сразу идти вместе с ним? Через час снимемся с якорей… Ага. А Уриу уже идет островами… Все равно не разминемся. Значит – бой. Итог понятен. Прорыва нет. Или при себе пока оставить Беляева… А смысл? И как мне тогда, без сегодняшних минных атак японцев на его канонерку, господ-офицеров и посланника Павлова убеждать, что завтра у нас – ОБЯЗАТЕЛЬНО война? Еще решат, не дай бог, что командир перекушал чего до белочки или просто сбрендил со страху. Может наоборот, постараться избавиться от старика – приказать Беляеву ближе к вечеру тихой сапой проползти мелководьями по южному фарватеру? Допустим… И что будет? Даже в сумерках незамеченным он вряд ли прошмыгнет. Хоть у Уриу и есть приказ Того постараться не начинать боевых действий до завтрашнего утра, тут что угодно может случиться. Он его не выпустит по-любому: конечно, до Артура старик к ночной атаке их дестроеров на эскадру Старка никак не успевает, но вот в Чифу с телеграммой… А значит, будет открыт огонь. И в Чемульпо он, конечно, будет слышен. Что я предприму в этом случае, японец не знает, следовательно, будет рассчитывать на худшее. И в результате вместо ужина вопрется «Асама» на рейд аки слон в посудную лавку меня топтать. Прорыв – аллес. Еврики – капут. Это не годится… Конечно, ночью в темноте «Кореец» с его осадкой ускользнуть сможет. А мы с ним вдвоем? Нет, это авантюра чистая. Все равно, что на «зеро» поставить. Слишком уж велика вероятность для «Варяга» вылезти на камни. Опять с прорывом не камильфо-с… Какие еще есть варианты? Часа через четыре, после минимальной подготовки, пойти с Беляевым на пару, наплевав на приказ Алексеева не мешать японской высадке, топить их пароходы с десантом на подходе к рейду? Отстреливаясь от крейсеров с надеждой в сумерках оторваться. А как не выйдет «с наглой рожей»? А и стопудово не выйдет, раскатают. Слишком уж их много на нас двоих… Ну, хоть протаранить напоследок самого «жирного» супостата. Типа – подвиг! Только вот мне это – монопенисуально. Все равно, хоть «Асама» и в минусе, «Варяг» тоже на дне. По финансам – тож на тож… Или все-таки та задумка про «Корейца», что форумными корифеями и подпевалой их Вадиком была дружно тапками забросана? А почему нет, собственно говоря? Ха! А ведь забавно, елы-палы, если выгорит… Значит пора расчехлять главное оружие XXI века – черный пиар и информационные войны. Или попросту – включать дурака. Хотя это еще старик Сунь-Цзы писал: «Обмануть – значит победить». Будем надеяться, что Уриу его не читал, а если и читал, то не обращал должного внимания на этот конкретный момент. Тут-то пока рыцарство в ходу, хоть и не у всех… * * * Что мы имеем? Пива нет, вестовой расторопный, крейсер, как подсказывает память Руднева, сейчас в состоянии «так себе». Но, кстати, и не такая уж развалина, как представлялось из будущего. Машины перебрали с перезаливкой новым металлом всех опорных подшипников пять месяцев назад. Днище чистое, доковались в августе. Полный тоннаж на сегодня – семь четыреста. Если тонн на двести-триста успеть разгрузиться, то двадцать два узла на пару-тройку часов дадим, лишь бы котельные трубки рвать не начало на семнадцати с половиной атмосферах. А двадцать узлов на четырнадцати по манометру – хоть на весь день. И уж никак не те «предельные двенадцать», о которых писали некоторые горячие головы. Но, что обидно, НИКТО ЖЕ ИЗ НИХ НЕ ПОВЕРИТ! Впрочем, сначала надо прорваться, а не сесть средь бела дня на мель под расстрел всей японской своры, как это уже разок было[1]. К слову, про свору. Эскадра противника. Ну, об этих ребятах я как бы поболе Руднева знаю, что, в общем, и не удивительно. Первым у нас в очереди на раздачу броненосный крейсер «Асама» – предтеча линейных крейсеров… Фактически никакой не крейсер, а броненосец второго класса. Или третьего, если во второй занести отечественные «Пересветы». Пока эта грозная боевая машина стоит как кость в горле поперек выхода, о прорыве можно и не мечтать, потому как превосходит она «Варяга» втрое по весу бортового залпа и впятеро по весу брони. Приплюсовав лучшую выучку комендоров и шимозные фугасы, получаем, что прямое противостояние с «Асамой» – либо повторение печального финала из «нашей» истории, либо, если после первых серьезных повреждений попробуем переть дальше, все будет еще более грустно. Поэтому против этого чудища применим домашнюю заготовку из XXI века. Правило «корейского» буравчика, так сказать… Далее, предположим, что получилось. И к вящему изумлению всей собравшейся публики – хоть здесь, на мостиках и мачтовых марсах стационеров, хоть там, у этих уродов в лаборатории за компами, если они каким-то образом ситуацию отслеживают, «Асаму» мы с Беляевым грохнули. И тут же нас встречает кодла крейсеров более мелкого пошиба, у которых и дым пожиже и трубы пониже, как говорится. «Варяг» индивидуально сильнее каждого, но с ними предстоит драться по-честному и без фокусов. Самураи не тот народ, чтобы запаниковать при виде гибели самого сильного их корабля. Скорее наоборот, могут очертя голову ринуться мстить, поэтому к началу драчки с ними надо успеть разогнаться. Преимущество в ходе – вот мой главный козырь. Неторопливый дедушка «Кореец» к этому моменту по-любому уже вне игры. «Нанива» и «Такачихо» – однотипная пара эльсвикских[2] крейсеров не первой свежести. По скорости, бронированию и мореходности «Варягу» они не ровня. Но после перевооружения на новые шестидюймовки Армстронга, таковых у них по пять стволов на борт, десять против шести… Неприятно… Оставшиеся три крейсера – разнотипный сброд. Новейшая «гора»[3] «Нийтака» в своем первом боевом походе с еще «сырыми», не притертыми механизмами и такой же командой. Еле ползающий на японском мусорном угле старенький «Чиода», кстати, с бронепоясом пароход, хоть и узким, и из сталежелезной брони, но все же. Да еще от рождения страдающий хроническими проблемами с машинами «Акаси». По вооружению все они слабее даже эльсвикских близнецов. Но вместе их пятеро. На раз-два не проредишь, да мимо с гиком не проедешь… И задачка. Всего-то – вырваться из Чемульпо любыми средствами, действуя иначе, чем Руднев в реале… Иначе, чем он? Вот уж это-то без проблем, господа. Чтоб лбом об стенку да с разбегу – не мой стиль. Да, красиво, с максимумом героизма, но… Не буду! А что буду, собственно, и что для этого у нас есть? Посчитаем, «состоятельные кроты»? * * * Для начала – имеем фору по сравнению с реалом в сутки, для подготовки к бою вместо драяния медяшек. И довольно приличное знание как противника, так и хода войны в целом. Мало? Не мало, а просто ничего! Тем паче, с такой похмелюги… За сутки крейсер в семь с лишним тысяч тонн в идеальное состояние не привести, комендоров стрелять не научить. Анрыл! И что? Слив засчитан? Нет, кое-что сделать попытаться можно, конечно, главное ведь в нашем деле не пушки, а мозги. Господи, лучше бы не вспоминал!.. А ведь говорил же кто-то, что кость болеть не может! Слава богу, заварен чаек-то хорошо. Отпускает вроде и без аспирина… – Тихон! Господ старшего офицера и старшего артиллериста ко мне. Немедленно… И Лейкова минут через двадцать, пусть готовится подробно рассказывать, что за хе… чепуха у нас с машинами происходит. Может с собой вазели… мыла с песком захватить, драить буду! Да, еще передай вахтенному офицеру, чтобы послали вельбот на пароход «Сунгари», как тот станет на якорь, пусть попросят капитана ко мне через час. И пусть оповестит всех господ офицеров о военном совете в восемнадцать часов! Все же с несвойственными времени выражениями надо как-то завязывать. И откуда мне спросонок знать, что «Сунгари» сейчас входит в порт? Свои же офицеры повяжут, доктору сдадут, и плакали денежки! Игра-то, похоже, без сэйвов. Обидно будет… Так, программа-минимум. Противоторпедные сети превратить в противоснарядные. Как? Сложить вдвое по ширине и обеспечить отвод от борта их выстрелов – шестов, на которые они подвязываются – не на полный размах, а примерно на его половину. Тогда от ватерлинии и на высоту около трех метров борт будет прикрыт импровизированным «сетевым улавливателем» для японских фугасных снарядов. И коек туда еще напихать. Конечно, осколки в нас прилетят, но это уже не двух-трехметровые рваные пробоины. Далее. Надо скинуть тонн триста японского угля. Стояночный, он нам уже без надобности. Машины привести в порядок, насколько это за сутки вообще возможно. При этом приготовить к форсировке: предохранительные клапаны зажать, подшипники, чтоб не грелись, пусть хоть льдом обкладывают, хоть маслом охлажденным из ведер поливают. Надо забрать все масло на «Корейце» и «Сунгари». Если мало Лейкву покажется – у французов купить на «Паскале», Сенес не откажет. Будем надеяться, что это нам пару-тройку часов нормального хода да добавит. И обязательно напомнить этому перестраховщику, что котлы реально испытывались не на его любимом давлении в четырнадцать атмосфер, а на всех двадцати восьми, так что завтра с началом прорыва надо поддерживать не менее семнадцати-восемнадцати. Если жить хочет, конечно. Что еще?.. Обязательно самому пройти по кочегаркам. Конечно, мехи сами должны мозговать, как духов убедить в том, что риск обвариться из-за лопнувшей трубки в котле гораздо меньше, чем риск утопнуть во чреве крейсера, если при прорыве они не выжмут из машин оборотов на 22 узла. Но и командирское слово лишним не будет. Кочегаров от третьей вахты освободить, пары ночью и сунгарские матросики смогут поддержать по минимуму. Накормить всех от пуза. Дерево – за борт, что успеем. Большие шлюпки – на «Сунгари», лишние запасы и, главное, мины заграждения – туда же. Кроме одной. Той, которой, может быть, предстоит сделаться главной героиней предстоящего нам действа… Торпеды оставить, пригодятся. Теперь самое главное. Ради чего строятся корабли? Ради пушек. Что мы имеем на «Варяге» и какие есть у меня в кармане ноу-хау по действию артиллерии? Стрельба у скалы Роунда по пути сюда – на «три с минусом». Хоть память Руднева подсказывает, что разбор полетов произведен, а старарт с Ниродом свое получили, поскольку главная причина сего конфуза именно неверное определение расстояний дальномерщиками. Только вот из истории явствует, что к бою с эскадрой Уриу кардинальных улучшений в этом вопросе так и не произошло. Но тут роковую роль мог сыграть и японский «лаки шот»[4], уничтоживший варяжский дальномер и всю его прислугу в самом начале боя. Нас это все не устраивает категорически. Чем-то придется блиндировать, обложить нашего «Барра энд Струда» кроме мата. Какая сука его вообще неприкрытым поставила? И как вернется «Кореец» – обязательно провести сверку и тренировку в определении дистанций, а то, если хроники не врут, то от головы до хвоста было в полтора раза больше, чем от хвоста до головы![5] Пока Нирод[6] живой, неплохо бы ему поработать, может, тогда живым и останется. По железу – проще ничего не трогать. За сутки улучшить уже ничего нельзя. Даже простейших щитов к орудиям не приклепать, это неделя минимум. Может, сделать противоосколочные стенки для бортовых орудий из коек или, еще лучше, из котельного железа, если таковое сегодня-завтра найдется? Но к носовым и кормовым парам шестидюймовок их сделать не получится, будут соседним пушкам блокировать сектора обстрела. Брустверы, помнится, на форуме кто-то из умных голов предлагал… Можно было бы попробовать. Из чего? Да как обычно. Сутки почти у нас есть, надо, чтоб из города притащили несколько сотен мешков с песком на «Варяг». Да! Не забыть еще заказать цемент на «Сунгари». Тонн так двести-триста… К 47-миллиметровкам[7] народ завтра не посылать, толку от них ноль до начала минной атаки, зачем людей зря гробить. На дистанции свыше сорока кабельтов постараться не стрелять, а то подъемные дуги переломаем. Пока сблизимся – половина орудий из строя выйдет без воздействия противника. И хоть сдохнуть самому, хоть прибить старарта с его азартными мичманами, но надо замедлить темп стрельбы! В реальности моего мира, похоже, артиллеристы «Варяга» так торопились выстрелить, что не успевали прицелиться. «Стреляли часто, но поражали лишь рыбу», – может, и гады эти японцы, но поэтически выражаться умеют… С маскировочной и искажающей окраской хорошо бы, но нечем, а главное, некогда. А сейчас, пока Степанов с Зарубаевым не явились, самое время набросать письмо дипломату нашему – посланнику Павлову. Чтоб не вздумал перечить переводу ко мне на борт охраны дипмиссии. А сам пусть перебирается к французам или немцам под крылышко… И пусть еще телеграмму отобьет в Артур о неизбежной грядущей ночной атаке. Вдруг япошки телеграф не отрубили еще? Чтоб этим уродам из НИИ веселее было с их континуумом: глядишь, Старк по-другому в дебюте сыграет, вот потеха-то будет. Хотя это не мое дело, в конце концов, гонорар-то мне только за Чемульпо обещан. Ох, сбылись мечты идиота на его же голову… Ладно, будем мудрить. Глава 3 Видимая сторона Луны Рейд Чемульпо, Корея. 27-е января 1904 года, 07:45–16:35 Вечер и ночь прошли в высадке японского десанта, перегрузке на «Сунгари» с «Варяга» кучи разного барахла и перетаскивании другой кучи запасов с «Сунгари» и «Корейца» на «Варяг». Через бортовые горловины носовых угольных ям крейсера прямо за борт были выброшены более двухсот тонн стояночного угля, а корейцы привезли на двух шаландах зачем-то срочно понадобившийся русским морякам песок. Утром с берега на «Варяг» переправились казаки и рота моряков с «Севастополя» из охраны посланника и его резиденции, счастливо избегнувших инцидентов с японскими военными благодаря находчивости офицеров и матросов с «Паскаля», возвращавшихся из Сеула тем же поездом. Следом за ними на крейсер перебралась основная часть команды «Сунгари». С учетом прибывших перед самым рассветом моряков с канонерки, без которых Беляев сегодня сможет обойтись, численность экипажа на борту повысилась почти на полторы сотни человек. Увы, обученность и соответственно полезность большинства вышеупомянутых людей в морском бою была околонулевой, за исключением «севастопольских» и «корейских», конечно… После того, как утренний туман пропал вместе с японскими кораблями, точь-в-точь по ходу событий, насколько их помнила психоматрица лже-Руднева, катер с «Паскаля» доставил его на «Тэлбот». Первая половина встречи капитанов иностранных стационеров, с момента вручения ему японского ультиматума до отбытия итальянского и французского капитанов на свои суда, прошла примерно так же как и в известной Петровичу истории. Достаточно было просто позволить личности Руднева вести диалог – сначала просить командиров стационаров послать японцам ноту о недопустимости нападения на корабли на нейтральном рейде, а после их отказа сопроводить «Варяга» и «Корейца» до нейтральных вод, долго уверять собравшихся в готовности умереть за царя. Но вот приватная беседа с коммодором Бейли пошла по несколько иному руслу. – Коммодор, с вами я могу быть вполне откровенным. Мой крейсер является таковым чисто номинально. На самом деле это картонная посудина с текущими котлами и постоянно греющимися подшипниками! На бумаге он выглядит грозно, не спорю – дюжина скорострельных шестидюймовок, двадцать четыре узла… А что на самом деле? Орудия стоят без всякого прикрытия. Пары фугасов хватит для выноса половины артиллерии – как орудий, так и расчетов. Машины реально дают не более двенадцати узлов, спасибо господину Крампу и котлам Никлосса! Зная это, адмирал Старк списал мне в команду алкоголиков и неумех со всей эскадры! И с этим я должен идти на «Асаму»? Был бы у меня ваш «Тэлбот» – я бы, пожалуй, рискнул. А мое корыто и один «Асама» сожрет, не подавившись! Зачем Уриу притащил сюда еще пять крейсеров, не понимаю… В ответе Бейли плохо скрываемое удивление – такого пассажа от Руднева он явно не ожидал – сплелось с холодным и ироничным сарказмом истинного британца: – Это я вас не понимаю, сэр… Зачем ему пять крейсеров? Полагаю, чтобы, поскольку война начата, гарантированно решить поставленную перед ним задачу по обеспечению высадки войск. Без оглядки на любое возможное ваше сопротивление. Или вы, может быть, предлагаете МНЕ выйти в море и биться с японцами за вас? – Хорошо бы, но нет, я всего-навсего прошу вас помочь мне обдурить эту желтую макаку Уриу… Что? Не ожидали такого, сэр Льюис?! – неожиданно рассмеялся Руднев. «Этот русский, наверное, совсем спятил!» – явственно читалось на лице коммодора. Впрочем, наивностью Руднева надо было воспользоваться, ведь союзнику британской короны, адмиралу Уриу, не помешает знать планы противника. – Занятно… Только чем я могу вам помочь, господин капитан первого ранга? – Поймите: я совершенно не хочу умирать за этот занюханный корейский порт и губить здесь несколько сотен православных душ. Если он так уж нужен японцам – да, пожалуйста! Пусть подавятся, в конце концов, пусть узкоглазые управляют узкоглазыми, мне все равно! «Боже, и такие тупицы дослуживаются в русском флоте до каперангов! – пронеслось в мозгу Бейли. – Макаки – на то и макаки, чтобы работать на нас, белых людей, и под НАШИМ управлением. Но не понимать элементарных вещей вроде ключевой роли Чемульпо в развертывании японской армии! И это командир стационера?!» – Понимаю. Но что вы намерены предпринять? – вежливо осведомился британец. – Я выйду из порта. Но не до полудня, а сразу после того, как вам удастся передать Уриу смысл моего секретного предложения. Если оно будет им принято – дадите мне прямо с катера два свистка. Затем я вышлю парламентера на моем катере. Его машины не лучше варяжских, да и трястись по волнам целый час мне не очень хочется. Так что, наверное, придется «Корейцу» его подтащить поближе к японцам. Свой крейсер и «Сунгари» я поставлю на якоря, как выйду из порта. Примерно там, где намело банки, на которых француз прошлым летом сидел, и фактический фарватер не шире пяти кабельтовых… Но, ради бога, сэр Льюис, предупредите Уриу, чтобы он не стрелял! Ведь главное для него – высадить войска и заполучить порт. Я готов уйти и разоружиться в Чифу, и пусть он делает в Чемульпо все, что ему заблагорассудится! – И это – ваше предложение? – с физиономии Бейли можно было писать картину «Скепсис». – Боюсь, мой дорогой Всеволод, что на это японский адмирал не пойдет. Зачем ему выпускать вас из порта? У него настолько подавляющее превосходство в силах, что ему безопаснее утопить вас прямо тут или захватить, а не рисковать сопровождать и упустить быстроходнейший крейсер в море. Ему ведь нужна победа, а не ничья. – Какой «быстроходнейший»?! Интересно, какую взятку получила наша комиссия, принявшая это убожество? Ну, если не в Чифу, да хоть тут прямо, в Чемульпо и интернируюсь, если вы лично гарантируете неприкосновенность «Варяга» до конца войны, пока «Тэлбот» стационирует тут. Только пусть Уриу выпустит «Сунгари», ведь на него уже сутки перегружают мою коллекцию холодного оружия, разных нефритовых безделушек и китайского фарф… гм… Одним словом, все самое дорогое судовое имущество, самодвижущиеся мины и секретные документы. Глаза Бейли загорелись: «А! Так вот оно что. Оказывается у него с собой бьющийся и очень дорогой ЛИЧНЫЙ багаж! Тогда все встает на свои места… Этот жадный и недалекий русский медведь только что фактически подарил Японии свой корабль! А чья в этом будет заслуга? Интересно, сколько, чего и как быстро можно получить с Японии за неповрежденный крейсер в семь тысяч тонн, самый быстрый в мире, кстати…» – Но, Всеволод, а зачем вам тогда вообще выходить на крейсере из Чемульпо? Стойте себе на рейде до окончания моих переговоров с японцами. – Я хочу блефануть. Пригрожу Уриу, что утоплю «Сунгари» минами «Варяга» на фарватере, если он не выпустит меня в Чифу! А потом приму бой на якорях, после чего затоплюсь там же сам. Посмотрим, насколько ему нужен порт Чемульпо. Зимой поднять обломки парохода в две тысячи тонн и разбитый крейсер-семитысячник – непросто. – А я что, вместе с остальными стационерами должен буду сидеть в этой дыре полгода, пока не расчистят фарватер? Вы с ума сошли!!! – Коммодор, я же сказал, что блефую! Ну кто мне позволит топить пароход частной компании, да еще такой, в которой имеет интересы сам Сергей Юльевич Витте? Кстати, в любом случае, фарватер там в высокую воду – пять-шесть кабельтовых, «Сунгари» и «Варяг» перекроют три от силы. Вы-то на быстроходном «Тэлботе» не глядя на течение пройдете, а вот неуклюжие транспорты японцы замучаются проводить… Так что, если мы с вами понимаем, что это блеф, то макаки могут и купиться. Если Уриу не будет стрелять первым, то, поверьте, в свободном уходе «Сунгари» я заинтересован побольше вашего. Но при всем при этом, сэр Льюис, перед начальством и собственной командой мне тоже не хочется выглядеть… Как бы… Ведь проявленную перед лицом неприятеля некоторую пассивность кое-кто может превратно истолковать, вы не находите? – Полагаете? Хотя, конечно, определенный резон тут есть. Я вас понимаю… «Все ясно, надо предупредить Уриу, чтобы на переговорах на компромиссы не шел! И не открывал огня первым. Разоружение «Варяга» в Чемульпо, и точка. Через неделю-другую «Тэлбот» отзовут, и пусть японцы делают с этим «Варягом» что хотят. Моя совесть чиста, а карман полон». Дипломатических способностей истинного Руднева хватило на то, чтобы читать мысли Бейли с лица, как со страницы открытой книги, а выдержки и пофигизма Петровича хватило на то, чтобы их не откомментировать и не рассмеяться. Они начинали неплохо работать вместе! – Ну что же, можете на меня рассчитывать, мой дорогой капитан. Я передам ваши слова контр-адмиралу Уриу максимум через два часа. Но зачем вы ломали комедию перед французом и итальянцем? – О своей репутации мне ведь надо было позаботиться и с этой стороны. А если они предупредят японцев о моей готовности сражаться, договориться будет еще проще. Все же остальное – между нами, мой любезный коммодор. И потом, если нам удастся с адмиралом Уриу устроить маленькое шоу со стрельбой… Но, это уж как пойдет на наших с ним переговорах. Главное, заранее передайте ему мою изначальную пропозицию, и я – ваш должник по жизни! «Они предупредят Уриу? Шоу со стрельбой? Точно, он какой-то странный сегодня. Неужели настолько испугался? Нет, не быть России морской державой. Так не понимать обстановку, дрожать и избегать боя… Ни один известный мне командир Royal Navy[8] так бы не поступил! А уж довести всего за два года новейший крейсер до такого состояния, что он не может дать более 50 процентов контрактной скорости – вообще уму непостижимо!» * * * В 15:20, на три с лишним часа позже срока, оговоренного в ультиматуме адмирала Уриу, русские корабли снялись с якорей и потянулись к выходу из бухты. Руднев дал команду на выход только лично удостоверившись, что из-за острова Идольми показался катер «Тэлбота» с сэром Льюисом Белли на борту. До этого момента внешне все походило на события известной нам истории: молебен «Во одоление», дары, напутствие отца Михаила, построение команды и речь командира, хоть и более короткая, поскольку нервничавший Петрович боялся подпустить лишних, не соответствовавших духу времени словечек. На крейсерах-стационерах команды выстроились во фрунт, махали руками, бескозырками. Провожали идущих на верную смерть русских… «Как гладиаторов на арену Колизея, – Руднев скептически улыбнулся. – Любят они это дело, зрелища, еще со времен цезарей». Оркестр «Эльбы» исполнил «Боже царя храни», «Тэлбота» – «Коль славен». В ответ с «Варяга» донеслись звуки итальянского и британского гимнов… Но что за необычные обвесы вдоль бортов из парусов на «Корейце», который, обменявшись флажными сигналами с крейсером, первым двинулся с рейда? В «нашей» истории было с точностью до наоборот – первым из порта выходил «Варяг». Кроме того, сейчас «Кореец» еще и тащил за собой на буксире «варяжский» паровой катер. За ними, с отставанием в несколько кабельтовых, неторопливо, на пяти узлах, шествовал крейсер. Следом за русскими боевыми кораблями поплелся и «Сунгари», нагруженный так, что ватерлиния ушла под воду на добрый фут. Что на него свозили корейцы последние сутки со всего города – известно одному Богу и четырем французским офицерам, добровольно вызвавшимся помочь Рудневу и Степанову в их срочных делах. За скромное вознаграждение, естественно. Всем же остальным было не до этого. Японцы были слишком заняты высадкой десанта и охраной оного от любых поползновений со стороны «Варяга» и «Корейца», местным аборигенам как и большинству моряков с иностранных стационеров было все равно. В начале фарватера «Кореец» разошелся на контркурсах с давшим два коротких прощальных свистка британским катером, спешившим вернуть коммодора Бейли на свое место в партере – мостик «Тэлбота». Он за прошедшие три часа успел обрадовать контр-адмирала Уриу, что добыча достанется японцам без боя и в неповрежденном состоянии. Все, что нужно для этого сделать – не стрелять первым, проявить твердость на переговорах и не поддаваться ни на какой блеф со стороны Руднева, ибо русский будет всячески стараться спасти честь мундира. А обо всем остальном уже позаботился он, многомудрый Льюис Бейли. Коммодор был в приподнятом настроении. Хорошая прибавка к жалованью и безбедная старость ему были обеспечены. При пяти процентах годовых даже от пары процентов стоимости крейсера чистый доход составит никак не меньше тысячи двухсот фунтов в год! В общем, британец был полностью погружен в свои счастливые мысли. * * * Как и было обещано, «Варяг» под напряженными взглядами с мостика «Асамы» отдал кормовой якорь на границе нейтральных вод. За ним бросил оба носовых якоря «Сунгари». Когда течением пароход развернуло поперек фарватера, был также отдан и кормовой якорь. Команда подтянула к борту шедшие до этого на буксире шлюпки, зачем-то сразу четыре, и стала демонстративно перебираться на «Варяг». От глаз Уриу не укрылось то, что шлюпки были с крейсера, но на боканцы их не поднимали. «Блефуйте, блефуйте… Хоть бы шлюпки на борт подняли, а то все белыми нитками шито, – усмехнулся про себя Уриу, прибывший для переговоров на стоявший ближайшим к противнику броненосный крейсер «Асама». – Хотя, если бы не предупреждение Бейли, вынужден признать, было бы неприятно выбирать между необходимостью обеспечить бесперебойное функционирование порта и уничтожением «Варяга». Хвала Лучезарной Аматерасу, кажется, сегодня получится и то и другое без потерь в кораблях. Неплохое начало войны, крейсера еще пригодятся Японии. Вряд ли все остальные русские командиры окажутся трусами под стать этому Рудневу. Решающие битвы еще впереди, а их «Варяг» станет самым мощным бронепалубным крейсером в составе императорского флота». Не дойдя до «Асамы» примерно шесть кабельтовых, бросил наконец якорь и «Кореец», шедший с флажным сигналом по международному своду «Высылаю парламентера для переговоров». На мостике «Асамы» некоторые офицеры крейсера и штаба отряда были весьма обеспокоены чрезмерным сближением с потенциально враждебным кораблем. Что и понятно, ведь в детали своего общения с командиром «Тэлбота» контр-адмирал их не посвящал. По мере неторопливого приближения русской канонерки чуть было не занервничал всерьез и сам Уриу. И только разглядев на палубе «Корейца» зачехленные орудия и почти полсотни слонявшихся без дела моряков, с любопытством глазевших на «Асаму», контр-адмирал отменил уже отданный командиром крейсера приказ о наборе и подъеме сигнала «Стой, или открою огонь». В конце концов, главное – не сорвать удачное начало переговоров. И так вчера приняли выход из бухты «Корейца» за попытку помешать десантным транспортам. Нервы на пределе, оно и понятно – первый день первой войны с великой европейской державой. Это не китайцев гонять, что для самураев привычно. И как там все складывается у Порт-Артура? Известий от командующего пока нет. Взвинчены все. По этой причине Уриу отказал командиру «Асамы» капитану первого ранга Ясиро в просьбе разрешить навести на «Кореец» орудия главного и среднего калибра. Один слишком нервный наводчик – и прощай бескровная победа и целый трофей. В конце концов, эта старая лодка все равно ничего «Асаме» не сделает, а пугать русских до начала переговоров не стоило. Рано. В бинокль было видно, как с «Корейца» на катер, до этого шедший за ним на буксире, перебрался офицер. «Наверное, сам Руднев пожаловал, раз ради него погнали канонерку, кого попроще отправили бы сразу на катере», – ехидно подумал Уриу, представив, как русский каперанг при параде, в треуголке и со шпагой будет карабкаться по бортовому трапу у переднего среза. Кормовой, по понятной причине полной боеготовности корабля, никто на японском флагмане ставить не собирался. Но русских, находившихся в катере, отсутствие парадного трапа, похоже, ничуть не смутило. Сначала они нахально подошли к корме «Асамы» и только потом, так и не дождавшись его спуска, продвинулись вдоль борта вперед и ошвартовались под баковым бортовым трапом у носового каземата японского крейсера. Судя по тому, с какой скоростью плелся катер и как обильно при этом дымил, его машины и правда были не в лучшем состоянии. Бейли, скорее всего, не обманул и в отношении технического состояния «Варяга». Неожиданно сноровисто поднявшийся на борт моложавый офицер с лихо подкрученными усиками был встречен на баке крейсера лейтенантами Иида и Нарута, после чего немедленно препровожден на мостик к контр-адмиралу. Откозыряв и представившись лейтенантом Берлингом, он заявил, что прибыл для вручения послания командира «Варяга» лично в руки японского командующего. «Странно, – с легким привкусом раздражения отметил Уриу, – вообще-то, по логике вещей, на переговоры о капитуляции Руднев должен был прибыть сам. Или он ожидает на «Корейце» проведения второго раунда, а его лейтенант – не более чем прощупывание почвы? Интересно, догадывается ли этот молодой человек о том, что их ждет? Скорее всего, нет, уж больно дерзко и самоуверенно смотрит». Примерно представляя себе общий смысл послания, японский адмирал неторопливо, смакуя момент, вскрыл его. На единственном вложенном листке был текст следующего содержания: Контр-адмиралу Императорского японского флота, младшему флагману второй боевой эскадры и командующему отрядом кораблей на рейде в Чемульпо Уриу Сотокичи. Сэр! Ввиду начала военных действий между Японией и Россией, о чем вы меня любезно уведомили, и нарушения Вашими боевыми судами нейтралитета корейского порта Чемульпо, я имею честь почтительнейше просить вас капитулировать и сдать вверенные вам суда не позднее 18:00 27 января 1904 года. В связи с высадкой японских войск в порту Чемульпо предложить вам вариант разоружения и интернирования не имею возможности. В случае вашего отказа я буду вынужден уничтожить Ваши суда всеми доступными мне средствами. Имею честь быть Вашим почтительнейшим слугой. Командир крейсера «Варяг» Императорского российского флота, старший начальник над всеми российскими кораблями и судами на рейде Чемульпо, капитан первого ранга В. Ф. Руднев[9]. По мере чтения в голове Уриу выстраивались и рушились десятки идей и теорий: «Если это капитуляция «Варяга», то я – император Кореи! Черт бы побрал Бейли и Руднева, они что, заодно?! Маловероятно… Но даже если так, то в какие игры они играют? Зачем передавать мне мой же, немного переделанный, ультиматум? Эскадра готова к бою, «Варяг» без хода, шансов у него как не было, так и нет. Вернее их стало меньше чем «нет» – русский крейсер стоит на якоре под прямой наводкой моих орудий… Что они этими глупостями выиграли? Полчаса времени? Или это обещанный Бейли блеф Руднева? Но почему тогда такой наглый и глупый? И зачем «Кореец» обвешан парусами и выглядит как пугало, а не боевой корабль? Впрочем, возможно, это объясняет, почему прислан лейтенант. На второй раунд стоит ожидать кого-либо посерьезнее, того, кто может сам принимать решения», – при этом ни один мускул не дрогнул на бесстрастном лице контр-адмирала. «Восточная школа, – подумал про себя Берлинг, – как жаль, любезнейший, что я не увижу выражение твоего лица минут через двадцать. Ну, ничего, обойдусь собственным воображением. Главное, что «подарочек»-то уже на месте, а ни ты, ни твоя камарилья ничего не заметили…» – Передайте вашему командиру, господин лейтенант, что я готов обсуждать только капитуляцию ЕГО кораблей. Но не моих. Все, на что он может рассчитывать – это пропуск «Сунгари» с некомбатантами в ближайший нейтральный порт под конвоем одного из моих крейсеров. «Варяг» и «Кореец», так или иначе, останутся в Чемульпо, а вот на поверхности моря или на его дне – зависит от вашего начальника, капитана Руднева. Это мое последнее слово. И пусть в следующий раз потрудится прибыть сам, потому что его время истекает. Если через час мы не придем к соглашению, я открываю огонь. Все ли вам ясно? – Так точно! Господин контр-адмирал, господа офицеры, разрешите откланяться, честь имею! – Берлинг, который, казалось, совсем не был удивлен услышанным, коротко козырнул, ответив столь же незаметным кивком головы на «микроскопические» прощальные поклоны японского адмирала и его офицеров, после чего, сопровождаемый лейтенантом Нарута, быстро спустился с мостика, направляясь к трапу. В момент отхода катера от борта «Асамы» русская канлодка начала поворот на малом ходу на курс, позволявший его подобрать. Но катер не сразу повернул к ней, а продолжал некоторое время двигаться вперед, держась прямо по носу японского крейсера. «Боятся, что машина не сможет выгрести против течения и их снесет, – усмехнулся про себя Уриу. – У англичан полчаса назад таких проблем не было. Все же, русские – не машинная нация. Тот же «Кореец» – ну, какой идиот дает ход, не подняв заранее якорь? Развернуться-то так еще можно, но вот тронуться с места нельзя, пока не порвется якорная цепь. Странно, а где, собственно, цепь? Вот идиоты, они утопили якорь!» В этот момент с катера, который, пыхтя, продолжал удаляться от «Асамы», оставляя за собой хорошо видимый шлейф черного дыма, взвилась в зимнее небо ракета. «И что же сообщает этот невозмутимый лейтенант своему командиру таким образом? Что теперь наглецу Рудневу самому предстоит карабкаться по нашему бортовому трапу, наверное…» Это была последняя неторопливая и довоенная мысль контр-адмирала Уриу. «Кореец» моментально спустил сигнал о переговорах, на обрубленные стеньги мачт взлетели боевые Андреевские флаги, и, едва они успели дойти до места, как на носу канонерки вспухли клубы порохового дыма от залпа двух восьмидюймовок[10] и носового торпедного аппарата! Примерно через секунду 88-килограммовый фугасный снаряд, разорвавшийся на мостике «Асамы», отправил контр-адмирала в нокаут. Среди погибших оказались командир, старший офицер и старший артиллерист японского крейсера, а также оба флаг-офицера штаба Уриу – капитан-лейтенант Мацуи и лейтенант Иида. Централизованного управления японским отрядом больше не существовало… Второй снаряд первого залпа канлодки также ударил в носовую часть «Асамы», промахнуться с четырех кабельтовых было сложно, но попал он не так удачно – в борт на срезе, в паре метров от трапа, по которому недавно спускался лейтенант Берлинг. Уриу пришел в себя через минуту, как раз к моменту взрыва самодвижущейся мины, выпущенной русскими. Увернуться стоявший на якоре крейсер, естественно, не мог. Причем очевидцы утверждали, что взрывов было два, и, что уж совсем ни в какие ворота не лезет, первый взрыв якобы произошел за несколько секунд ДО попадания мины с «Корейца», что потом долго, нудно и упорно отрицалось российской стороной. Глава 4 Обратная сторона Луны Рейд Чемульпо, Корея. 26 января 1904 года, 18:15–19:35 – Итак, господа, положение вам ясно. Уриу нам уйти не даст. Я бы на его месте точно не дал. Прорваться лихим кавалерийским наскоком, как предлагает большинство из вас, мы не сможем физически. Я надеюсь, о состоянии машин все помнят? Двадцать два узла на два часа – вот наш предел, и то, никакой гарантии, что машины не скиснут раньше, наши механики дать не могут. А если и дали бы, так я не поверю. О результатах наших состязательных стрельб с «Аскольдом» все помнят? Да и у Роунда нечем было особо похвалиться, Сергей Валериянович, – Руднев кивнул в сторону старарта лейтенанта Зарубаева, – кроме того, как старший артиллерист, уж вы-то должны прекрасно понимать, что существенного вреда «Асаме» мы причинить не сможем. Его четыре восьмидюймовых и семь шестидюймовых орудий в бортовом залпе уничтожат всю нашу ничем не прикрытую артиллерию, до того как мы подойдем на дистанцию, с которой шестидюймовки «Варяга» смогут пробить гарвеевский[11] броневой пояс и башни японца. А туда же: «Нанести повреждения нескольким кораблям противника…» Скромнее надо быть, господа! Скромнее… Итак, в лоб нам не пройти даже «Асаму». Поэтому уподобляться гороху, бросаемому об стену, мы не станем… – Всеволод Федорович, вы что? Предлагаете нам сдаться?! – Я надеюсь, что господин Уриу другого выхода из нашего положения тоже не усматривает. Вот от этого и будем плясать. Я завтра попробую задурить голову коммодору Бейли и убедить его попросить Уриу подпустить «Кореец» для отправки офицера на катере. Для переговоров о сдаче. Вот только японец будет ждать нашей капитуляции, а мы в своем ультиматуме потребуем… сдать его эскадру! И что такого смешного? Ничего? Тогда я продолжу с вашего позволения, господа? Под катером за ночь надо скрытно подвесить ту самую гальваноударную мину, что не перегрузили на «Сунгари». Взрывать ее будем гальванически после отхода парламентеров от «Асамы», поэтому на катере пойдет наш минер, лейтенант Берлинг. «Асама» – главный противник для нас и самый мощный японский корабль у Чемульпо. И я не сомневаюсь, что переговоры Уриу будет вести на его мостике. – Всеволод Федорович! Господин капитан первого ранга, но… Но ведь это же бесчестно! – почти выкрикнул Берлинг, как ужаленный вскакивая со стула. – Вот как?! А запирать противника до объявления войны силами пятнадцати против двоих, даже полутора, все же «Кореец» по нынешним временам уже не полноценная боевая единица, а потом требовать выхода в море на «честный бой» под угрозой расстрела на нейтральном рейде – это честно, Роберт Иванович? А высаживать ДО объявления войны десант в нейтральном порту – это честно? Или эти миноносцы, стоящие сейчас с наведенными на нас минными аппаратами на виду у всех иностранных стационеров – это тоже честно? – Руднев резко взмахнул рукой в сторону иллюминатора, в который были видны готовые к бою японские корабли, расположившиеся между «Варягом» и своими разгружающими войска транспортами. Не я начал эту игру, господа. Но я буду играть по ТЕМ правилам, которые Уриу установил, как он думает, только для себя. И не волнуйтесь по поводу вашей чести. Перед любым судом, в том числе и перед судом офицерской чести тоже, в случае чего, отвечать только мне (вернее, Рудневу, шкуру которого я сейчас цинично подставляю, а что делать?.. На войне как на войне). Так что, Роберт Иванович, не кипятитесь понапрасну, а сразу после нашего совета, не теряя времени, озадачьтесь-ка со своим коллегой с «Корейца» лейтенантом Левицким «простенькой» задачкой: как вы будете эту мину ставить? Поскольку точной глубины фарватера в том месте, где завтра соизволит встать «Асама», ни я, ни вы не знаем, а вся операция будет проводиться под взглядами любопытствующих и очень внимательных японских глаз, обычный штерто-грузовой способ[12] постановки мины нам не подойдет. За нас будет только одно – мутная вода, в которой на глубине метра уже ни черта не видно. Поэтому даю подсказку – мину хорошо бы привести к нулевой плавучести на углублении в два – четыре метра. Так, чтобы ее течением прижало к корпусу. Скорость течения будет меньше узла, если рассчитывать на пять часов после полного прилива, но все же я бы предложил вам сколотить вокруг нее деревянную обрешетку. Чтоб ползла по борту помедленнее и потише. И об электропроводном шнуре не забудьте. Он по мере размотки не должен ни мину ко дну своим весом потащить, ни всплыть на поверхность. Так что расчет с ним особой точности требует. Конечно, господа, вы, как профессионалы, можете предложить и иной способ минирования, только сперва убедите меня в его большей пригодности. Думайте. Но помните – от того, как и где ваш первый «подарок» для Уриу сработает, во многом зависит исход всего дела. Так что, Роберт Иванович и Александр Иванович, я на вас очень надеюсь. Все вам понятно, господа минеры? – Так точно, господин капитан первого ранга! – Вот и прекрасно. Теперь по «Корейцу». Как только катер с Берлингом отвалит от японца, ваши орлы, Григорий Павлович, должны расклепать якорную цепь, вернее, закончить расклепку. Затем вы ворочаете носом к «Асаме» и по черной ракете с катера, черной – чтобы нам с «Варяга» ее тоже было сразу видно, залпируете из обеих восьмидюймовок. Одновременно пускаете мину Уайтхеда. Ну и изо всей мелочи по мостику, естественно. Постарайтесь попасть хоть одним восьмидюймовым снарядом первого залпа в мостик. Это существенно усложнит им борьбу за живучесть, потому что большинство офицеров будут стоять там, наслаждаясь процессом нашей «неизбежной» капитуляции. Если «Асама» будет надежно выведен из строя двумя минными взрывами и первым залпом «Корейца», попробуйте достать второй крейсер в японской линии. Если нет – извините, но вы должны таранить «Асаму», после чего рвать погреба. Другого выхода нет. «Кореец» с его скоростью – не жилец при любом раскладе событий, так что из его неизбежной гибели нам надо извлечь максимальную пользу при минимальных потерях в людях. В море вам не прорваться. И назад не вернуться. – А назад-то почему у «Корейца» не получится? Прикрываясь «Асамой». Разве мы их огнем не поддержим? – с металлом в голосе отчеканил Зарубаев. – К этому моменту пути назад уже не будет. На фарватере будет лежать корпус затопленного «Сунгари», а за ним будут стоять мины заграждения. – ПОЧЕМУ??? КАК?? Откуда они там возьмутся? Но неожиданно вырвавшаяся из-под спуда субординации нервная разноголосица офицеров была прервана донесшимся откуда-то басом. Вернее БАСОМ… Повернувшись на голос, Карпышев узрел втиснувшуюся на кресло между бюро и книжным шкафом глыбу, причем отнюдь не жира, а мускулов. Рудневская половина сознания услужливо подсказала, что скромно молчавшее в уголке до сего момента ЭТО – младший инженер-механик с «Корейца», Иван Леонович Франк. А карпышевская подумала: «Увидел бы незабвенный Арик Шварценеггер этого простого русского человека, так, наверное, повесился бы с горя от осознания собственной физической неполноценности». Хоть «корейский» мех и не был столь высок и накачанно-плечист, как австрийско-американский секс-символ восьмидесятых, но от всей его фигуры исходила потрясающая энергетика. В свои двадцать четыре года он уже успел прослыть лучшим бойцом по английскому боксу на эскадре, а хваткие пальцы его ручищи сгибали серебряный рубль пополам буквально за несколько секунд. При всем при этом Франк был человеком исключительно компанейским и добросердечным по натуре и судя по сразу заулыбавшимся лицам повернувшихся к нему офицеров, изрядным балагуром. – Господа. Ну, уж коли начальство нас тут собрало, то оно нам, наверное, все растолкует. Если мы ему наконец-то позволим. Давайте, не будем прерывать нашего командира, а то самые горластые арест с приставлением часового схлопочут, а остальные до завтра не узнают, что за мины, кто, куда и кому их вста… Пардон, поставит… Ну, для начала двадцатого века чувство юмора неплохое. – Благодарствуем за помощь в утихомиривании нашего бардака, любезный Иван Леонович. Мы будем, как и положено, мины ставить. А вот вставлять… Вставлять фитили за это господину Уриу и всей его честной компании будет господин Того. Шаровые мины сейчас перегружают с «Варяга» на «Сунгари» вместе с катерными метательными минами, подрывными зарядами и прочей взрыво– и огнеопасной гадостью и ненужной взрывчаткой. Еще на него завозят весь цемент, который смогут сыскать в городе до утра. Потому как у парохода этого – особая роль… – Григорий Павлович, – обратился Руднев к Беляеву, – как только «Кореец» откроет огонь по «Асаме», я прошу ваших артиллеристов из ретирадного орудия стрельнуть перелетом пару раз по «Варягу» и стоящему рядом с ним «Сунгари». После падения снарядов, а их не смогут не заметить на «Паскале» и «Тэлботе», будут взорваны две гальваноударные мины, заложенные на пароходе. Его затопленный корпус существенно осложнит пользование фарватером, как минимум, до середины весны. А если на заграждении возле него еще кто-либо подорвется, то можно ожидать полной закупорки порта на месяц-другой. Вину за неудобства господам-стационерам свалим на неточный залп «Асамы» по «Варягу». Мины этого заграждения мы поставим, когда будем «эвакуировать» на шлюпках команду «Сунгари» на «Варяг». Чтоб веселее японцам было пытаться обойти утопленный на фарватере пароход. Думаю, пару месяцев господам-самураям будет не до высадки десантов в Чемульпо. – Понятно, почему капитан «Сунгари» от вас красный, как из бани, вылетел! А не взгреет вас Старк за утопление собственного парохода? И потом, а как же стационеры? – Взгреет, не взгреет… Как говорит один мой приятель: «Ты сначала доживи». Будем в Артуре – будем об этом беспокоиться. А стационеры посидят тут, пока японцы все это разгребать будут. Чай не помрут от безделья. Они нам очень помогли? Вот пусть и поскучают в этой дыре. И опять же – делаем большие глаза – это не мы, это японцы стрелять не умеют! Все претензии к ним! – А цемент-то зачем на «Сунгари»? – Когда судно затонет, из цемента получится бетон. А поднять со дна моря бетонную чушку нашим друзьям японцам будет гораздо труднее, чем порожний пароход… Смысл? Так, мелкая гадость… Далее. В связи с тем, что «Кореец» фактически идет на самоубийство, полная команда на нем ни к чему. Я предлагаю оставить половинный наряд машинной вахты и кочегаров, половину комендоров, полные расчеты только на восьмидюймовки, остальные – тоже сокращенные наполовину, как и у минеров, им все равно не удастся выпустить более одной мины. Остальной экипаж переведем на «Варяг», пригодятся при прорыве. Все масло и смазочные материалы у вас тоже заберу, Григорий Павлович… – Всеволод Федорович, у нас же и так с казаками и севастопольскими будет почти полуторная команда, это не крейсер, а Ноев ковчег получится! Зачем? Передать на нейтральные суда не лучше ли будет? – подал голос молчавший до этого момента ревизор «Варяга» Черниговский-Сокол. – Ну, во-первых, будет кем заменять орудийную прислугу, я прогнозирую в ней большую убыль, спасибо господину Крампу. Вернее, нашим умникам из-под шпица.[13] Даст бог прорваться, первым делом сделаем щитовые прикрытия для орудий. А, во-вторых, есть одна задумка… Но об этом пока рано. – Всеволод Федорович, а цементик-то в сунгарский трюм прямо в мешках валить начали? – раздался ехидный, как обычно при обращении к «горячо любимому» командиру, голос старшего офицера. – Да, Вениамин Васильевич, а что, собственно, вас смущает? – Пустая затея, коли так. Мешки с цементом в монолит сами по себе не превратятся. Если уж вы потратили на эту затею казенные деньги, то могли бы приказать заранее подтопить трюмы и сыпать в воду гравий и цемент вперемешку. Тогда через сутки-двое, и правда, хоть плохонький, но бетон будет, а если сваливать как вы хотите, то японцам просто надо будет разобрать и выгрузить кучу слегка окаменевших мешков. – Блин!!! – Простите, Всеволод Федорович, не понял? Какой блин? – Тот, который комом, конечно! Умоляю, сбегайте на шестерке на «Сунгари», там наш боцман Шлыков погрузкой распоряжается. Пусть распотрошат уже уложенные мешки и, действительно, надо подтопить немного трюмы. Прикажите ему, чтобы поторопил кули[14] – пусть начинают и гравий сыпать вперемешку с оставшимся цементом, я у входа в порт видел кучу. Доплату пообещайте за переработку, и за шаланды портовые отдельно. Учитесь у старшего офицера, господа, не в бровь, а в глаз что называется… – Господа! – со своего места решительно поднялся до сего момента сосредоточенно записывавший карандашом в толстую синюю тетрадь указания Руднева капитан второго ранга Григорий Павлович Беляев-второй[15], командир «Корейца». – Господа, а не кажется вам, что Всеволод Федорович… Немного горячится, что ли? Ну, не выпустили нас сегодня японцы в море[16], побоявшись за свои транспорты с солдатами, видимо. Почему обязательно война из-за этого начнется? Разве Корея российская? Да и наш посланник Павлов не знает, как теперь в Особом комитете это все развернут… Я, кстати, не уверен, что их миноносцы мины по мне пускали, чтоб потопить. Могли просто пугать, чтоб к транспортам их не пошел. Зря я, конечно, стрелял. Каюсь. Но они мне весь фарватер перегородили своими пароходами. Люди на взводе, не выдержали… Может, все еще пронесет? Допустим, на Певческом мосту[17] договорятся, а у нас что? Пароход КВЖД залит бетоном по планширь и утоплен на международном фарватере, на него же перегрузили и с ним утопили все гребные суда, кучу боезапаса, завтра еще нейтральный порт заминируем. А не будет войны, за это художество лубочное нам всем отвечать ведь! За такое, знаете ли, по головке не погладят… – Да не волнуйтесь вы так, Григорий Павлович, присаживайтесь, выпейте еще чаю. Вестовой! Тихон, братец, принеси-ка еще заварочки, да покруче сделай. Нам сегодня много чаю понадобится… А за свое, как вы явственно подразумевали, самодурство, я, если войны не будет, отвечу перед наместником Алексеевым сам. И за пароход тоже отвечу. Его капитан так расстроился, что даже отказался принимать участие в нашем совете… Отвечу, если что, по всей строгости, как начальник отряда, и ни за чью спину прятаться не намерен. Вот только, к сожалению, не перед начальством каяться нам придется, а придется воевать. Драться на смерть… Завтра с утречка нам предъявят ультиматум: или выходим из Чемульпо – и Уриу нас топит, или не выходим – и тогда он топит нас прямо на рейде. Под осуждающими взглядами остальных стационеров, мол, русские – трусы, не вышли на бой, теперь нам могут случайными осколками краску поцарапать. Такие дела, господа… Напряженное молчание собравшихся было прервано взволнованным голосом штурмана с «Корейца» мичмана Бирилева: – Хорошо! Допустим, вы, Всеволод Федорович, правы, и война начнется завтра. Допустим, что, спрятав честь нашу в карман, мы сможем подорвать минами «Асаму». Но что потом? «Варяг» на полном ходу, значит, прорывается, а мы? Что нам-то делать? Особенно меня порадовал приказ о таране с последующим взрывом погребов. У нас на борту почти две сотни душ! – Во-первых, любезный Павел Андреевич, война начнется не по моему желанию, а по японскому. Отменить я ее не могу, как бы ни хотел. А на войне, как вы понимаете, потери неизбежны. Поэтому всем нам нужно взять себя в руки. Прямо сейчас… Это насущно необходимо для того, чтобы скорее закончить ее с единственно приемлемым для России финалом – скорой и неоспоримой нашей победой. Во-вторых, специально для вас повторяю, полная команда «Корейцу» не нужна. Кстати, душ у вас на борту не две сотни, а сто семьдесят три. Плюс кот и канарейка. Итого сто семьдесят пять. Впрочем, вы ведь на канонерке меньше месяца, могли и не успеть всех сосчитать… Расчеты носовых восьмидюймовок, это, простите, наш единственный шанс, нужны полные. Кормовой шестидюймовке достаточно сокращенного, вряд ли ей много придется стрелять, то же самое с малокалиберками. Машинистов и кочегаров тоже половины хватит, полного хода вам держать не надо, но маневрировать надо точно. Минеров – чтобы обеспечить один выстрел и, пожалуй, все. Оставьте добровольцев. Из офицеров я вынужден забрать штурмана, старшего офицера, артиллерийского офицера и врача. – Лекаря-то зачем забираете, Всеволод Федорович? Как нам с ранеными быть? – мрачно поинтересовался, взглянув изподлобья на Руднева, худощавый, напоминающий мадьяра или цыгана, мичман Бутлеров, вахтенный начальник канлодки. – На стационерах есть свои врачи, Александр Михайлович, а у меня, боюсь, будет раненых с полкоманды. Так что не обессудьте… Теперь вернемся к планированию боя. Допустим, что «Асама» после взрыва двух мин, вашей и Берлинга, будет выведен из строя. Как я уже говорил ранее, в этом случае, вы обстреливаете следующего противника. Думаю, им будет «Чиода»: во-первых, как-никак тоже поясной крейсер, во-вторых, скорость не позволяет ему быть в роли «гончей», если мы вдруг прорвемся. Я бы порекомендовал для каждого залпа «высовываться» из-за корпуса «Асамы», а для перезарядки сдавать задним ходом, прячась за ним. Тогда преимущество в скорострельности 120-миллиметровок «Чиоды» будет скомпенсировано, зато пары ваших фугасных 8-дюймовых бомб ему для выхода из строя вполне может хватить. Да, и не забывайте любое шевеление на палубе, в казематах и на марсах «Асамы» пресекать огнем ретирадной[18] пушки, всей противоминной мелочи и даже винтовок, а то прозеваете один-два восьми– или шестидюймовых снаряда, и – поминай как звали. Как только вы получите повреждения, после которых ведение боя будет невозможно, направляйте брандер имени «Корейца» на «Асаму», чтоб японца этого потом подольше поднимали и чинили, сажайте команду в шлюпки, поджигайте запальные шнуры, заранее отмерив пять минут, и гребите к Чемульпо. Если до «Асамы» дотянуться не сможете – топитесь на фарватере. Но в этом случае крюйт-камеру лучше не рвать. Может разнести корабль на кусочки, а сейчас любое крупное препятствие, блокирующее судоходство в Чемульпо, будет костью в горле у япошек при высадке армейского десанта. Тем более, что им здесь, кроме местного порта и высаживаться особо негде. – Могут по глубинам в бухте Асан, хотя там с пирсами проблема… – задумчиво протянул Бирилев. – Вот-вот! Там им серьезно повозиться придется. Да и до Сеула еще топать. Но это будут их проблемы. Вернемся к нашим. Мне вовсе не нужно, чтобы моряки «Корейца» героически погибли. Наоборот, они должны выжить и рассказать НАШУ версию событий. Иногда на войне это важнее, чем выигранное сражение. А по поводу тарана… Я думаю, про бриг «Меркурий» и пистолет Казарского все помнят?[19] Так вот, если мы хотим выиграть эту войну, командир любого японского корабля, даже «Микасы», должен после нашего завтрашнего боя бояться сблизиться с любым самым занюханным русским миноносцем! Как турки боялись! Да и шансы на выживание не знаю где выше, на «Корейце» или на «Варяге», где лично вам, Павел Андреевич, придется завтра быть. – На крейсере труса праздновать?! Своих погибать бросив? Да вы… – обиженно вскинулся было Бирилев. – Не говорите глупостей, молодой человек! Просто мне дозарезу нужен на борту еще один штурман. Зачем – простите, позже. Но это приказ. А «Корейцу» штурман уже ни к чему, дедушке с рейда завтра не уйти… – Всеволод Федорович, вот все-таки… Неужто вы точно знаете, что нам завтра идти в бой смертный! И кто вам это сказал? Ведь японцы и специально слух пустить… – Вениамин Васильевич. Верите вы или не верите, но драку по сценарию «семеро на одного» на завтра нам всем уже заказали. Я это ТОЧНО знаю. Откуда – не ваша забота. И, простите великодушно, вы уже вернулись с «Сунгари» или все еще на пути туда? Ваша же идея с бетоном, любезнейший, – вам и выполнять. Инициатива – она наказуема! Нервные смешки собрания медленно, но верно переходили в нормальный здоровый смех, чего, собственно, и добивался командир крейсера, как бы его ни звали. Обе его персоналии наперебой голосили, что с техническими деталями можно разобраться и попозже, а вот поднять дух команды и, особенно, офицеров перед предстоящим испытанием требуется прямо сейчас. – Простите, ради бога, замешкался, вернее, заслушался. Вас послушать, так вы к этому дню будто год готовились! Только без меня больше ничего важного, пожалуйста, не обсуждайте, хорошо? – Христом Богом клянусь, будем пить «адвокатов»[20] и музицировать! Все, кроме господ минеров. А готовился… Готовился не год, а всю жизнь. Как и вы, господа. – Музицировать?! – Так точно, господа офицеры. Кто у нас силен на рояле? Из «корейских» никто нашему Эйлеру конкуренцию не составит? Да знаю я, что у вас там лучшая солистка – певчая канарейка, а Степан Иванович больше гитару предпочитает. Значит, Дмитрия Павловича и будем просить… Мне тут давно пришла в голову идея гимн «Варяга» написать, а сегодня, по возвращению «Корейца», как обухом по голове ударило, повод-то какой! Вот вроде что-то получаться стало[21], давайте вместе попробуем. Я постараюсь напеть, а вы, будьте любезны, подберите ноты. – Какие ноты?! Дел же невпроворот, а вы музицировать, Всеволод Федорович! – Больше скажу. Завтра надо будет до обеда и команду обучить песне. Им она пригодится дух поднять, помирать русскому человеку с музыкой всегда веселее. Считайте это моей командирской блажью. Но, господа, команда должна идти в бой не потому, что она должна. Люди должны в него рваться! Тогда завтра у нас всех будет шанс… * * * В сгущающихся вечерних сумерках рейда Чемульпо впервые звучала песня «Варяга». Песня, пришедшая сюда из другого времени, или даже из другого мира… И пусть карты уже лежали немного иначе, пусть мелодия не на все 100 % совпадала с той, что Петрович помнил с детства («Эх, как я в третьем классе дрался с братьями Ким из-за «узкоглазых чертей», любо-дорого вспомнить!»), но ее пели именно те люди, у которых было на это больше прав, чем у любых других исполнителей во все времена. Наверх вы, товарищи! Все по местам! Последний парад наступает! Врагу не сдается наш гордый «Варяг», Пощады никто не желает! Все вымпелы вьются, и цепи гремят, Наверх якоря поднимая, Готовятся к бою орудия в ряд, Hа солнце зловеще сверкая. Из пристани верной мы в битву идем, Навстречу грозящей нам смерти, За Родину в море открытом умрем, Где ждут желтолицые черти! Свистит, и гремит, и грохочет кругом, Гром пушек, шипенье снарядов, И стал наш бесстрашный, наш верный «Варяг» Подобен кромешному аду! В предсмертных мученьях трепещут тела, Вкруг грохот, и дым, и стенанья, И судно охвачено морем огня… Настала минута прощанья. Прощайте, товарищи! С Богом, ура! Кипящее море под нами! Hе думали, братцы, мы с вами вчера, Что нынче уснем под волнами! Hе скажет ни камень, ни крест, где легли Во славу мы русского флага, Лишь волны морские прославят в века Геройскую битву[22] «Варяга». Глава 5 Разворошенный муравейник Рейд Чемульпо, Корея. 26–27 января 1904 года. 20:00–00:35 – Всеволод Федорович, при всем моем уважении, но вы сошли с ума!!! Это уже ни в какие ворота не лезет! Нигде, ни в одном уставе ни одного флота, я не слышал об упоминании подобной чуши! Я отказываюсь заниматься этим! Простите великодушно, но вам надо скорее показаться лекарю для освидетельствования на предмет полного и неповрежденного рассудка! Может, нам еще и подштанники команды вдоль всего борта натянуть, чтобы восьмидюймовые снаряды назад к японцам отлетали? Ну, кто вам сказал, что у японцев будет настолько повышенная чувствительность взрывателей, кто?! «Как знакомо! Прямо любимый Цусимский форум на сто восемь лет вперед, только вот в морду там с экрана получить нельзя было, а тут очень даже можно, господин старший офицер пошел на принцип…» – Вениамин Васильевич, умоляю, расслабьтесь, выпейте стаканчик коньяку. Вам можно, вам орудия не наводить, и давайте на полтона пониже, хорошо? Чем вам не нравится идея завалить перед боем леера и, главное, натянуть вдоль борта НАД ватерлинией противоминные сети с койками в ячейках? Как нам это может навредить? – Да весь мир будет смеяться! Что же это за крейсер, который идет в бой, вывесив за борт противоминные сети с койками? Как нам это поможет, кроме того, что нас обсмеют? И потом, вы предлагаете на выстрелах вывесить сети над ватерлинией, то есть их придется обрезать и по прямому назначению потом использовать уже нельзя будет, так как они будут слишком коротки, правильно? Опять перевод корабельного имущества? – Зачем резать? Сложить вдвое – и все дела. – А ВСЕ леера завалить? Это ладно, хотя полкоманды за бортом может оказаться на первом же повороте, но тут хоть смысл есть, да и заваливаются они. А вот зачем весь этот цирк с койками и сетками, простите великодушно, не улавливаю-с. – Запарили вы меня с ревизором да баталером этим имуществом! Наша задача – уберечь крейсер! Корпус, машину, пушки и людей! Этого достаточно, и это уже очень сложно! Практически невыполнимо, черт подери!!! Все остальное: якоря, сети, уголь, настил палубный – для боя и похода не критично; при необходимости в жертву нашей задаче принесем и не поморщимся. Зарубите себе на носу! Мне надо, чтобы сети прикрывали надводный борт до уровня батареи, чтобы наши пушки могли свободно действовать при этом… Поймите же, у японских снарядов отмечена повышенная чувствительность, они взрываются, попав в любое препятствие, причем мгновенно. Если на пути такого снаряда, за пяток футов до его попадания в борт, окажутся койка, трос или кольца противоминной сети, то он взорвется там. Нам грозит душ из осколков, это неприятно, но переживем. Все одно лучше, чем дыра в борту и поврежденные взрывом механизмы за ним! А леера вообще будут ловить те снаряды, что пролетели бы мимо без взрыва. – Но как я вам подниму сети до уровня батареи? Я же не волшебник! Выстрелы устроены так, чтобы обеспечить постановку противоминного заграждения, понимаете? Противоминного!!! А мины, они не по воздуху летают, они под водой ходят! – Прикрутите на выстрелы кронштейны, отведите их от борта, только не на прямой угол, а градусов под сорок пять. Нам не нужно, чтобы они были заглублены в воду. Вода сама вызовет детонацию… Вы, в конце концов, офицер Русского императорского флота! Думайте! Задача вам поставлена, целесообразность объяснена, хотя я и этого делать не был обязан, потрудитесь, наконец, обеспечить ее выполнение. Дуться на меня будете после боя. Обещаю, если идея не сработает, на том свете перед вами извинюсь. Хоть в раю, хоть в преисподней. А если сработает, то вам разрешаю не извиняться. И потрудитесь вашу изобретательность и логику впредь направить на выполнение моих приказаний, а не на их оспаривание. Мне еще на «Корейце» объяснять то же самое, а времени у нас в обрез. – Что, и «Корейца» несчастного тоже будете декорировать коечками в противоминных сетях? – Нет, у них проще будет, у них паруса есть, если помните. Несколько слоев парусины будет достаточно, хотя и не так эффективно – первым же взрывом разметает… А у нас, может, выдержит даже пару-тройку попаданий. – Да ни черта это не сработает! Пролетит снаряд сквозь вашу сеточную и парусную декорацию, как через бумагу, и не заметит. Только и «пользы» с этой затеи, что пластырь под пробоину потом труднее подводить будет из-за всей этой вашей «мудрости», Всеволод Федорович! – Если бы мы говорили о русских снарядах, то да, пролетит и не заметит. Им что койки, что борта, что броня не слишком толстая – один черт не взорвутся. Наши «мудрые» головы погорячились с тугим взрывателем. Ну да, какие головы, такие и трубки, это вполне логично. Но вот японцы погорячились в противоположном направлении! Их новые снаряды взрываются при любом контакте, с любым препятствием, поймите же наконец! – Ну, кто? Кто вам это сказал?! Из-за кого мне опять аврал команде объявлять? Старк? Генерал-адмирал? Наш морской агент в Японии Русин? – Простите, но у меня свои источники, очень серьезные, и я дал слово их не раскрывать. Мы обязаны проверить эту идею, если сработает – нам лишний шанс на выживание, если нет – ничего не теряем. – Ну так уж и ничего! А намотаем вашу гадость на винты? Представляете себе картинку, крейсер идет на прорыв с винтом, обмотанным его же противоминными сетями, которыми он собирался ловить шестидюймовые снаряды противника, как бабочек сачком!!! Вам самому не смешно? – Риск – дело благородное. Порежьте тогда сети на секции, и привесьте к ним грузы, будут обеспечивать лучшее натяжение и топить сорванные с выстрелов секции до того, как те затянет к винтам. Койки всплывут, сеть утонет… Опять скажете «невозможно»? – Можно. Был бы в этом толк, все можно… Но за испорченные сети… – Слушайте, сколько можно, в самом деле? Еще раз о безвременно утраченном имуществе напомнит мне кто-нибудь, самолично за борт выкину! Предварительно пристрелив, чтоб больше не перечил командиру. И предупредите об этом ревизора нашего. – Так вы, Всеволод Федорович, сами же нам говорили, что «сохранность вверенного нам казной имущества превыше всего»! И не раз. Не раз! – А «в мирное время» я не добавлял случайно? «Черт бы подрал моего предшественника с его меркантильно-чиновничьими интересами! С такой бы энергией команду гонял на предмет стрельбы и порядка в машинном отделении, сейчас бы у меня был самый боеспособный крейсер Российского флота, а не самый «комплектный по списку». Формалист фигов!» – в который раз пронеслось в голове Руднева в адрес самого себя прежнего. – Да вроде нет… – Значит, ПОДРАЗУМЕВАЛ, черт меня подери! А сейчас у нас война! И распорядитесь катер к трапу подать, мне еще на трамп наш обреченный заскочить надо, проверить ваши организаторские способности. И на «Корейце» такой же, как сейчас с вами, развеселый разговор предстоит… Да, и, само собой, не задействуйте в аврале кочегаров «Варяга» и орудийную прислугу. Попробуйте справиться силами команды «Сунгари», севастопольцами, корейскими, что у нас на борту, палубными матросами и казаками. Им в бою особо делать нечего будет, пусть сейчас поработают. * * * На борту «Сунгари» корейские кули, деловито погоняемые русскими моряками во главе с двумя боцманами, сунгарским и с «Варяга», готовили пароход к безвременной кончине. А в это время на мостике его капитан изливал душу Рудневу. – Я понимаю, что необходимо. Я понимаю – или это старое корыто, или новый крейсер, один из лучших на флоте. Я понимаю – мы не утопим, так или японцы расстреляют, или, того хуже, себе заберут и будут снаряды возить, которые потом на русские головы полетят. Но все одно, своими руками свой же корабль готовить к утоплению – это, ну, как будто старого друга предать! Может, для вас, Всеволод Федорович, это просто груда железа в полторы с лишком тысячи тонн водоизмещением, но для меня… – Для вас она – то же самое, что для меня «Варяг». Старый и верный товарищ. Прекрасно понимаю, и, поверьте, сочувствую. Даст бог, прорвемся – лично попрошу государя присвоить имя геройски погибшего «Сунгари» новому пароходу КВЖД или Доброфлота, а вас поставить капитаном. А может, мобилизую вас в военный флот и захвачу вам крейсер у японцев! Примете командование? – Ну, если вы так ставите вопрос, то приму. Только ежели назовете «Сунгари»! Только вот, чтоб кого с мостика трампа да под эполеты… На крейсер! Шутить изволите, однако, господин каперанг! На Императорском флоте мне за все про все выше прапорщика по адмиралтейству не прыгнуть, сами знаете. Да и имена кораблям флота сам император присваивает. А он, поди, про такую речку и не слыхивал даже. И про нас с «Сунгари» вряд ли кто вспомнит. Да еще неизвестно, как она, война-то, повернется. Так что мне не до шуток, поверьте. Мало того, что куска хлеба лишаете, а за это еще перед супругой ответ держать, так еще и смеетесь над моей бедой… Грустный сарказм в голосе капитана был практически нескрываем. «Ну что ж, я бы на его месте тоже не поверил. Но теперь, как придет время, смогу поймать на слове. А в эти времена слово совсем не такой пустой звук, как в мои». – А и договорились, пожалуй! «Сунгари» так «Сунгари». Только судно не я у вас отнимаю, а япошки, будь они трижды неладны. И давайте, пойдем посмотрим, что в трюмах творится, чтобы нервы друг другу понапрасну не тянуть. – Что велели-с, Всеволод Федорович! Разгром и грязь! Вот что там творится. Водонепроницаемые переборки разбиты, двери вырваны с мясом, между котлами мина ваша, будь она неладна! Очень надеюсь, что лейтенант Берлинг свое дело знает, и так кочегары боятся работать. Еще в кладовых куча вашего взрывоопасного барахла и вторая мина, вся опутанная проводами, как гирлянда на иллюминации по случаю коронации государя, да-с, имел честь присутствовать. В грузовых трюмах еще хлеще, сначала в мешках цемент сваливали, хоть какой-то порядок был. Так прибежал ваш малахольный старший офицер, прости господи, наорал… Чуть очки свои не потерял, по трюму шарахаясь, потом приказал распороть мешки да еще и затопить трюмы почти наполовину. Сейчас туда вообще мусор и камни со всего порта корейцы стаскивают. Обидно, всю жизнь был чистый и аккуратный пароход, а перед смертью в помойку превратился. Мы с вами, наоборот, завтра в чистое переоденемся, а «Сунгари» вот так вот… Жалко его, одним словом. Ну, пройдемте, добро пожаловать к нам на шестой круг ада, господин капитан первого ранга… Внутренние помещения парохода представляли собой квинтэссенцию беспорядка и разрушения. Особой пикантности обстановке добавляла 190-килограммовая тушка гальваноударной мины образца 1898 года между котлами. Два десятка ее близняшек на палубе уже попарно крепились к днищам переданных с «Варяга» и «Корейца» шлюпок и катеров. Присовокупив к картине финальные штрихи в виде десятка пироксилиновых патронов на кингстонах и стенках котлов, можно было понять, почему кочегары, несшие вахту и поддерживавшие пары, столь опасливо вжимали головы в плечи. «Ничего, им и пройти-то надо всего пару миль, а потом пошуровать в котлах напоследок для обеспечения более красивого облака взрыва, и на «Варяг». Правда, там потом еще страшнее будет, но, что поделать, война…» Неожиданно из носового трюма донеслась сочная морская ругань с упоминанием святых и, что совсем уж не в кассу, офицеров. «Так, это уже интересно! Что у нас тут за действующие лица? Ага, два известных бузотера с «Варяга». Ну, конечно, кого еще могли ночью послать затапливать трюмы с цементом? Только «любимчиков» старшего офицера. Но, впрочем, в чем-то и заслуженно их Вениамин Васильевич чморит. Как заваруха, так эта «сладкая парочка» всегда в центре событий! Взять ту же историю с купанием четверых английских матросов в Шанхае. Не совсем добровольном, естественно. Кто по доброй воле в марте в воду с пирса сиганет-то? Пари у них, видишь ли, было. Небось, по вопросу «кто кому в рыло первым с размаху заедет, чтобы с копыт». Ну да ладно, дело прошлое. А чем же у нас сейчас матрос первой статьи Михаил Авраменко не доволен? Ага, в жидкий бетон, как это по-французски, «а-ля рак», плюхнулся. Ну а при чем же тут начальство-то? Так, если вынести за скобки две минуты мата (силен бродяга, кстати, не повторяется; к себе вернусь – надо пару выражений перенять), «а на фига вообще мы это тут делаем?!». Ну что же, придется снизойти до разъяснений. Мне завтра нужна вся команда в числе единомышленников, а этот сорвиголова вместе со своим корешем Кириллом Зреловым всех оповестят почище корабельной трансляции. И в нужной тональности. – Вечер добрый, чудо-богатыри! – Здравия желаем, ваше высокоблагородие!!! – Ну что, в трюме не как у вас на грот-марсе? Скучно и грязно? – Так точно, ваше высокоблагородие! – Ладно, братцы, вольно. Присаживайтесь, курите, вот папиросы. – Так в трюме же не на баке, ваше… – Да ладно, в ЭТОМ трюме теперь можно все что угодно. Я разрешаю. Тут завтра такой фейерверк будет, что пара лишних окурков ничему уже не повредят. Угощайтесь. – Благодарствуем. – Я тут краем уха слышал, как ты, Авраменко, крыл весь мир в бога душу мать. И меня, в частности. – Дык… – Не оправдывайся, если бы я в бетоне так угваздался, то от меня ты бы еще и не такое услышал. Да не дергайся! Слушай сюда… Нам с вами, братцы, завтра надо пробиться сквозь строй из шести крейсеров и дюжины миноносцев наших узкоглазых «друзей». И лупить они нас будут не шомполами или линьками, а кое-чем похлеще. И мне уж точно не до того, чтобы обижаться на то, как ты меня обозвал. Собака лает, ветер носит, как говорят на Востоке. Но вот в том, что я заставляю вас здесь заниматься никому не нужной ху… идиотизмом, стало быть, ты, братец, не прав. – Вашвысбродь! Так оно, это… Мало того, что на нас вся местная команда волками смотрит. Те, что остались. Большинство уже к нам на «Варяг» съехали… Но так еще и не отстирать ведь энтот цемент-то! На кого я похож? Не матрос, а пугало огородное да и только! Завтра на поверке господин старший офицер опять на бак на час поставють, а отмыться-то некогда. – Не боись, замолвлю за тебя словечко. Только завтра нам всем в чистое по-любому переодеваться. А пароход мы этот поутру выведем на фарватер и, если узкоглазые не сдадутся, то взорвем ко всем чертям! И заткнем им гавань, как бутылку пробкой. А бетоном вы его заливаете, чтобы им его потом было веселее поднимать из ледяной водички. Так что порядок тут можно не соблюдать. Мины на верхней палубе видели? Как закончите в трюме и докурите, помогите гальванерам их подвесить под днища шлюпок и спустить это все хозяйство на воду. Нечего супостату подглядывать, что мы тут делаем, будет ему сюрприз. Да, еще, всей команде сегодня по двойной чарке перед сном. Чтоб не лаялись почем зря. Да и с устатку пользительно… А завтра – сколько влезет, но, братцы, чур, после боя. – Рады стараться, ваше высокоблагородие! – Ну, раз рады, то старайтесь. И помните: то, что все крутятся сейчас как каторжные, даст бог, завтра нам в бою зачтется. А утречком еще новую песню выучим, чтоб веселее на супостата идти было, слышали, небось, как в кают-компании пели? А пока, ребятушки, за дело. Ночь, хоть и зимняя, а коротка, успеть же нам много надо. Да, еще о делах. Отбоя сегодня не будет. Поэтому, как тут закончите, соберите на «Варяге» всех наших мелких артиллеристов… Ну, что смотрите глазами круглее тарелок? Все расчеты орудий калибром сорок семь миллиметров. Возьмите фонари и бегом на бак. Вам лейтенант Беренс и мичман Лобода прочтут лекцию о том, как заряжать, наводить и стрелять из шестидюймовки Канэ. Вы следующие после севастопольцев. Но вы-то хоть артиллеристы, а из них, дай бог, хоть подносчиков за ночь нормальных сделать. Знаю, что вы ее изучали, но это было давно, а завтра я ожидаю большую убыть в расчетах. Вот вы и будете их подменять, потому как до атаки миноносцев у 47-миллиметровок делать нечего, только осколки лбом ловить, понятно? – Так точно, ваше высокоблагородие! – Что ж, тогда с Богом! – Ваше высокоблагородие… А что мы им такое сделали, узкоглазым, что они на нас… Ну… Почто полезли-то? – Мы им китайцев и корейцев мешаем в рабов обратить. Чтоб уши и носы им резать, девок сильничать да над бабами измываться. Это раз. Но мало этого самураям, потому как если с Кореей и Китаем у них это получится, попрут и к нам на Дальний Восток с тем же самым. Это два. А науськивают их на нас наши старые друзья – англичане и их подпевалы-американцы. Потому как хочется им, чтобы наш Тихоокеанский флот так же в океан мимо Японии не мог высовываться, как Черноморский мимо Турции. Это три. Смекаете, ребята, что к чему? – Дык, почто же мы им укороту-то никак не дадим, ваше высокоблагородие? Чай войско-то у нас посильнее будет? – В этой войне, ребята, от армии не все зависит. Коли пошел бы супротив нас швед, турок, француз али немец какой, тут первая работа армейским бы была. Но японцы, они ведь от нас за морем. Они же на острове сидят. Там их столица, там их заводы, там они и войско свое готовят. Поэтому нам должно супостатов на море побить, чтоб солдатушки наши до них добраться смогли. Так что нам завтра нужно им хорошенько бока намять, от почина многое зависит. А то, что их больше, так что ж? Мы считать их собираемся, что ли, или по сопатке набуцкать? – По сопатке! Мелки они супротив нас, да еще и косоглазые все! – А потом и дружкам их рыжим отвесим! – Знаю, что за вами не заржавеет. Опыт, поди, имеется? Шанхайский небось? Или и раньше бывало? Про аденские художества ваши я тоже слыхал. Смотрите у меня! Главное теперь для нас что? – Что, вашвысбродь? – Чтоб бить аккуратно… Но сильно! В сыром и грязном трюме парохода раздался усиленный многократным эхом дружный хохот. «Ну, тут порядок, теперь пора и на “Кореец”». Спускаясь по трапу к ожидавшему его катеру, Петрович терзался проблемой: как объяснить Беляеву, почему капраз Руднев не растолковал ему про экранирование бортов парусами еще на военном совете. Честно сказать, что совершенно об этом забыл? Потеря авторитета командира, как говаривал приснопамятный полкан на военке, – самое страшное, что может с этим самым командиром быть. После группового изнасилования подчиненными, конечно. М-да, юморок-то у него был того, казарменный… Сказать, что только что придумал эти обвесы? Тоже не фонтан, командир должен заранее знать, что случится с вверенными ему силами. Сослаться на то, что было не до этого, не хотел нервировать японцев, торчащих на рейде, чтобы не спровоцировать стрельбу (отмазаться, короче), а сейчас впереди еще часов шесть, как раз успеваем? Гм… А вот это может и прокатить… И только когда катер подошел к затемненной канонерке вплотную, Петрович понял, что не все так плохо в этом мире. За неполные сутки в шкуре каперанга Руднева он, было, совсем разуверился в том, что русские офицеры ЭТОЙ эпохи были способны самостоятельно принимать разумные и инициативные решения… Слава богу, он ошибся. Борта «Корейца» от бушприта до кормы были «занавешены» парусиновым обвесом, скрепленным такелажными концами… * * * Григорий Павлович Беляев был в корне не согласен с уверенностью Руднева в неизбежности завтрашнего боя. Может, еще пронесет, выпустят япошки «Варяга» и «Корейца», но на всякий случай к неприятностям подготовиться не мешает, это он признавал. Другой вопрос, что отослать полкоманды на «Варяг» и подготовить носовую крюйт-камеру к взрыву – не совсем то, что он полагал единственно верным для подготовки к бою. Но приказ есть приказ… В эту минуту размышления Беляева были прерваны вестовым, сообщившим о подходящем катере с «Варяга». А вот и господин Руднев собственной персоной пожаловали… Чего он тут-то забыл? Обычно к себе на крейсер вызывал, если было надо. И что на него вообще сегодня нашло? Никогда такого шила в заднице за ним не замечалось. Известен как один из самых мягких и сговорчивых командиров на флоте. Сам наместник отмечал его покладистость, может, поэтому и перевел на один из лучших крейсеров. А тут – на тебе, вдруг все делает по-своему. Ни на йоту от своего плана не отступает! А уж планчик этот… Как подменили человека… – Добро пожаловать на борт, Всеволод Федорович. Вы с инспекцией к нам? – Что вы, право, Григорий Павлович, какие еще смотрины на ночь глядя? Хочу еще раз, как говорится, часы сверить. Обговорить наше взаимодействие, может, вы мне чего посоветуете, может, я вам. В общем, как говорят наши злейшие друзья англичане, провести коротенький «мозговой штурм». – Ни разу не слышал такого оригинального выражения, но суть понятна. И что мы штурмовать будем? И, главное, где? Позвольте предложить пройти в мою каюту? – Да, там любопытных ушей поменьше. А штурмовать мы будем японскую эскадру. Сегодня в уме, конечно, а завтра – по-настоящему. Только давайте заодно посмотрим, что у вас творится в носовом погребе, если не возражаете. – Да ради бога. Там все готово к взрыву, только детонаторы пока не заложены от греха подальше. Стеньги к утру срубим, снаряды для восьмидюймовок выложены, расчеты получили свои чарки и теперь отсыпаются, минеры никак не могут закончить проверять свою ненаглядную мину в н-дцатый раз, чтоб не оконфузиться, как «Гиляк» на стрельбах у Артура. Я и сам по старой миноносной привычке не удержался, разок к ней в потроха залез. – ЭТА мина должна завтра до цели дойти обязательно. – Должна. Колба держит. Краны в порядке, машина тоже. Кстати, с той миной, шаровой, которую ваши с катера ставить будут, что решили? Не очень нравится мне эта идея с нулевой плавучестью, честно говоря… – Да уже переубедили меня минеры, Григорий Павлович. Не с вашей ли подачи? – Ну, как вам сказать… – Ага… Чтоб не обидеть, да? В общем, мастерят сейчас под катером клетку для мины, а через днище вводят трубу прямо в машинное отделение. Поэтому мы тент за борт и вывесили «для просушки», чтоб без лишних глаз боцман с плотниками работать могли. – Что за труба? – Для страховочного конца мины, силового каната ее якоря и кабеля от гальванобатареи. Так что ставить подарок для Уриу будем обычным штерто-грузовым способом, а всплыть мине до постановки не дадут днище катера и доски клетки-опалубки. – Слава богу, Всеволод Федорович. Так оно всяко надежнее будет. А если течением на метр-другой по борту ее и оттянет, то не велика беда. Да, кстати, идею с противоосколочными стенками у вас, уж простите, украл без спросу. Сейчас на носу матросики мудрят с койками, прикрывают казенники восьмидюймовок. Чехлы на них распороты и сшиты на живую нитку, причем у прицелов и срезов стволов оставили дырки. Орудия заряжены, наводчиков завтра посажу под чехлы, и первый залп для японцев точно будет неожиданным… Минут через десять, оценив усилия «корейских» минеров на «отлично», довольные Руднев и Беляев вновь поднялись на верхнюю палубу. – Славно, Григорий Павлович. Стало быть, к делу готовы? – Я хоть до конца и не верю, что завтра придется с японцами воевать, но они нам тут цирк не в первый раз устраивают. Поэтому и сам готов, и «Кореец» тоже подготовил, насколько это вообще для нашего старичка возможно. Так что выкладывайте начистоту, зачем пожаловали. За капитанами соответственно первого и второго рангов закрылась дверь каюты. – Ну, начистоту, так начистоту… Я понимаю, что вы на меня сильно обижены, так как я фактически бросаю «Кореец» на растерзание и, прикрываясь вами, спасаю «Варяг» и себя. То есть я – распоследний негодяй и иду против главной традиции нашего Русского флота – сам погибай, но товарища выручай. – Ну что вы, я ни единым словом… – Ваш взгляд был достаточно красноречив, и что за ним скрывалось – тоже весьма очевидно. Как и за эмоциями наших офицеров. А как мне-то тяжко… Но понимаете… Мы сейчас фактически единственные, кто может выиграть для России эту войну! – Гм. Простите за прямоту, Всеволод Федорович, но кроме нас тут никого нет, и я тоже хочу спросить вас кое о чем. Откровенность за откровенность. У вас никто в роду манией величия не страдал? – Нет, Григорий Павлович, я первый, – Руднев тихо рассмеялся. – И, кстати, не страдаю, а наслаждаюсь. Вот скажите мне, друг мой, кто может сорвать высадку и развертывание японской армии через Чемульпо, кроме нас с вами? У японцев сейчас под винтовкой треть миллиона, а у нас на всем Дальнем Востоке и в Маньчжурии восьмидесяти тысяч нет… – В Артуре, если помните, у нас целая эскадра, включая семь броненосцев, во Владивостоке четыре крейсера, каждый из которых по сумме боевых возможностей превосходит «Варяга» и «Корейца» вместе взятых. Не исключая «Богатыря», тот хоть по идее и, практически, ваш близнец, но, на мой взгляд, уж простите великодушно, заметно немцами улучшенный. – Да, все так и есть. Но давайте поставим себя на место вице-адмирала Того. Что он предпримет со своим боевым опытом и британской выучкой? Не знаю, что первым пришло на ум вам, а я лично уверен, что Порт-Артурская эскадра как раз сейчас атакована кучей миноносцев. И после подрыва или, упаси Господи, утопления пары-тройки броненосцев она не сможет бросить вызов Того, как минимум, до окончания их ремонта. А значит, на войсковые перевозки японцев никак не повлияет. Владивостокский отряд крейсеров заперт льдами еще минимум месяц. Но даже если справится «Надежный» и выведет их, все равно этот месяц они на высадку врага и его коммуникации решительно воздействовать не сумеют – в феврале шторма в Японском море страшные, даже «рюриковичей» порастрепать может. И команды измучаются. Потом, учтите, что из Владика сюда надо идти через Цусимский пролив. Пройти-то они, может, и пройдут, а вот на обратном пути их поймают. Короче, не рискнут они… – Спаси нас, Господи, от такого! Но даже если бы так… Ведь и в Артуре есть крейсера! «Аскольд», «Новик», «Боярин», «Диана» с «Палладой», в конце концов. – Согласен. Только еще там есть вице-адмирал Старк, который их никогда в самостоятельное крейсерство не выпустит, пока под Артуром болтается парочка асамоподобных. Да и Алексеев ему не даст… Отвлеченный вопрос. Вот как вы думаете, чем можно вывести из строя обе ваши восьмидюймовки, к примеру? Каково минимально необходимое воздействие? – Ну, я думаю, достаточно одного крупного снаряда. Завтра проверим. – А я вот думаю, что хватит горсти песка в смазку. – Это само собой, но вы это к чему? – Это я к тому, что сейчас песочком в японском военном механизме можем стать только мы. А значит должны! И для этого я готов принести в жертву свое доброе имя, подорвав «Асаму» весьма подлым образом и бросив на верную погибель ваш «Кореец». Да слышал я, что вы себе под нос на совещании бубнили, слышал, не надо большие глаза делать! Это война, и главное теперь – ее выиграть. Появление «Варяга» на своих войсковых коммуникациях Того никак предвидеть не может. За тем он сюда целую эскадру и пригнал, чтобы ни при каких обстоятельствах ему «Варяг» поперек горла не встал. Да и просто утопление «Асамы» – это уже минус один корабль линии, а их у Того всего четырнадцать. Вернее, пока даже двенадцать, «гарибальдийцы»-то еще в пути… – То есть вы не в Артур идете? – Нет. У меня гораздо более интересные планы. Простите, но даже вам я не могу их раскрыть, так как есть вероятность вашего попадания в плен. Раненым, в бреду вы можете сказать лишнее. Тогда они просто «поменяют смазку», и получится, что «Кореец» погиб зря… – Ясно. Ну, тогда удачи вам и Бог в помощь, раз вы все уже твердо решили. – Спасибо. И давайте еще раз пройдемся по действиям «Корейца». – Давайте. – Для начала, при приближении к «Асаме», выгоните всех, кого можно, на палубу, пусть глазеют на него, чтобы господин Уриу ни секунды не сомневался в ваших невоинственных намерениях. Корабль с кучей ротозеев на палубе никто за противника, готовящего гадость, принимать не будет. А вы как полагаете? – Вполне резонно. – Далее. По черной ракете с катера расклепайте якорную цепь. Я планирую сделать то же самое, эти тяжести нам больше ни к чему. Сразу давайте залп из носовых пушек по мостику и пускайте мину. Только умоляю, поднимите сначала боевые флаги и спустите сигнал о переговорах. Одновременно со взрывом мины – подрыв нашего сюрприза, Берлинга я уже проинструктировал. Тут же положите снаряды из ретирадной шестидюймовки с перелетом по «Сунгари», чтобы стационеры его заметили. Далее смотрите по обстоятельствам. Если «Асама» держится на плаву – тараньте и взрывайтесь, если тонет, то поиграйте в прятки с «Чиодой». Высовывайтесь из-за «Асамы», давайте залп, и сразу полный назад. Не забывайте подавлять любое движение на нем из всего свободного оружия! У вас есть шанс хорошо поцапать «Чиоду». В прямой бой с ним лезть я бы поостерегся, все же у него скорострелки, и числом поболе, а у вас брони считай, что нет. Если случится невероятное и вы и «Чиоду» выведете из строя, то тогда огонь по следующему крейсеру. Но, думаю, к тому моменту сам «Кореец» уже будет практически небоеспособен. Чудес не бывает. Когда вы потеряете способность стрелять из обеих восьмидюймовок, возникнут угрозы потери хода или больших затоплений, то сразу, не мешкая, тараньте «Асаму» и взрывайте «Корейца». Если уже не сможете – топитесь на фарватере, естественно, после посадки команды в шлюпки. Когда решите покинуть корабль, по вашей ракете белого дыма катер подойдет к борту принять раненых, если его к тому моменту не утопят. По прибытию на берег придерживайтесь нашей версии событий. Мы предъявили японцам ультиматум, они утопили «Сунгари», мы открыли огонь в ответ на это. Мины на фарватере – случайность, результат подрыва «Сунгари», вызванного попаданием японского снаряда. Зазубрите это как «Отче наш» и офицерам то же самое затвердите. Собственно, все. Вопросы, предложения? – Что в это время делает «Варяг»? – Избавляюсь от становых якорей, кроме одного, даю полный ход. Проходя мимо «Асамы», пускаю по нему пару мин. Чем дольше его будут чинить, тем лучше. Потом стреляю по «Нийтаке» и прочим и пытаюсь прорваться в море. Там в темноте меняю курс. Может быть, устрою сюрприз для японцев, если они за мной погонятся, и утром начну ловить транспорты. Обычная крейсерская работа. – По этому фарватеру полным ходом? А как руль вам заклинит, что тогда? – Ну, волков бояться – в лес не ходить. Как надо будет сбросить ход в узостях, дам полный назад. Заодно пристрелку японцам собью. Бронированную трехдюймовую трубу с рулевыми приводами «Варяга» перебить фугасами – это почти невозможно, знаете ли. Кстати, для того я у вас штурмана и забираю, он этот фарватер получше моего знает. И потом призы тоже он поведет во Владивосток, если таковые будут. Для этого и часть вашей команды на «Варяг» перевожу… – И все это при том, что вы до сих пор не знаете об объявлении войны? – Утром все будет. Не сомневайтесь. По тактике на завтра вам все ясно? – Вполне. Что не ясно до сих пор, так это, что на вас нашло, Всеволод Федорович? Вы просто сам не свой! Не скажу, что мне «новый» Руднев не нравится, но откуда он взялся? Никогда бы не поверил, что вы можете пойти на такую дерзость… – Обстоятельства-с вынуждают. И потом, в каждом из нас и наших матросов живут два разных человека, мирного времени и военного. И обычно, как это ни странно, те, кто хорош в мирное время, никуда не годятся в военное, и наоборот. – В том-то и дело, что в мирное время вы, уж простите, были выше всяческих похвал, Всеволод Федорович. – Раз так, значит, перед вами мой злой двойник! Давайте на том и завершим. Начальства артурского над нами тут нет, так что хочешь не хочешь, а отвечать за все мне. Поневоле заведешься. А завтра – или грудь в крестах, или голова в кустах. Но мне лично первый вариант больше нравится… Ну, удачи вам, дорогой мой. От того, как вы с Берлингом нашим начнете, почти все и будет зависеть. Молиться за вас будем… Командиры допили «адвокатов» и вышли из каюты на верхнюю палубу. Так как главный разговор уже состоялся, лезть в трюмы, крюйт-камеры, машинное отделение и прочие потроха «Корейца» не было смысла. За долгие годы службы Беляев изучил свой кораблик досконально, и вероятность что-либо подметить свежим взглядом вряд ли перевешивала неизбежно потерянное время. Ночь уже перевалила за середину, а список абсолютно необходимых дел упорно не уменьшался, а наоборот, продолжал расти, как снежный ком. С форумной точки зрения все было гораздо проще… Кстати о необходимых делах! – Да! Чуть не забыл ведь впопыхах, Григорий Павлович. Как вы думаете, сколько шестидюймовых снарядов успеете расстрелять завтра из ретирадной пушки? – Если нам очень сильно, безумно повезет, то тридцать – сорок, на самом деле верю в двадцать, а что? – Видите ли, у меня в боекомплекте де-факто одни бронебойные снаряды. Причем нового, вредительского образца. А мне для прорыва надо максимально выбить артиллерию противника, тут ваши старые, но стабильно взрывающиеся фугасы были бы гораздо полезнее. Может, оставим вам на борту пятьдесят штук, а за остальными я пришлю катер? Хоть по десятку снарядов на орудие, которые взрываются при попадании в цель, а не делают аккуратные шестидюймовые дырочки в бортах на входе и выходе. – А, бог с вами, грабьте! Только, чур, перевозка за ваш счет. Сейчас распоряжусь, чтобы поднимать на палубу начали. Но если завтра войны все же не будет, ох и много удачи вам понадобится, Всеволод Федорович, чтобы объяснить свои действия перед адмиралом и наместником! И что за новый вреди… как вы, простите, сказали, какой образец? – Хотел бы я, чтобы разбирательство (вот ведь черт, чуть не сказал «разборка», следить надо за чистотой речи, следить…) со Старком и Алексеевым было сейчас моей самой большой проблемой. А по снарядам… Понимаете, мне тут конфиденциально один старый приятель сообщил из артиллерийского ведомства, имени назвать не могу, хоть убейте, просил остаться инкогнито, что трубки для бронебойных снарядов новых серий практически все с дефектом. Какие-то проблемы с излишней чистотой материалов, что ли… Снаряд взрывается только при пробитии достаточно толстой брони, и то не всегда. – Да вы что! Это что же, на всех броненосцах и крейсерах эскадры, получается, невзрывающиеся снаряды? А начальство наше артурское в курсе? – Да бог его знает! Если тут кто и в курсе, то до конца войны могут и не почесаться. Российская традиция – гром не грянет, свинья не съест! В исполнении русского чиновника – страшная вещь. – Но ведь с этим нужно делать что-то. И срочно! – Вот в Питере пусть и думают, как из всего этого дерь… безобразия вылезать. Здесь же на повестке дня задачка иного масштаба, только вот кому проще? Ну, не осрамиться нам с вами завтра! И да хранит нас Господь! Глава 6 Карты на стол! Рейд Чемульпо, Корея. 27 января 1904 года. 16:35–17:20 Через несколько секунд после первого выстрела «Корейца» варяжские становые якоря, прогрохотав на прощанье в клюзах последними звеньями цепей, упокоились на дне гавани, и крейсер, освобожденный от их узды, рванулся вперед как норовистый конь, скинувший наездника. Под командованием старшего офицера и боцманов, заведя стальные тросы на кормовой шпиль, матросы палубной команды по очереди, сначала с правого борта, потом с левого, ловко отводили и крепили выстрелы со «снарядоулавливателями» – бывшими противоминными сетями. Решение Руднева расклепать цепи вызвало накануне тихую панику у мичмана Черниговского-Сокола, которому, как ревизору, за эти самые якоря предстояло отчитываться. И никакие уверения командира, что они будут списаны по статье «Утраченные в бою», как и сети, не смогли вернуть ему хорошего настроения. Поднятые еще с утра пары во всех котлах, час назад были доведены до давления в семнадцать с половиной атмосфер, полуторная смена кочегаров, залитое в опорные подшипники главных машин и валов свежее охлажденное масло, как и его дополнительный запас в ведрах, – все это должно было позволить держать двадцать два узла до заката, если не произойдет массовых разрывов котельных трубок. Правда, была вероятность, что потом придется выводить машины по одной для профилактики или, не дай бог, уже для ремонта. Но до этого еще надо было дожить. В случае разрыва трубок в каком-либо из котлов с выводом его из действия Лейкову было приказано компенсировать недобор пара за счет увеличения давления в остальных. Конечно, это был риск. Но других вариантов удержать скорость не было. И, похоже, фортуне тоже было любопытно, что может получиться из сумасшедшей идеи экс-форумчанина. На этот раз она решила немного подыграть русским[23]. После двух, практически одновременных, подводных взрывов у борта, крен «Асамы» медленно, но верно начал нарастать. Действие артиллерии главного и среднего калибров броненосного крейсера кончилось, так и не начавшись, – пока в ответ «Кореец» получил только одно шестидюймовое попадание в надстройку и пару малокалиберных снарядов. С «Варяга» было не разобрать, куда именно. Впрочем, само собой, не все прошло так, как хотелось бы. Теория вероятности и законы Мерфи вносили свои коррективы. Один из снарядов первого залпа канонерки не пожелал лететь в мостик японца, как было задумано артиллеристами. Ему было угодно закончить свой жизненный путь красивым взрывом в носовой оконечности «Асамы». Вот тут-то и аукнулось японцам интересное конструктивное решение инженеров эльсвикской верфи, разместивших динамо-машины над броневой палубой. Если на ведение огня из казематных шестидюймовок наличие или отсутствие электроэнергии существенно повлиять не могло, хотя заряжать тяжеленные снаряды в дымном мраке казематов малорослым японцам и стало гораздо «веселее», то вот ворочать вручную восьмидюймовые башни при нарастающем крене и масляном душе из разорванных сотрясением шлангов гидравлики было уже крайне затруднительно. Второй залп «Корейца» был направлен в бортовые казематы шестидюймовок «Асамы». Память лже-Руднева услужливо подсказала, что может натворить даже один русский восьмидюймовый снаряд, взорвавшийся в нужном месте. Пусть и выпущенный из короткоствольной пушки, и с зарядом из слабенького черного пороха, но попавший в цель в аналогичной ситуации при Ульсане снаряд «Рюрика» нанес самые тяжелые повреждения японскому кораблю в том бою, «однокласснику» «Асамы», кстати[24]. А уж что могут натворить два таких подарочка, одновременно взорвавшись в броневых коробках казематов, лучше всего представить, посмотрев наиболее завлекательные и кровавые моменты «Убить Билла». Цепь вторичных детонаций зарядов и достаточно неустойчивых к близким взрывам шимозных снарядов выбила из строя три шестидюймовки вместе с их расчетами… Нет, будь у японцев хоть полчаса на разборы завалов, пара комплектов запасных прицелов и еще небольшая кучка более мелких запчастей к орудиям – мощи одного только среднего калибра «Асамы», который, к слову, составил бы честь любому современному ему броненосцу, хватило бы на то, чтобы смести «Корейца» с поверхности моря. Увы или к счастью, как говорил (или как еще, может быть, скажет) старик Эйнштейн, все относительно. Впрочем, японцы – не те люди, которые готовы признать, что что-либо совершить невозможно, особенно если еще есть хоть какой-то шанс! Вот и сейчас с мостика «Варяга» в бинокль можно было разглядеть, как носовая башня ГК «Асамы» медленно начала поворот в сторону «Корейца». Одного залпа пары асамовских монстриков хватило бы канонерке за глаза, поэтому с нее открыли по башне суматошный огонь из всего, что могло стрелять, включая оба пулемета. К сожалению, восьмидюймовки самого «Корейца» находились в процессе перезарядки. Вот рявкнула ретирадная шестидюймовка. Увы, снаряд разорвался на бортовой броне «Асамы», не причинив вреда ничему, кроме краски. Пара неудачников, находившихся в отсеке за броней и получивших серьезную контузию, были не в счет в корабельной дуэли, хотя лично они бы с этим не согласились. Больше шансов предотвратить залп у «Корейца» не осталось. Надежному бронированию башни мелкие снаряды, даже попадая в цель, навредить не могли, а попасть в прорези комендорского колпака на крыше башни – слишком уж невероятная удача. Набиравший ход «Варяг» находился еще слишком далеко, и рассчитывать на прицельные попадания просто в «Асаму», не говоря уже об отдельно взятой носовой башне, было бы самонадеянным оптимизмом. Открыть огонь прямо сейчас, с сорока пяти кабельтовых – значит рисковать поломать чертовы подъемные дуги и остаться без орудий в момент прохода мимо «Нийтаки». А это приговор не только «Корейцу» с его несколькими десятками душ на борту, но и «Варягу», где их более восьми сотен. Вот она – оплачиваемая кровью, беспощадная цена тривиальной конструкторской недоработки, помноженной на паршивое качество металла и отсутствие жесткой системы контроля в лице военной приемки советского образца. И никак не объяснить это сейчас милым юным мичманам, командирам носового плутонга, батареи трехдюймовок и орудий правого борта, чьи удивленные глаза видны даже с мостика – ПОЧЕМУ гад Руднев так затягивает с открытием огня! Старарт, лейтенант Зарубаев, стоявший рядом, сжал бинокль так, что костяшки пальцев побелели, а его немного раскосые, татарские глаза превратились в узкие щелочки. Было видно, что обожание командира, ловко избавившего их от самого опасного противника – «Асамы», борется в нем с недоумением и обидой. На лице его явно читалось: «Давно пора открывать огонь, неприятель в зоне действия артиллерии, чего же ждет этот олух с погонами каперанга?! Дистанции выстрела картечью этому пережитку парусной эпохи не хватает?» Но молодец, дисциплинированно больше об открытии огня не спрашивает, всего-то двух отлупов ему хватило, особенно хорошо подействовал второй, с упоминанием подробностей интимной жизни с шестидюймовкой системы Канэ[25] в особо грубой и извращенной форме. Может, и обиделся, но мне сейчас миндальничать некогда. А, хрен с ним, наверное, уже можно! На глаз, почти кабельтов сорок до нее. Нирод вон весь извелся уже, чуть ли не приплясывает за своим дальномером. «И да свершится воля Твоя…» – Сергей Валериянович, скомандуйте открыть огонь носовым плутонгом и всем, что дотягивается с правого борта по «Асаме» в момент нашего выхода из-за Идольми. Снаряды наши. Те, что доставили с «Корейца», беречь до момента прохода мимо «Нийтаки». Только довернем сначала немного, чтобы Беляева не зацепить. – Есть! На дальномере! – Сорок два кабельтовых! Скорость сближения больше пятнадцати узлов! – На штурвале! Полрумба лево! – Есть, полрумба лево! – Одерживай! – Есть, одерживай! – Так держать! – Есть, так держать! Ну, вот… Сейчас… Пора! – Носовой плутонг! Залп!! На одно неуловимое мгновение Петровичу показалось, что крейсер даже чуть «присел», когда баковые шестидюймовки, одновременно ахнув, дернулись своими массивными телами назад, обдав боевую рубку облачками бурого порохового дыма. Снизу, из-под мостика, их почин поддержали бортовые. Парой секунд позже громыхнули еще две с кормы. Вокруг орудий деловито засуетились расчеты… – Падение! Недолет! – На дальномере?! – Сорок кабельтовых… Началось. Господи, благослови… Приказ на открытие огня «Варягом» совпал с моментом, когда командиру башни «Асамы» показалось, что он наконец-то поймал в прицел ускользающий на циркуляции «Кореец». Увы, не показалось. Поймал-таки, зараза! Один из снарядов прошел впритирку над палубой, второй же… Хорошая точность для первого залпа, есть одно попадание в борт, впрочем, в упор – дело нехитрое. С другой стороны, без электричества не так и просто, или все же резервное динамо запустили асамоиды узкоглазые, чтоб их в бога душу коромыслом! Нет, хоть они и враги, но молодцы, воевать умеют… Носовая часть. Вроде прямо под правой восьмидюймовкой, черт… Ну что, минус пятьдесят процентов от мощности артиллерии, и прощай всякие шансы на добивание ожившей башни «Асамы» и повреждение «Чиоды»? Дьявол, кажется, потому что очень хочется, или на самом деле получилось? Отсюда не разобрать, ну, сколько восьмидюймовок ответит на «Корейце»? Обе?! СРАБОТАЛО!!! Дуракам везет! Особенно если они сами заботятся о своем везении… * * * «Корейца» «пронесло»: здоровенная, но надводная пробоина, отперфорированный мелкими осколками борт, заливаемый через три более крупные осколочные пробоины форпик, два члена расчета правой носовой восьмидюймовки убиты осколками на месте, еще трое ранены, плюс куча оспин на щите орудия, пара из них сквозные – это так, мелочи жизни. Но еще вернее можно было сказать, что «пронесло» «Асаму», причем по полной. Один из восьмидюймовых снарядов «Корейца» все же попал в носовую башню! Пробить броню, правда, ему не удалось, но и просто встряски должно было хватить хотя бы для временного вывода башни из строя. Малейший перекос на катках, самый мелкий осколок под мамеринец – и попробуй, проверни эту махину! То же самое относится и к вертикальному наведению орудий, затворам, трубопроводам и клапанам гидравлики, а про тонкую механику прицелов и дальномеров после такого сотрясения вообще лучше помолчать. Минут так н-дцать, свободных от смертоносного восьмидюймового душа, у «Корейца» есть. Если кормовая башня не оживет, конечно… На напряженно ожидавшем ее залпа «Корейце» не могли знать, что мина, поставленная с катера и взорвавшаяся практически под башней, намертво заклинила элеватор. Расчетная глубина взрыва была в трех-четырех метрах от поверхности воды, но, судя по всему, течение сильно оттянуло мину, и взрыв произошел почти у днища крейсера. Сейчас в стремительно затапливаемых башенных погребах, работая в полной темноте, поскольку кормовая динамо-машина тоже не пережила сотрясение от взрыва, артиллеристы броненосного крейсера пытались вручную подать на несколько палуб вверх тяжеленные пороховые заряды. Беляев, не дождавшись залпа с «Асамы» и понадеявшись, что тому пока хватит и ретирадной шестидюймовки, решил обратить благосклонное внимание главного калибра на «Чиоду», пока артиллеристы скорострельных револьверок[26] продолжали зачистку палубы, мостиков и марсов японского флагмана. Подождав минуту, требуемую для перезарядки восьмидюймовок, канонерка увеличила ход и, не прекращая яростного обстрела «Асамы» мелкокалиберными пушками, решительно направилась в обход его корпуса в сторону «Чиоды». При этом ютовая шестидюймовка успела послать «горячие» сорокакилограммовые приветы в непонятно почему молчавшую кормовую башню и прямо в кучку японских артиллеристов, столпившихся у зашевелившей «хоботом» палубной шестидюймовки. Сквозь сполох разрыва брызнуло красным… И еще разок туда, где ее расчету вновь привиделось подозрительное шевеление. Оно было вызвано попыткой японцев вынести с мостика находившегося в бессознательном состоянии адмирала Уриу… В момент, когда шпирон «Корейца» высунулся из-за кормовой оконечности «Асамы», Беляев, разворачивая свой корабль носом к новому противнику, отдал приказ рулевому: «Лево на борт до упора и машине полный назад!» На короткую секунду канонерка замерла, после чего раздался сдвоенный грохот ее восьмидюймовок… На «Чиоде» за прошедшие с момента торпедирования «Асамы» несколько суматошных минут успели более-менее разобраться в ситуации и подготовиться к стрельбе. Но вместо того, чтобы расклепать якорную цепь, стали штатно ее выбирать. Действительно, чего дергаться-то? Корабль прикрыт от неприятеля одним из лучших броненосных крейсеров мира, мощи и защиты которого должно вполне хватить на то, чтобы раздавить и «Варяга», и «Корейца»…[27] Поэтому канлодка застала крейсер противника хоть и готовым к бою, с разведенными парами, но не на ходу. Еще минута ушла у удивленных дальномерщиков и артиллеристов «Чиоды» на определение расстояния до неожиданно появившегося из-за «Асамы», непонятно почему еще ею не потопленного «Корейца» и на наводку на него орудий. Добавьте к этому естественный шок от зрелища стремительно нарастающего крена своего флагмана… В итоге первый залп по «Чиоде» (и четвертый в бою при Чемульпо) «Корейцу» удалось сделать в полигонных условиях. Было зафиксировано одно попадание. Результат – здоровенная рваная дыра в борту, с нижней кромкой на метр выше ватерлинии, при любом движении «Чиоды» грозившая затоплением угольной ямы. Не смертельно, но полного хода лучше уже не давать. Орудие, расположенное над местом попадания, выведено из строя. Второй снаряд лег недолетом… Если цель находилась на дистанции десять-пятнадцать кабельтовых, русские комендоры довоенной выучки мазали редко. И, как правило, показывали процент попаданий выше, чем их японские коллеги. Проблема была только в том, что японцы до войны учились стрелять и на большие дистанции. Поэтому, когда время предъявило новые требования и дистанции реальных морских боев выросли до тридцати – сорока пяти кабельтовых, лучшие результаты всю войну стабильно показывали именно японцы. Но бой при Чемульпо в новой редакции проходил на дистанциях, удобных для «Корейца» и под ЕГО диктовку. Старые, недостаточно дальнобойные и недостаточно скорострельные для современного боя пушки? Да! Зато калибр почти в два, а вес снаряда в четыре раза больше, чем у «Чиоды»! Кстати о «Чиоде»: ответный залп, одно попадание, снесена и без того обрезанная фок-мачта «Корейца», осколками на мостике убиты рулевой и марсовый, тяжело ранен сигнальщик и пара человек из расчета правой 107-миллиметровки, легко ранены практически все, находящиеся на мостике, включая командира. Руль не поврежден, машинный телеграф тоже. С учетом предыдущих попаданий с «Асамы» «Кореец» потерял убитыми и ранеными уже более двух десятков человек. Пусть половина – легкораненые, которые были способны выполнять свои обязанности, но еще пара залпов японского крейсера, и надо будет думать о том, как топить канлодку – красиво, с тараном «Асамы», или тихонько, но стратегически более печально для неприятеля – поперек фарватера, рядом с «Сунгари». Впрочем, пока стреляют восьмидюймовки – вперед! Это означает: сначала полный назад, перезарядиться с оглядкой на кренящегося и медленно оседающего, но все еще опасного соседа – «Асаму», а потом уже вперед. Еще один заход, снова дуэльная ситуация! На этот раз, высунувшись, обнаруживаем, что «Чиода» уже на ходу, артиллеристы крейсера настороже и успевают выстрелить первыми, два попадания. Ответный, пятый залп «Корейца»… Результат – ноль, недолеты. Обидно. Так, опять полный назад, перезарядиться, выслушать доклад о повреждениях. Паршивый, кстати, доклад – пробоина в носу, затопления форпика и снесенная со всем расчетом левая носовая 107-миллиметровка. В следующий заход надо не пытаться упредить залп «Чиоды», это, похоже, бесполезно и нереально. Придется его пережить, перетерпеть, а потом, нормально прицелившись, попытаться все же достать эту заразу! Восьмидюймовки канонерки без проблем пробьют слабенький пояс[28] «Чиоды»! На такой дистанции даже поясная броня «Асамы» не гарантирует стопроцентной защиты от их старых, но весьма мощных снарядов. Так что главное теперь – попасть. Попасть любой ценой. Еще один-два восьмидюймовых удара в корпус, и при удаче ей будет уже не до преследования прорывающегося «Варяга». А ведь «Чиода» с «Корейцем» почти ровесники, да еще и примерно из одной весовой категории. Встретились два престарелых бульдога, к тому же представляющих собой два различных направления в кораблестроении, и на старости лет вцепились друг другу в глотки… Интересная парочка пыталась сейчас утопить друг друга на рейде Чемульпо! Они были заочно просто созданы друг для друга. «Чиода» в полтора раза крупнее, но имеет меньший вес залпа (вес минутного был уже больше, не зря же японские, вернее английские, 120-миллиметровки назывались скорострельными) при более сильной защите. По первоначальному проекту этот крейсер и по вооружению чем-то напоминал «Корейца» – тоже две крупнокалиберные пушки[29] и немного мелочи. Но достроили его как один из первых в мире кораблей, вооруженных только скорострельными пушками, всего десять орудий калибра 120-миллиметров, из них в бортовом залпе шесть. Их дополняли четырнадцать 47-миллиметровых противоминных мелкашек. Подобная схема прекрасно проявила себя в боях против китайского флота. Бронирование, однако, от первоначального проекта осталось, и сейчас оно являлось главным преимуществом «Чиоды». «Кореец» тоже достраивался в момент, когда единичные редкостреляющие (произносить с эстонским акцентом) крупнокалиберные пушки стали вытесняться более мелкими скорострельными. Но в данном случае склонность русских конструкторов к консерватизму, как ни странно, сработала в нужную сторону. «Кореец» получил не кучу новомодных скорострелок, а два новых восьмидюймовых орудия вместо одного старого в 9 дюймов. Оба были способны вести огонь по носу. Их дополняли ретирадная шестидюймовка, четыре старенькие 107-миллиметровые пушки по бортам и противоминная мелочь в виде двух 47-миллиметровок и четырех 37-миллиметровых пушечек. Бортовой залп так себе, даже по сравнению с «Чиодой», но зато под носовой лучше не попадать, чем сейчас японцы активно и пытались заниматься. К тому же Россия в то время могла позволить себе строить узкоспециализированные корабли, поэтому проектировщики не стали пытаться сделать из хорошей канонерской лодки плохой крейсер… К недостаткам «Корейца» относились практически полное отсутствие бронирования (согласитесь, что 10-миллиметровая бронепалуба – это для артиллерийского корабля несерьезно) и наличие парусного вооружения. Теперь эта парочка пыталась очно решить, чья же концепция жизнеспособнее, причем в буквальном смысле этого слова. На большой дистанции или просто при перестрелке в открытом море, наверное, стоило бы ставить на японца, но вот при столкновении в упор и наличии искусственных шхер в виде «Асамы» преимущество переходило к «Корейцу»… Командир «Чиоды» Мураками, после того как его крейсер снялся наконец с якоря, решил, что при выведенном из строя флагмане Уриу находиться ближе всего к надвигающемуся «Варягу» и играющему в кошки-мышки «Корейцу» не слишком разумно. Действительно, его крейсер итак самый слабый по артиллерии в эскадре, к тому же две пушки правого борта уже выведены из строя первым залпом «Корейца». В сложившейся ситуации самое логичное – попытаться оттянуть противника под огонь остальных кораблей. И «Чиода», медленно ускоряясь, потянулся в сторону выхода из гавани. Однако этот маневр выводил его из «тени» «Асамы», в которой он комфортно скрывался до сего момента от артиллеристов «Варяга». Русский же крейсер до сих пор игнорировал обстрелом все корабли противника, кроме уже обреченного японского флагмана, хотя то, что «Асама» долго не протянет, было видно невооруженным глазом. Крен продолжал нарастать, носовая башня и казематы бортовых шестидюймовок небоеспособны – стволы орудий в них уже смотрели в воду даже на предельном угле возвышения… На «Чиоде» не могли знать, что, прекрасно помня о результатах боя в своей реальности, а «там» «Варягом» с больших дистанций было выпущено более полутысячи снарядов калибра три и шесть дюймов при отсутствии достоверно зафиксированных попаданий, Петрович в шкуре Руднева прилагал неимоверные усилия для того, чтобы снизить темп стрельбы. Это было просто необходимо для того, чтобы не поломать излишне нежные «канэшки» собственной стрельбой раньше времени, не утомить команды подносчиков и, главное, не допустить перегрева стволов, который приведет к снижению точности орудий в момент, когда она будет максимально необходима – при прорыве мимо «Нийтаки» с «Нанивой». Ага, щассс! Гладко было на бумаге! Артиллеристы «Варяга», избыточно воодушевленные подрывом «Асамы» и дорвавшиеся до возможности пострелять вволю по практически не отвечающей мишени, были близки к технической скорострельности, которая всегда считалась недостижимой в боевых условиях! Все грозные крики Руднева с мостика и спорадические попытки старшего офицера снизить темп огня, игнорировались не только вошедшими в раж расчетами, но и мичманами – командирами плутонгов! С палубы начинала доноситься пока еще нестройная песня «Варяга», постепенно подхватываемая остальной командой. «Запомнили, черти, зря, что ли, утром полчаса потратили на разучивание, хоть мелодию чуток и перевирают, как и слова в паре куплетов… Блин, а может, с песней до боя не стоило заморачиваться? Воодушевление – вещь хорошая, но одновременно горланить и кидать сорока-с-лишком-килограммовые чушки шестидюймовых снарядов… Ведь дыхания же не хватит! Впрочем, пока «летают мухой», мужики здоровые, жилистые. Посмотрим, что будет после первых попаданий в нас. Упс… Вот и накликал», – подумалось Рудневу (лже– не лже-, уже все равно, за прошедшие сутки он и сам перестал разбирать, где его мысли, а где те, что шли от личности его «альтер эго») при виде вставших у борта «Варяга» нескольких водяных столбов: «Нийтака» с «Нанивой» решили активно включиться в игру, открыв огонь по «Варягу», предотвращение прорыва которого и являлось главной задачей Уриу. Похоже, что «Корейца» японцы собрались оставить на десерт, ведь с его скоростью спастись бегством он никак не сможет. А даже если бы и смог… К искреннему удивлению моряков Микадо, ни командир, ни экипаж русской канонерки и не помышляли этого делать! «Я не поверил своим глазам, когда этот маленький кораблик развернулся и бросился на японский броненосный крейсер как английский фокстерьер на кабана!» – фраза эта, сказанная после боя командиром «Паскаля» Сенесом американскому журналисту, за три дня была перепечатана десятками ведущих мировых газет и журналов… * * * Игры кончились. «Кореец» шел в свою последнюю атаку, да и «Варяг» наконец-то попал под обстрел оппонентов. Следующие полчаса должны показать, выйдет ли хоть что-нибудь из затеи бывшего форумчанина, или судьба «Варяга», и вправду, была исторически предопределена на 110 процентов. Флагман Уриу, даже с выведенной из строя артиллерией главного и среднего калибров, оставался весьма беспокойным соседом. То одно, то другое противоминное орудие[30] оживало и считало своим долгом выпустить как можно больше снарядов в «Корейца». С ними азартно перестреливались расчеты ПМК канлодки и уцелевшей бортовой 107-миллиметровки. В этой дуэли на стороне русских было одно немаловажное преимущество – по тактическим воззрениям того времени, для ПМК единственным подходящим снарядом считался бронебойный, без разрывного заряда. Так что многочисленные попадания с «Асамы» пока оставляли красивые, но достаточно безобидные пробоины в бортах «Корейца». Затопления через них удавалось не допускать с помощью заранее заготовленных из снятого рангоутного дерева пробок. Зато с канлодки в ответ прилетали нормальные 107-миллиметровые снаряды, которые даже при неточном попадании стабильно корежили орудия осколками и глушили прислугу разрывами, отбивая у японцев желание, а главное – возможность пострелять. Но вечно это продолжаться не могло, рано или поздно трехдюймовый снаряд по теории вероятности просто обязан был залететь в машинное отделение канонерки. Здесь уже работала не баллистика, а статистика. Для того ведь и создавались эти длинноствольные скорострельные орудия! При попадании в миноносец снаряд должен был пройти сквозь метр угля и пробить паровой котел или повредить машину. А по степени защиты силовой установки «Кореец» принципиально от миноносцев, увы, ничем не отличался. И, наконец, какому-то отчаянному японскому комендору на «Асаме», упорно не желающему признавать факт неизбежного утопления своего крейсера, подфартило. Выпущенный им трехдюймовый снаряд пробил борт «Корейца» и навылет прошил один из котлов. Носовая кочегарка наполнилась паром, скорость должна была в ближайшем будущем упасть минимум вдвое. По орудию, так некстати проявившему снайперские качества, отстрелялись из двух револьверных пушек Гочкиса, но даже если узкоглазого продолжателя традиций Робина Гуда и достали, он мог представляться богине Аматерасу с чувством выполненного долга. У Беляева оставался последний шанс поквитаться с «Чиодой». Глядя на клубы пара, поднимавшиеся из светового люка машинного отделения, он прекрасно это понимал. Сокращенная смена кочегаров не сможет долго поддерживать достаточно паров для хорошего хода, а с учетом того, что половину из них неизбежно обварило… Превозмогая боль в правом плече (из которого потом на «Паскале» извлекут пять мелких осколков), он решительно повернул штурвал влево и толкнул рукоятку машинного телеграфа на «Самый полный вперед». Понимая, что сейчас каждый кабельтов на счету, Беляев намеревался в этот раз пройти практически впритирку к «Асаме». – Комендоры! Братцы! Это наш последний шанс показать японцам, на что способен наш старик «Кореец». Мы теряем пары, угольная яма левого борта и форпик берут воду. Но пока мы еще можем стрелять и попадать, мы должны сражаться! Не промахнитесь. Не посрамите! Не надо стараться выстрелить раньше «Чиоды», надо выстрелить точнее! Против ожидания командира левая погонная восьмидюймовка разрядилась в корму отходящего японца сразу после того, как тот оказался в ее секторе действия. «Вот, зараза, – подумалось Беляеву, – ну как можно было еще доходчивей объяснить, что надо попасть обязательно, а? Видать, сдали нервы у наводчика». Однако комендор-сверхсрочник, кондуктор Платон Диких, не первый год наводивший левое носовое орудие и уже поучаствовавший в боевых действиях в 1900 году под Таку, прекрасно знал, что делает. В момент поворота силуэт «Чиоды» идеально лег в прицел, ну грех было упускать такую возможность! Это был один их тех редких случаев, когда сознательное нарушение прямого приказа командира шло на пользу делу, что и подтвердил через две секунды взрыв на корме вражеского крейсера. Увы, за секунду до попадания японцы успели ответить залпом кормовой и трех бортовых 120-миллиметровок правого борта. Три попадания, пробоина в носу над самой ватерлинией, снесена дымовая труба, и самое главное – прямым попаданием выведена из строя та самая, так удачно выстрелившая напоследок левая восьмидюймовка. Из ее расчета выжила половина, невредимым не остался никто. Среди переживших бой был и получивший впоследствии за удачный выстрел Знак отличия Военного ордена третьей степени Платон Диких. Лево на борт, пауза, последний выстрел из погонной пушки, и… Пожалуйте, к расчету! Садящийся носом, теряющий пар «Кореец» больше не боец. Не важно, что первым восьмидюймовым снарядом, попавшим в ничем не прикрытую корму «Чиоды», поврежден привод руля, и крейсер врага неудержимо покатился в сторону берега, не важно, что вторым снарядом никуда не попали совсем, все это уже не важно… «Корейцу» осталось только красиво умереть. Беляев крутанул штурвал, и канонерка накренилась в повороте, закладывая плавную дугу, конец которой упирался в середину многострадального, уже пробитого двумя минными взрывами, борта «Асамы». – Все на корму! Иду таранить! В машине! Иван Леонович, дай напоследок самый полный, не жалей пара, и поднимайтесь все оттуда. Сейчас тряхнет так, что котлы с фундаментов полетят. Свистать всех наверх! Пояса подвязать. Заделку пробоин прекратить. Приготовиться к удару, держитесь, черти, за что можете, да смотрите мне – винтовки полной обоймой зарядить! А то япошки постреляют нас под бортом. После удара – шлюпки на воду, что уцелели. Первыми – раненых и к ним стрелков, чтоб нас прикрыть. И гребите к берегу, косоглазым скоро не до нас будет. Надеюсь… Бутлеров! Александр Михайлович, дорогой, белую ракету Берлингу! И Всеволод Федорович пусть знает – мы свое отыграли. Как только команда сядет в шлюпки, зажигайте огнепроводный шнур. Не забыли, где конец, я надеюсь? И прыгайте после в катер, он должен подойти прямо к борту. Ну, всем удачи! С Богом! До своих паспортных тринадцати узлов изувеченному, теряющему пар и садящемуся носом «Корейцу» было уже не разогнаться, да и дистанция для этого была явно маловата. Дай бог, чтоб набрали узлов восемь. Но почти полторы тысячи тонн, с восьмиузловой скоростью врезающиеся в борт, пусть даже и бронированный – это страшно. Ничему их не остановить, особенно если эти полторы тысячи тонн имеют отрыжку прошлой эпохи – литой таранный форштевень. И уж тем более не мог «Корейца» остановить последний залп «Чиоды». «Что для тигра лишняя полоска…» – вспомнилась Беляеву при очередном разрыве фугаса на корме услышанная в детстве индийская поговорка. С жутким хрустом и скрежетом проламываемой и раздираемой стали шпирон «Корейца» вошел в борт «Асамы» почти на полтора метра. Как ни странно, удар даже немного спрямил тонущий корабль, уменьшив крен. Но ненадолго: как только будет подожжен запал, через пять минут «Кореец» сослужит последнюю службу Русскому флоту за свои честные шестнадцать лет, приведя вражеский броненосный крейсер в практически неремонтопригодное состояние по меркам спецов в области кораблестроения и судоремонта любой страны. Хотя кто знает, японцы люди упорные. Если уж они смогли отремонтировать «Микасу» после взрыва погребов главного калибра[31]… У команды «Корейца» оставалось примерно пять минут на эвакуацию. Ожидаемая Беляевым попытка японцев организоваться для абордажа наткнулась на пачечную пальбу мосинок, которой командовал лейтенант Бойсман. Но больше всего самураям досталось от вошедших в раж комендоров канонерки, продолжавших стрелять по врагу в упор из револьверных 37-миллиметровок. Офицерам приходилось силой отрывать их от орудий и гнать в шлюпки. Катер под командованием Берлинга, доставивший мину к борту «Асамы» в начале боя, подошел к корме «Корейца» и стал быстро принимать раненых. Когда он отвалил, с японского крейсера на время прекратился даже спорадический винтовочный огонь: с неповрежденного борта пытались спустить шлюпки. Похоже, что до кого-то из уцелевших офицеров наконец дошло, что корабль обречен и пора позаботиться хотя бы о спасении обученной команды. Поднять «Асаму» на этом мелководье есть все шансы максимум за полгода, а вот подготовка новых моряков займет побольше. Но даже в этой трагической ситуации упускать последний шанс хоть как-то поквитаться с моряками «Корейца» японцы не собирались. С «Асамы» вновь засвистели пули арисак. Ружейная перестрелка разгоралась вновь. Неожиданно к Беляеву, укрывшемуся от пуль за рубкой и наблюдавшему оттуда за окончательной эвакуацией с корабля, подлетел матросик из расчета кормовой шестидюймовки. – Ваше благородие, люк в машинное от удара заклинило! Духи наши вылезти не могут! Что делать? Черт подери, это же больше двадцати человек, с ними же не взорвешься! А как оттуда еще можно вылезти, через кочегарки? Носовая заполнена паром, а кормовая? – А что с кормовой кочегаркой? – уже на бегу в сторону кормы спросил Беляев. – Паропроводы полопались, наверное, котел от удара сошел с фундамента. Там сейчас баня, все мехи в машинном… Когда, не обращая внимания на посвистывающие вокруг пули, Беляев добежал до места событий, он увидел, что столпившиеся вокруг люка палубные матросы вместе с несколькими комендорами, сбросив устроенную вокруг люка блиндировку из колосников и стального троса, безуспешно пытаются ломами поддеть его заклинившую крышку. Тучи пара, вырывающегося из дефлекторов и пробоин в палубе котельных, пока не позволяли японцам вести по ним прицельную стрельбу, вот только это было слабым утешением: десятимиллиметровая броневая сталь не желала поддаваться совокупным усилиям дюжины человек… И тут, откуда-то снизу, раздались гулкие удары металла о металл. Причем каждый сопровождался каким-то диким, звериным ревом. После пятого удара петли крышки вырвало «с мясом». Люк распахнулся, и из него начали по одному буквально вылетать подброшенные неведомой силой механики и кочегары! Их успевали подхватывать на руки, а наиболее пострадавших сразу относили к шлюпкам и катеру. Последним на палубу неторопливо выбрался Франк, ВЫКИНУВШИЙ перед этим наверх не способных ходить членов машинной команды, коих набралось восемь человек. В левой руке богатырь держал пудовую кувалду. Ту самую, которой вынес с пяти ударов бронированную крышку люка. Железяку эту он категорически отказался бросить, пообещав, что повесит дома над камином, рядом с семейной коллекцией холодного оружия. Ибо «сия болванка нынче спасла жизнь мне и еще паре дюжин народу, так что теперь и я ее, родимую, обязан от утопления уберечь». Едва отдышавшись от нечеловеческой нагрузки, Франк вновь обрел свою обычную балагуристость и веселый нрав. Но спасенные кочегары потом рассказывали, что этот звероподобный рев напугал их даже больше, чем перспектива пойти на дно замурованными в машинном отделении или взорваться вместе с кораблем… Загадочная русская душа в исполнении потомка французских эмигрантов… Через четыре минуты (как шутят минеры: «пятиминутные пороховые замедлители обеспечивают задержку взрыва ровно на три минуты») погреба «Корейца» взлетели на воздух, полностью уничтожив канонерскую лодку и обеспечив «Асаме» дополнительные полгода ремонта в сухом доке. Если, конечно, то, что еще час назад было грозным броненосным крейсером, удастся до него дотащить. Взрывной волной была уничтожена одна из шлюпок с остатками команды «Корейца», троих уцелевших успели подобрать на катер. Увы, но среди спасенных с нее не оказалось отважного мичмана Бутлерова, как выяснилось, в момент эвакуации вторично раненого. На этот раз пулей. В спину… Перекличка, проведенная позже на берегу боцманом Сафроновым, показала, что из ста двадцати членов экипажа, вышедших сегодня на неравный бой, выжило восемьдесят два. Из них осколочные и огнестрельные ранения, переломы и ожоги различной тяжести получили более сорока. Позднее удалось найти для погребения в братской могиле на берегу двадцать пять тел, над остальными навсегда сомкнулись волны Желтого моря… Японский флагман лег на борт через десять минут после взрыва «Корейца», и от полного опрокидывания его спасла только незначительная глубина. Две высокие трубы «Асамы» оказались в почти горизонтальном положении, и вскоре сначала одна, потом и другая, надломившись, исчезли в волнах. Открытые паропроводы и надёжно сработавшие предохранительные клапана уберегли от худшего опрокинутые на бок и сдёрнутые с фундаментов тяжёлые цилиндрические котлы, – они не взорвались. Но на этом неприятности крейсера не закончились. Если на повреждённом борту топки довольно быстро были залиты водой, заполнившей кочегарки через поврежденные переборки и отвалившиеся трубы, то котлы уцелевшего борта ждала другая судьба. При опрокидывании на их трубные доски[32] забросило уголь, всего-то ничего – по нескольку килограммов. Но и этого хватило для полного их пережога… Итак, две фигуры с доски были сняты. Теперь рвавшемуся в открытое море одинокому «Варягу» противостояли четыре неповрежденных крейсера: «Нийтака», «Нанива», «Такачихо», «Акаси» и пытавшийся отползти с поля боя пятый с заклиненным рулем и затопленным румпельным отделением, но с почти целой артиллерией – «Чиода». Да еще где-то там, впереди за островками, прятались с полдюжины миноносцев. А над холодными, пенистыми волнами летело раскатистое «Ура!»… Варяжцы прощались с «Корейцем» и его героическими моряками. И нельзя ведь застопорить машины, спустить шлюпки, взять на борт, спасти… Закон морского боя неумолим: остановишься – погибнешь! Удастся ли им еще свидеться? Где? Когда?.. * * * На мостике русского крейсера, после взрывов первых пристрелочных снарядов с «Нийтаки» и «Нанивы», Руднев, к изумлению команды и офицеров, отдал приказ «Дробь!». Огонь был прекращен не сразу, но вскоре вбитая в комендоров дисциплина взяла свое[33]. – Чудо-богатыри, комендоры! Подносчики, братцы! Никогда в жизни я не видел такой быстрой стрельбы! Всем после боя столько чарок, сколько влезет! Но лучше, чтоб больше пяти не влезало! Ответом стал дружный неуставной хохот и оптимистичное: «Рады стараться, вашвысбродь», нестройно рявкнутое хором из десятков глоток. – Теперь, наводчики! Сукины дети, банник вам в шестидюймовые задницы! И провернуть два раза!!! Вы расстреляли почти сотню снарядов по неподвижному, огромному крейсеру, и что? Я заметил одно, максимум два попадания. Если вы так и дальше будете рыб пугать, то нас япошки засмеют, а потом потопят, ей-богу потопят! Господа артиллерийские офицеры, вспомните наконец, чему вас учили! Определите расстояние пристрелкой, а потом уже открывайте массированный огонь на поражение, и при отсутствии накрытий немедленно его прекращайте и пристреливайтесь заново! Погреба у нас не бездонные. Цель – «Нанива», стрелять по «Чиоде» разрешаю только тем орудиям, для которых «Нанива» и «Нийтака» будут вне секторов обстрела! «Асаму» можно оставить в покое. Снаряды после пристрелки использовать те, что привезли с «Корейца». Ну, с Богом, ребята, огонь, и запевай! – Наверх вы, товарищи… Неожиданный выстрел из 47-миллиметровой пушки, установленной на грот-марсе, прозвучавший после рева шестидюймовок как-то неубедительно, прервал командира. Однако песня уже продолжала жить своей жизнью. Какого хрена, что за детский сад! Сказал же: «Не посылать людей к мелкашкам, пока не будет атаки миноносцев», чья это кретинская самодеятельность, лейтенанта Зарубаева? Нет, стоит, удивленно задрав голову к небесам, вернее, к марсу… А, так там же наша сладкая парочка, Авраменко со Зреловым, соловьи наши курские… Что, неужто Степанов таки решил от своих «любимчиков» избавиться столь экзотическим образом? Нет, вон он на палубе, грозит небу, вернее, опять же грот-марсу кулаком, и лицо у него недоброе такое… Я бы испугался на их месте… Так они что, САМИ туда полезли, без приказа?! Ну, зайцы, ну, погодите! Воистину, опаснее дурака только дурак с инициативой. – Сергей Валериянович, отправьте кого-нибудь на марс, спустите этих клоунов. И живо ко мне их сюда на мостик! Только разбираться с шибко самостоятельными матросиками будем чуть позже. Что у нас происходит? «Кореец» таранил «Асаму»… Спасибо вам всем, мужики… «Чиода» ковыляет в сторону берега. Причем, судя по тому, как при этом виляет, пытается управляться машинами… Ну, точно, присела кормой, зараза такая! Да, Беляев и его ребята сегодня в ударе, не ожидал я, что у них получится хотя бы половина того, что натворили. Вот что значат профессионально подготовленная команда и внезапное нападение. Честь и хвала вам! Слава на веки вечные, потомству в пример! Ну, дай-то бог еще и удачи остаться в живых! Зацелую всех. Насмерть! Итак, четверо на одного. По сравнению с раскладом получасовой давности, двое… Нет, скорее, полтора против шести, мы хорошо продвинулись! * * * У Карпышева-Руднева действительно был повод для оптимизма. Учитывая, что самый опасный противник, «Асама», оказался вне игры, у «Варяга» появился реальный шанс прорваться. Впрочем, и утонуть тоже пока перспектива весьма реальная. Но главное, что умный и верный, как показала наша история, план адмирала Уриу начал теперь работать против самих японцев. Изначально плавучая крепость по имени «Асама» должна была своей бронированной грудью встретить неповрежденный «Варяг», пытающийся прорваться мимо нее на полной скорости, и нанести ему максимальные повреждения, пока он будет ее обгонять. Сама она не могла существенно пострадать от его огня благодаря своей толстой броне[34]. За ней японский адмирал поставил «Чиоду», отчасти из-за наличия броневого пояса, отчасти из-за того, что пятидюймовые скорострелки этого крейсера для незащищенных даже щитами «варяжских» шестидюймовок и их артиллеристов были очень серьезной опасностью. Если же «Варяг» сможет прорваться мимо «Асамы» с «Чиодой» и все еще сохранит скорость, большую, чем у тяжелого броненосного крейсера, то им предстояло заняться «Наниве» с «Нийтакой». Артиллерия «Варяга» должна быть к тому моменту уже повыбита, и риск для этих слабобронированных крейсеров был минимальный. Третья, резервная, станция на пути «Варяга», если бы он каким-то чудом продрался мимо второй пары – однотипный с «Нанивой» «Такачихо» и «Акаси». По вооружению они – почти дубль второй пары, но более тихоходные, хотя для инвалида и этого должно хватить. И на десерт, если что, миноносцы… Профессионально и надежно. Проблема только в том, что когда из этого плана исчезает «Асама», то эффект напоминает дом, у которого вдруг одномоментно испарился фундамент. Равномерно размазанная расстановка японских крейсеров немедленно оборачивалась против них, так как «Варяг» был индивидуально сильнее любого из оставшихся противников. Логичная, проверенная практикой концепция построения японского флота, во многом превосходившая в своей разумности постоянные русские метания, начинала играть против японских моряков! Дело в том, что при создании крейсерских сил японские адмиралы сознательно не пошли по пути русских коллег, отдавших предпочтение большим, быстроходным, универсальным бронепалубным крейсерам, вооруженным мощной батареей среднекалиберных скорострелок. Они имели большую автономность и одинаково подходили как для разведки при эскадре броненосцев и дальнего крейсерства, так и для боя со своими коллегами-одноклассниками. Одним из них был «Варяг». Но, при всех своих достоинствах, противостоять на равных броненосным крейсерам типа британских «Бервика», «Кресси», японского «Асамы» или итальянского «Гарибальди» большие русские бронепалубники не могли. А стоили при этом весьма недешево. Из-за их дороговизны русскому флоту пришлось отказаться от серийной постройки броненосных крейсеров нового поколения. Причем не только от громадных океанских рейдеров, каковыми были «Рюрик», «Громобой» и «Пересвет», но и от кораблей с относительно небольшим водоизмещением и умеренной автономностью, способных действовать в качестве быстроходного крыла линейной эскадры. Такие броненосные крейсера обошлись бы казне почти вдвое дешевле броненосцев, являвшихся становым хребтом этой самой эскадры, но увы… В итоге, в нашем флоте оказался только один такой корабль – «Баян». В отличие от своих российских визави, японские бронепалубные крейсеры были типичными, ничем не выдающимися середнячками в своем классе. Причем середнячками из низшей половины шкалы. Ни по вооружению, ни по мореходности, ни по скорости они и близко не стояли с «Варягом», «Аскольдом» или «Богатырем». Зато и цена их была невелика, а на сэкономленные таким образом деньги в Англии, Франции и Германии были заказаны шесть лучших броненосных крейсеров эпохи: «Асама», «Токива», «Ивате», «Идзумо», «Адзума» и «Якумо». Их можно было бы смело назвать «эскадренными броненосными крейсерами», поскольку основой их концепции была именно роль быстроходного авангарда линейных сил. Перед самой войной японцы перекупили у Аргентины два близких по концепту корабля типа «Гарибальди», построенных в Италии. Безусловно, эти корабли представляли собой грозную силу, в нашей истории на деле доказавшую превосходство японской концепции построения ВМФ над российской. В годы русско-японской войны они участвовали во всех ключевых морских боях, при этом ни один корабль этого класса не был потерян. И именно отсутствие у русского флота быстроходного крыла линейных сил наряду с известной «снарядной проблемой» признаются специалистами в качестве главных причин наших поражений… Но здесь и сейчас под восторженное «ура», гремевшее с палуб, мостиков и марсов проходившего мимо «Варяга», на глазах Петровича происходило нечто невероятное! Родоначальник всей этой грозной «династии» эскадренных броненосных крейсеров, специально посланный адмиралом Того для нейтрализации русского «шеститысячника», беспомощно заваливался на борт у острова Идольми… * * * При имеющемся раскладе, наиболее реальный шанс нанести «Варягу» достаточно серьезные повреждения, чтобы притормозить его бег, имела именно пара «Нанива» – «Нийтака». Несмотря на похожие имена, «Нанива» и «Нийтака» были кораблями не только разных типов, но и разных поколений. «Нанива», ровесник «Корейца», отрядным флагманом Уриу являлся, скорее всего, за былые заслуги в боях против китайцев. Корабль перед самой войной с Россией прошел капремонт, был перевооружен новой артиллерией и укомплектован опытной командой, составленной по большей части из вновь призванных на флот резервистов, недавно отслуживших срочную службу. «Нийтака» же был его полной противоположностью. Новейший крейсер, только месяц назад вошедший в строй. Единственный из еще остававшихся «в деле» японских крейсеров, который мог составить хоть какую-то конкуренцию «Варягу» в плане скорости. Двадцать узлов против двадцати трех. Однако для «Нийтаки» это был не просто первый боевой поход, это был один из первых выходов в море. Неудивительно, что в «нашей» истории его артиллеристы стреляли в стиле своих коллег с «Варяга», лишенных нормальной практики вооруженным резервом – очень часто, но крайне неточно. Еще одним фактором, также работавшим сейчас против японцев, была их вполне разумная практика собирать лучшие кадры моряков со всего флота на кораблях двух первых броненосных отрядов – броненосцах Того и броненосных крейсерах Камимуры. В случае необходимости усиления отряда легких крейсеров им просто временно придавали одного-двух броненосных коллег. Но сейчас этот самый, приданный броненосный крейсер с элитной командой и лучшими канонирами, на который, собственно, и была возложена миссия по уничтожению «Варяга» и «Корейца», только что был «снят с игровой доски». Теперь русская идея единичного сильного и быстрого бронепалубника получила шанс доказать, что и она не была целиком высосана из пальца. Артиллеристы «Нанивы» и «Нийтаки» никак не могли пристреляться, впрочем, и об их коллегах с «Варяга» можно было сказать то же самое, но теперь в их стрельбе начала проявляться хоть какая-то система. Зарубаев пытался нащупать правильные установки прицела залпами двух-трех орудий, дожидаясь падения снарядов предыдущего залпа и внося поправки. На стороне японцев была лучшая подготовка артиллеристов на «Наниве» и большее количество орудий в залпе. В минусе – два корабля хорошо стреляют по одной цели вместе, если они умеют это делать. С подобной практикой у артиллеристов «Нийтаки» было совсем плохо, и они своим беспорядочным огнем стабильно сбивали пристрелку «Наниве». Крейсера третьей японской линии, «Акаси» и «Такачихо», выбрав якоря, тоже направились к выходу из бухты на минимальных оборотах, давая возможность пристроиться второй паре и образовать единый строй. Для их орудий «Варяг» пока был далековато, что, впрочем, не мешало их артиллеристам по нему азартно стрелять. Иметь дело с «Варягом» по очереди после того, как устаревший «Кореец» каким-то образом ОДИН выбил из строя «Асаму» и «Чиоду», не очень-то хотелось. Четыре вражеских крейсера деловито выстраивались в кильватерную колонну, мимо которой предстояло проходить «Варягу» с преимуществом в ходе, максимум, в пять узлов в начале «забега». Не меньше часа под огнем всей этой расстрельной команды на дистанции от тридцати до двадцати кабельтовых. Хреново… Оправившись от неожиданности, японцы, действуя по первоначальному плану, шли параллельным с «Варягом» курсом, готовясь устроить ему теплую встречу и не менее теплые проводы. За крейсерами маячили низкие тени четырех миноносцев. Воздух гудел и стонал от буравивших его снарядов, бой неумолимо приближался к своей кульминации. Постепенно усилия русских комендоров начали давать результат. Один из снарядов трехорудийного залпа лег таким близким недолетом у борта «Нанивы», что его можно было считать накрытием, остальные перелетами. Впрочем, хоть с мостика «Варяга» этого и не было видно, свое дело он все же сделал, пройдя под водой и врезавшись в борт «Нанивы». На полноценное пробитие кинетической энергии уже не хватило, трубка по «доброй» традиции русского флота не сработала на слабый удар, но для бортовой обшивки и этого было достаточно. Два листа немного разошлись, несколько заклепок вылетели, и в угольную яму правого борта стала поступать вода. Усиленный рупором, над «Варягом» пронесся ор старарта, который, несмотря на стрельбу и пение, было слышно и на баке, и на корме. Зарубаев на всякий случай дублировал голосом данные об установках для стрельбы, передаваемые по системе центрального наведения на орудия – еще одно ноу-хау, которого не было на японских кораблях; при умелом использовании система центральной наводки, даже такая примитивная, как установленная на «Варяге», бесценная вещь. – Целик пятнадцать, возвышение восемь, все шестидюймовые орудия правого борта и носового плутонга – беглый огонь! Как будто подслушав его, на слове «огонь» первый вражеский снаряд попал в «Варяг». Облако разрыва закрыло мачту прямо над грот-марсом. Стальной дождь фирменных японских осколков, мелких и раскаленных добела, пронесся над всей кормовой частью «Варяга», вонзаясь в палубный настил, подобно стальному граду. Правда, основная часть облака осколков ушла вверх, в сторону носа или была отражена грот-марсом, благодаря чему никого не убило, но пяток раненых «Варяг» уже имел. «Ну что же, посмотрим, как поведет себя команда под огнем», – пронеслось в голове непроизвольно присевшего, но сразу заставившего себя встать во весь рост Руднева. Приумолкнувшая было в момент взрыва песня неожиданно громыхнула с новой силой и яростью, причем большинство певших произвольно перескочили на куплет с «желтолицыми чертями». Самое странное, что вместе с нижними чинами после попадания начали подтягивать и мичмана, командиры плутонгов. Пожалуй, впервые за последние несколько десятилетий на корабле Российского императорского флота было полное единство и синхронность мыслей и чаяний команды и офицеров. «Даже как-то не честно, меня прибьют, обратно в свое тело выкинет… Должно, по логике, а их? Вообще классно, такая деталировка событий, сам уже верю, что это все всерьез, но как… Блин, а ведь тех двоих курян на марсе, наверное, в клочья разорвало!» Нет! Легки на помине, как черти по вызову, явились Авраменко со Зреловым. Вид слегка ошалевший, потрепанные взрывной волной и слегка оглохшие, но бодренькие. От осколков их, видимо, спасло то, что скоб-трап, по которому они и посланный за ними марсовый спускались, был на противоположной от взрыва стороне мачты. Ну и что с ними делать, расцеловать за то, что живы, или прибить на месте за своеволие? В который раз побуждения Руднева-1 и Руднева-2 разбежались в разные стороны. – Явились, черти полосатые! Для вас что, прямой приказ командира в бою – это не повод подчиняться? – Ваше высокоблагородие, обидно сидеть под палубой-то и не пострелять по япошкам! – Так! И много настреляли, по кому, кстати? – Пятнадцать снарядов, по «Асаме»! – А куда попали? Что молчим? Хоть акулу какую зацепили, нет? Ну какой придурок будет из 47-миллиметровок лупить с тридцати кабельтовых? Барахло вы, ребята, а не артиллеристы! Ну, а попали бы, что «Асаме» ваши снарядики, слону дробина? Ладно, видите, на носу пару канониров с кровью на тельниках, осколками зацепило? Бегом туда, подмените их и отправьте на перевязку. Вот это – настоящая работа, а не развлечение. А погибни вы на марсе, польза бы от этого была, а? Да, если кто из ваших еще на орудиях, по дороге заберите их и отправьте вниз. Пострелять еще успеете, сегодня только первый день войны, а не последний. Бегом! Приняв попадание в варяжскую стеньгу за накрытие, и простимулированные им, артиллеристы «Нанивы» тоже перешли на беглый огонь. Это было очень хорошо, потому что прицел был взят неправильно, и следующие четыре минуты выпущенные ими снаряды стабильно ложились перелетами. В отличие от снарядов с «Варяга», которые пусть и с очень большим рассеиванием, но все же вздымали десятиметровые всплески то справа, то слева, то с недолетом, то с перелетом, но, главное, – ВОКРУГ «Нанивы». Правда, попаданий пока не было, но нервы японцам это уже трепало. Теперь дело за теорией вероятности и везучестью. Ну и неплохо бы уменьшать прицел вовремя, дистанция-то сокращается! Кстати о дистанции. – Минеры! Как будем проходить мимо «Асамы», разрядите в японцев оба минных аппарата правого борта! Возникший словно из ниоткуда старший офицер, как всегда, имел свое мнение: – Всеволод Федорович, может, побережем мины для целых? «Асама»-то и так через минуту-другую бортом на дно ляжет, нам это сокровище больше не помеха, гора металлолома, зачем тратить мины-то? – Нам да, не помеха. Но Чемульпо останется самураям, и они вполне могут «Асаму» поднять. Мелко тут. Да, в борту у «покойника» три дырки, причем одна очень большая, но наложат временные заплаты, доведут до ближайшего сухого дока, там он годик постоит и опять нам гадить будет. Опять же, надо скрыть следы того сюрприза, что мы им на катере привезли. А так хрен после наших мин они докажут, когда была получена и откуда взялась та или иная пробоина. Короче, не спорьте, лучше идите в кают-компанию и проследите, чтобы стреляли поточнее. Сами ведь знаете – лейтенант Берлинг, старший минный офицер наш, остался на катере с «Корейцем», а как там Эйлер разберется с аппаратами? Опыта-то нет… Проследите, пожалуйста. «Заодно и мне мозги полоскать минут пять не будешь», – про себя добавил Руднев. Глава 7 На пробой! Рейд Чемульпо, Корея. 27 января 1904 года. 17:20–17:45 К исходу четвертой минуты с момента открытия огня по «Варягу» на «Наниве» наконец разобрались во всплесках от своих и чужих снарядов, поняли, что прицел был взят неверно, и вновь перешли к залповой пристрелке. К этому моменту ответная стрельба «Варяга» стала давать видимый результат – японец получил первое попадание. Один из взятых с «Корейца» фугасов, выпущенный из левого бакового орудия, наводчиком которого был Прокопий Клименко, рванул в носовой части «эльсвикского» крейсера. Никаких особых повреждений, разнесена подшкиперская и вырвана клюзовая скоба с расклепанной якорной цепью. Весь эффект скорее моральный. Для всех, кроме троих раненых, что некстати оказались на баке в этот момент. Но все равно неприятно, когда в твой корабль попадают. Тем временем артиллеристы «Нийтаки» по прежнему вели огонь с запредельной скорострельностью и минимальными, по причине отсутствия корректировки, результатами, напоминая Рудневу их визави с «Варяга» в оставленной им реальности. «Акаси» с «Такачихо» еще не достигли дистанции действенной стрельбы, но, торопясь поучаствовать в празднике жизни или, вернее, смерти, тоже открыли огонь… Проходя по траверзу «Асамы», «Варяг» выплюнул две торпеды из аппаратов правого борта. Залпом, за отсутствием на борту старшего минного офицера, управлял чуть ли не насильно снятый с «Корейца» старший офицер Анатолий Николаевич Засухин, ему помогал мичман Эйлер, младший минный офицер, совсем недавно выпустившийся из Морского корпуса. Как обычно, минеры при пуске из аппарата, установленного в корабельной церкви, пробормотали: «С Богом!», а те, что стреляли из кают-компании, проводили мину напутствием: «За здоровьечко!» Какая из торпед, божественная или алкогольная, на пределе дистанции все же дошла до «Асамы», а какая затонула на полдороге, определить не удастся уже никому. Но вот эффект от попадания получился несколько неожиданный… Всю реальную русско-японскую войну восьмерка японских броненосных крейсеров проходила с пороховой бочкой в башнях главного калибра в виде нескольких десятков снарядов. Такое решение было принято конструкторами для повышения скорострельности в начале боя, на чем настаивали заказчики, исходя из опыта войны с Китаем. И оно было бы не слишком опасно, пользуйся японцы и дальше родными английскими боеприпасами. Черный порох внутри британских снарядов – штука, ко вторичным детонациям достаточно не склонная. Зато шимоза на которую стал переходить японский флот в конце XIX века, будучи пикриновой кислотой посредственной очистки, при большей фугасности особой стойкостью не отличалась. Ее стабильности еще кое-как хватало на то, чтобы собственные боеприпасы не разнесли в клочья башню вместе с расчетом при попадании русских снарядов в ее толстую вертикальную броню. Но вот взрыва торпеды на более тонкой крыше башни для их трепетной шимозной натуры оказалось чересчур. На «Варяге» так и не поняли, что именно грохнуло на «Асаме», потому что для торпеды взрыв смотрелся слишком уж эффектно, а для общей детонации зарядных и снарядных погребов все же скромновато…[35] По мере сближения шансы на нанесение друг другу повреждений у «Варяга» и его двух наиболее грозных оппонентов увеличивались. Но первую серьезную кровь «Варягу» пустили не «Нийтака» с «Нанивой», а практически уже списанный Рудневым со счетов «Чиода». Поняв, что противник его игнорирует, и видя полную беспомощность своей артиллерии при стрельбе на циркуляциях переменного радиуса и направления, выписываемых крейсером из-за заклиненного руля, командир Мураками отдал беспрецедентный в боевой обстановке приказ: «Стоп машины!» Кровь моряков «Асамы» требовала мести! После того, как «Варяг» перестал постоянно выскальзывать из прицелов, артиллеристы «Чиоды» добились наконец попадания. Неудивительно, они находились в наилучшей позиции – «Варяг» как раз проходил по траверзу менее чем в двадцати кабельтовых от нее. Их корабль не обстреливался (спорадический, без особой корректировки, огонь 75-миллиметровок «Варяга» не в счет), а, остановившись, представлял собой весьма устойчивую платформу для стрельбы. 120-миллиметровый снаряд с «Чиоды» взорвался при попадании в борт, прошив насквозь сетку с койками (все же эта импровизированная мера защиты давала не больше половины шансов на успех), образовав надводную пробоину и перемолов в пыль пару тонн кардифа. Под истошный визг осколков в носовую кочегарку хлынули клубы дыма и угольной пыли из горловины ямы, которую пришлось быстро задраить двум кочегарам, мгновенно сменившим расу и превратившимся в чернокожих. Не смертельно, но на нервы действует. Вернее, не смертельно для корабля, а тот, кому не повезло получить в голову осколок снаряда или кусок угля с полкило весом, вряд ли смог бы выразить свое мнение на этот счет. После боя надо будет озаботиться заделкой пробоины, она хоть и надводная, но на ходу и при волнении ее может заливать. Только теперь Руднев понял, что полностью игнорировать вражеский корабль, даже находившийся в таком плачевном состоянии, как «Чиода», нельзя было категорически. Но и отвлекать только что пристрелявшихся по «Наниве» артиллеристов тоже не хотелось. Впрочем, если чуть довернуть влево, «Чиода» попадал в сектора обстрела двух кормовых шестидюймовок. Если их наведением займутся с кормового дальномерного поста, то японцу придется больше бегать, чем думать о стрельбе по «Варягу»! Через минуту огонь кормового плутонга мичмана Балка дал понять каперангу Мураками, что для корабля стоять на поле боя – это не только проявление неуважения к противнику, но и чрезмерное упрощение наводки для его артиллеристов. С третьего залпа накрытие, с пятого попадание в борт. Из офицерских кают потянуло дымком. К тому моменту команда «Полный вперед!» уже достигла машинного отделения, и «Чиода» снова заковылял к берегу, неуклюже рыская на курсе то вправо, то влево, в зависимости от того, какой машине прибавляли оборотов. Вскоре второй шестидюймовый снаряд с «Варяга» разорвался, снеся «Чиоде» трубу и отперфорировав дефлекторы вентиляторов, а третий, прошив бронепояс прямо по ватерлинии, взорвался в угольной яме. Едва различая даже корму своего крейсера из-за окутавшего мостик дыма, Мураками решил, что он еще легко отделался, но больше так дразнить богов не стоит. Очевидно, подготовка артиллеристов «Варяга» получше, чем на его корабле, постоянно прозябавшем на стационерной службе и не имевшем нормальных учений со стрельбой больше года. Смерти ни он, ни его моряки не боятся, но умирать надо с толком. А без толку подставляться под огонь не стоит. Постреляем на циркуляции. Не так эффективно, но еще пару удачных попаданий шестидюймовых снарядов «Чиода» может просто не пережить. Затоплены три отсека, переборки текут, как дуршлаг, и держатся больше на честном слове – кораблю-то уже больше пятнадцати лет. Надо думать, как доковылять до рейда Чемульпо и заняться ремонтом, да и команду «Асамы» принять на борт. С этими грустными мыслями командир «Чиоды» начал разворот машинами в сторону Чемульпо. Не сойти с этого фарватера без руля достаточно сложно, пусть стрельбой занимается старший артиллерист. Останавливаться, кроме как для подбора шлюпок с «Асамы», командир крейсера больше не собирался. По большому счету, выбив в одиночку «Корейца», он свою часть работы уже сделал… Рудневу же, по мере усиления огня остающейся «в деле» японской четверки, все меньше хотелось мимо нее проходить. А что, если попробовать воспользоваться преимуществом в маневре одиночного корабля перед группой и заставить оппонентов «потанцевать»? – Лево руля! Штурман, следите за ориентирами! Когда будем подходить к опасным глубинам, право на борт и постарайтесь обрезать хвост японской колонне! О «кроссинг Т»[36] слышали? Вот и сделайте его, только наоборот. Заметив, что «Варяг», разрывая дистанцию, отклоняется вправо, японцы решили, что русские предпочитают рискнуть навигационно вместо продолжения артиллерийского боя. Теоретически в прилив «Варяг» мог пройти самым краем канала по мелководью и потом уйти мелким восточным фарватером. Парируя маневр Руднева, командир вынужденно находящегося во главе колонны японцев «Акаси» тоже решил принять вправо, чтобы не допустить увеличения дистанции и держать противника под огнем. Однако он не имел опыта управления соединением кораблей, тем паче настолько разнотипных, как собранный с бору по сосенке четвертый боевой отряд… Пропавший на «Асаме» Уриу, спешно отбыв на «переговоры», не оставил других указаний по ведению боя, кроме «отходить строем кильватера, постоянно держа противника под огнем». Это и пытались делать командиры японских кораблей, но каждый немного по-своему. При отсутствии указаний от головного крейсера, «Такачихо» пошел ему в кильватер, повернув последовательно, а «Нанива» выполнил поворот «вдруг», чтобы принять строй пеленга. Неопытный командир «Нийтаки», попав в положение буриданова осла, слишком долго колебался с принятием решения и в итоге тоже был вынужден пойти за «Такачихо», чтобы сохранить хоть какое-то подобие строя. Но именно подобие. В результате этих шараханий кильватер, так удачно составленный японцами после снятия со стоянки, нарушился. Через две минуты «Нанива» в результате несогласованного маневра оказался между японской боевой линией и отвернувшим «Варягом». Чем не только блокировал линию огня «Такачихо» и «Акаси», но и, створившись с ними, организовал русским артиллеристам замечательную групповую цель. Петрович, вспомнив подобную ситуацию при Цусиме в нашей истории, пихнул локтем старарта и, не отрывая бинокля от глаз (сбылись детские мечты!), приказал, дословно цитируя адмирала Небогатова: – Бить в кучу! – Простите, но… Куда бить? – Ну что же вы за артиллерист-то такой, Сергей Валериянович! Ведь у вас есть минута, максимум две, пока японцы створились! Любой перелет по «Наниве» сейчас – это возможное попадание по «Акаси» или «Такачихо»! Они же все трое в эллипсе рассеивания! Максимальная скорострельность из всего, что можно, по «Наниве»! Пока мы лежим на этом курсе – беглый огонь!!! В следующие несколько минут японская стрельба была скомкана поворотом и неудачным маневром «Нанивы». Строго говоря, нормально вести огонь мог только он. И, подтвердив высокую квалификацию своих наводчиков, добился попадания в первую трубу «Варяга». В тот же отрезок времени «Варяг» ответил ему тремя попаданиями, и еще один снаряд на перелете угодил в «Акаси». Была разрушена часть внешнего кожуха трубы русского крейсера. Но к ее падению за борт это не привело, трубы «Варяга» были, в отличие от оппонентов, двухслойными. Дыра с рваными краями уменьшила тягу котлов носовой кочегарки, но это никак не сказалось на скорости хода: все-таки почти полуторное резервирование. На крейсере стояло тридцать котлов, а для полного хода хватило бы пара от двадцати четырех, если топить с форсировкой. Но у этой медали была и оборотная сторона. Ахиллесовой пятой «варяжских» котлов Никлосса был разрыв трубок, периодически случавшийся уже при давлении свыше пятнадцати атмосфер. В бою пришлось рисковать и держать семнадцать. И при этом даже с «подпорченной» первой трубой на 22 узла хода пара вполне хватало. В «Наниву» попали два бронебойных снаряда (у орудий № 2 и № 4 кончились снаряды, взятые с «Корейца», после чего они перешли на стрельбу родным «варяжским» боезапасом) и один «корейский» фугас. Если фугас, разорвавшись под мостиком, «всего-навсего» окатил осколками носовое и первое бортовое орудия, чем приостановил их стрельбу на две минуты, пока не заменили расчеты, а первый из бронебоев, прошив фальшборт и коечные сетки, «безвредно для окружающих» улетел в воду, то вот второй «дубовый» снаряд «Варяга» натворил дел. Главной защитой «Нанивы» был 76-миллиметровый скос броневой палубы, прикрывавший котлы, машины и другие «нежные» потроха крейсера. Увы, несмотря на солидную толщину брони, ее устаревшая структура – слой обычной незакаленной стали на слое железа – не смогла сдержать сорокакилограммовую болванку русского снаряда, несшуюся со скоростью в два Маха и пробившуюся в раздолье для разрушения, самую желанную цель на корабле противника – котельное отделение. Но, увы и ах, та самая «дубовость» снаряда, что обеспечила ему проникновение сквозь броню, обернулась против русских. Взорвись он внутри котла или хотя бы внутри кочегарки, на кормовой группе котлов японского крейсера и соответственно на его способности поддерживать нормальный ход можно было бы ставить жирный крест. Ремонт занял бы неделю, если не больше. Однако «золотого» попадания не вышло, снаряд просто прошил котел навылет и, ударившись о противоположенный скос бронепалубы, на излете бессильно отрикошетил вниз. Но даже сквозной дырки в одном из шести огнетрубных котлов «Нанивы» хватило для того, чтобы организовать набор крупных и впечатляющих неприятностей. Котел в рабочем состоянии представлял собой набор труб с огнем от топки, проходивших через бак с перегретой водой, испарение которой он и обязан был обеспечить. Давление в котле в момент его пробития составляло порядка десяти атмосфер, и дикий свист вырвавшегося на свободу пара заглушил вой и вопли ошпаренной смены кочегаров[37]. Оставаться в переполненной обжигающим паром кочегарке было невозможно, один из котлов был непоправимо выведен из строя, остальные два временно невозможно было топить, что привело к постепенному падению в них давления. Два десятка человек из машинной команды были обварены. Восемь впоследствии скончались. Относительно невредимыми, из находившихся у топок, остались только двое: один кочегар, набиравший уголь, успел рыбкой нырнуть в угольную яму, второго ударной волной вынесло в соседнюю кочегарку. В итоге скорость крейсера упала с и так невысоких семнадцати узлов до совсем грустных четырнадцати… «Акаси» же относительно повезло – фугас разорвался в командирском салоне. Энергия снаряда была бездарно растрачена на уничтожение портрета императора Японии, двух книжных шкафов вместе с их содержимым и превращение кучи прочей дорогой мебели в груду дров. Впрочем, дрова тоже пропали даром – пожара не получилось, зажигательное действие русских снарядов с пироксилином, в отличие от японских шимозных, было минимальным. К моменту второго попадания командир «Нанивы» разобрался в ситуации и, снизив ход до малого, стал пристраиваться в кильватер «Нийтаки», который к тому моменту, пользуясь преимуществом в скорости, стал догонять «Такачихо». На мостике «Варяга» работавшие вместе штурмана с «Варяга» и «Корейца» довели до сведения Руднева, что крейсер подходит к опасно мелкому району и пора поворачивать. – Прекрасно. Режем хвост японской колонне! – Но это нас уведет с курса прорыва! – Поперек этого курса сейчас четыре японских крейсера. Сквозь них так просто не пройти. А вот догоняя их с кормовых углов и склоняясь на запад, мы им на нервы подействуем, особенно концевому «Наниве». Они наверняка решат, что мы хотим удрать проливом Летучей рыбы, если уж до этого поверили, что я сейчас сунусь на такой скорости напрямую к Мозампо. – Похоже, японцы не очень хорошо знакомы с гидрографией района. – Это вряд ли. Скорее, просто подрастерялись. И этим надо воспользоваться. Пытаясь перекрыть нам путь, они опять собьют пристрелку, плюс теперь их тормозит подбитый «Нанива». Видите, как он парит? Бросать его нам на съедение они не будут. А это значит, что их общая отрядная скорость упала до четырнадцати узлов, а наш максимум – двадцать два. Если не больше. Разгонимся – посмотрим. Сколько на лаге? Восемнадцать? Мало! Передайте Лейкову, чтоб духи шуровали изо всех сил! Знаю, что трубу покоцали, пусть добавляет по остальным котельным давления. Меньше чем через час стемнеет. Вот только не знаю, это нам на руку или японцам? У нас ведь еще их миноносцы впереди… На мостике «Акаси» вынужденно исполняющий обязанности командира отряда молодой капитан второго ранга Миядзи разглядел, что «Варяг» опять начал поворот, в этот раз правый… «Ну и куда его несет теперь? Убедился, что в проходе к Мозампо мы его все равно расстреляем, и решил у нас под кормой проскочть проливом Летучей рыбы? Ничего, парируем отворотом вправо! Что у нас с отрядом? Черт, «Нанива» отстает, придется сбросить скорость, пока не догонит. Только вот судя по пару, стравливаемому им в атмосферу, случится это не скоро. Нелегкое это дело – водить отряд кораблей, помоги мне, Аматерасу! Странно, а почему русские приближаются так медленно? Восточные демоны, они же уже на пересекающемся курсе! Точно в Летучую рыбу идут!» – Сигнальщики, поднять сигнал «Отряд, к повороту вправо, последовательно»! В результате принятых мер второй поворот японского отряда прошел без нарушения строя. Наоборот, разгадав суть маневра, командир «Нанивы» срезал угол, существенно сократив отставание от «Нийтаки». К сожалению для японцев, некому было подсказать Миядзи, до этого дня не командовавшему соединением из нескольких кораблей, что столь частая смена курса не может не помешать нормальному действию артиллерии отряда. В итоге, снаряды противника пока не наносили «Варягу» дальнейших повреждений. Перед сменой курса Зарубаев снизил темп стрельбы своих плутонгов до пристрелочно-беспокоящего: два залпа в минуту из трех пушек каждый, поправка после падения снарядов предыдущего залпа, и так далее. В момент, когда кильватерная колонна японцев начала створиться, старарт уже без напоминания Руднева приказал открыть огонь из всех стволов, к сожалению, дистанция в двадцать пять кабельтовых, поворот японцев и собственная циркуляция оказались не лучшими условиями для стрельбы. Но пока что для «Варяга» все складывалось неплохо. Крейсер медленно, но верно продвигался к выходу из бухты, гоня перед собой японцев. И главным при этом было то, что серьезных повреждений удавалось пока избежать. На «Чиоде» тоже разглядели маневр «Варяга». Поняв, что ничем не занятые четыре пушки правого борта и две кормовые вот-вот могут озаботиться добиванием его отползающего крейсера, Мураками приказал дать полный ход. К демонам их, эти мели, сейчас русские снаряды опаснее. * * * Надо отдать должное Зарубаеву: старший артиллерист «Варяга» учился по ходу боя. Никогда прежде ему не приходилось корректировать огонь корабля по двум разным целям с помощью системы центральной наводки. Никогда прежде его не отвлекали от решения математически-артиллерийских головоломок близкие разрывы и попадания чужих снарядов. Никогда прежде ему не приходилось непрерывно стрелять в течение столь долгого времени и с такой частотой. Но в этой реальности у него были две бесценные вещи, которых он был лишен в нашей. А именно – лишний час относительно спокойного боя на обучение вместо безжалостного избиения «Варяга» «Асамой» и мичман Нирод на дальномере, дававший верную дистанцию. Как всегда, некстати в голове пронеслось воспоминание о вчерашней сверке дальномеров с «Корейцем»… Сначала Нирод со своим неистребимым «графским» тщеславием доказывал, что врут именно дальномерщики «Корейца». Но после беседы, проведенной с ним командиром и штурманами с использованием лоции порта в качестве определителя контрольных расстояний, его точка зрения несколько изменилась. Красный, как рак, потомок шведских ярлов, два часа прогоняв своих подчиненных по дальномерным постам, перенастроил и переградуировал все дальномерные станции «Варяга». Проведенная потом вторая сверка показала практически полное совпадение показаний дальномеров обоих кораблей. Непонятной для него осталась только фраза, произнесенная командиром: «Между прочим, мичман, вы только что спасли себе жизнь». Вообще, кэп ведет себя очень странно, но, черт побери, верно! Еще вчера старарт готов был поклясться, что Руднев, если и не совсем не разбирается в артиллерии, то уж точно никак не лучше его самого. А вот, поди ж ты! Углядел же старик момент со створением японцев первым. И еще про этот эллипс рассеивания ввернул, каково, а? До него самого только через пару минут дошло, что это такое. Ладно, к черту лирику. Циркуляция закончена, начинаем пристрелку. Интересно, что еще наш Федорыч эдакого выкинет? Японцев все-таки четверо против одного… Зарубаев бы очень удивился, узнав, насколько его мысли совпадали с мыслями самого Руднева: «Что делать дальше? Ход мы приличный набрали. Тупо кирпич на газ и попереть мимо четверки крейсеров? Понадеяться на крепость скосов бронепалубы «Варяга», запас водоизмещения (чем больше корыто, тем дольше оно тонет) и рвать к выходу? Скорость обгона будет узлов семь. Даже если не утопят за те минут сорок, что мимо них дефилировать будем, изобьют до состояния, в котором о продолжении крейсерства думать уже не придется. Попытаться сблизиться и нанести паре японцев ущерб, несовместимый с продолжением боя? Фантастика в соседнем разделе. Скорее, наоборот получится, орудий-то у них больше. Вилять до темноты, вытесняя японцев из пролива? Ждать их ошибки и тянуть время, медленно продвигаясь к выходу, надеясь проскочить в темноте? А если трубки в котлах «стрелять» начнут? Да и до приличных сумерек около часа, и потом, там где-то в проливах между островками крутится стая миноносцев. Это днем они не опасны, а ночью хватит одного зевка сигнальщика, одной удачно пущенной мины, и привет Нептуну… Но что-то же надо делать!» За обдумыванием вариантов Руднев чуть не пропустил момент, когда пора было решать, идти проливом Летучей рыбы или пытаться пройти более глубоким, безопасным и, как следствие, скоростным Западным каналом. «Черт бы подрал этого Вадика, хоть бы предупредил за сутки до моделирования – успел бы освежить в памяти наработки. А так все экспромтом, все с чистого листа… Так куда же сворачивать-то?! Илья Муромец на распутье, мать его… Стоп! Что это японцы творят? Гм, забавно… Ловя «Варяг», они теперь идут курсом на группу островов Роллес, отделяющих пролив Летучей рыбы от основного фарватера, Западного канала. Дальше им или влево и к выходу из бухты (так и нам туда же), или на контркурсах нам в лоб (а это они, пожалуй, не рискнут). Строй пеленга им принять на узком фарватере сложно, так и будут кильватерной колонной ходить, иначе вообще могут столкнуться… Ну-ка, а если их отпустить немного и попытаться пристроиться концевым мателотом?[38] Кабельтовых этак в двадцати пяти? Тогда по мне будут лупить только три кормовые пушки «Нанивы», а мои перелеты опять будут опасны для всего японского строя. Что они тогда сделают? Опять отвернут, естественно, но там пролив узкий, колонне кораблей можно долго идти только вдоль фарватера, не поперек. Так и будут вилять вправо-влево, а я за ними в противофазе. Прокладка будет выглядеть, как два маятника. А на змейке большого количества попаданий быть не должно… Еще часик так проваландаемся, а потом в темноте хрен они меня поймают. Опасаться надо будет только миноносцев. Ну да, авось пронесет…» – Рулевой, право руля, идем по главному фарватеру! Машина, ход снизить до среднего! – А зачем снижать? Мы же на прорыв идем! – вмешался молодой штурман «Корейца». – Чтоб японцы чуть вперед ушли. Нам сейчас главное не нанести максимальные повреждения им, а самим получить минимальные. Наша задача лежит вне бухты Чемульпо. К штурману подключился недовольный старарт: – Но, Всеволод Федорович, ведь если мы сблизимся с ними сейчас, то «Наниву» утопим точно! Он же ход потерял, ему не уйти от нас. – Я понимаю и ценю ваше желание прикончить врага, но размен «Варяга» на «Наниву», даже если он удастся, выгоден не России, а Японии. Эта старая лоханка не стоит потери «Варяга». Сблизившись же с японцами, мы рискуем именно этим. А если мы выйдем из Чемульпо и поймаем хоть один японский транспорт с войсками, то нанесем ущерб в десять раз больший, чем просто добив «Наниву», понятно? Да и потопить крейсер в три тысячи тонн – это не так быстро, как вам кажется… Так что, господа, вернитесь к своим прямым обязанностям. А то у вас, Сергей Валериянович, уже третий пристрелочный залп с правого борта лег по «Чиоде» недолетом. Кто за вас поправки должен вносить, Николай Чудотворец? Да и с левого по «Наниве» не лучше. Вообще, оставьте вы «Чиоду» в покое, не отвлекайтесь. А у вас, штурмана, мне вообще страшно подумать, что с прокладкой творится, пока мы тут беседуем. Вот сейчас на шестнадцати узлах в берег въедем – мало не покажется, честное слово! Кстати, опять к вам, Сергей Валериянович. Пользуясь паузой, прикажите-ка пробанить орудия. Причем обязательно проволочными банниками с салом. – Как можно! Банить – это же прервать стрельбу! Сбить пристрелку! Почему сейчас? – Ничего прерывать не надо. Баньте по два-три орудия за раз и стреляйте из остальных. Но если их сейчас не пробанить, то через полчаса такого темпа они перегреются, рассеивание сильно вырастет, а от большого количества сорванных поясков[39] стволы забьет медью и вообще может разорвать ствол. Так что не спорьте, отдавайте приказ пробанить, начиная с носовых, они уже сегодня стреляли больше остальных, и впереди еще много пальбы. Дискуссия была прервана очередным попаданием в «Варяг», на этот раз снаряд все же сдетонировал на противоминной сетке. Но если к близким разрывам снарядов и душу из холодной воды еще можно было привыкнуть, то к взрывам практически на борту корабля – нет, равно как и к полосующим плоть осколкам. Список потерь продолжал медленно, но верно расти. Носовая левая трехдюймовка требовала капитального ремонта, трех человек тащили в госпиталь, одному из них на ходу пытались наложить жгут, а наводчику теперь была нужна только молитва. Пробка в койках было загорелась, но быстро погасла, постоянно окунаясь в бурун от форштевня. На мостике «Акаси» штурман доложил командиру о подходе к опасно мелким глубинам. Миядзи, как и Руднев, мучился вопросами продолжения боя: «Что же нужно делать? Все пошло не по плану с самого начала. Вот и сейчас: опять отворачивать влево, опять сбивать пристрелку, опять подставлять хвост колонны под продольный огонь русских, которые не преминут этим воспользоваться? А что еще остается? До темноты все меньше, «Варяг» пока серьезно не поврежден. Ни крена, ни серьезных пожаров на нем не видно. Артиллерией действует исправно. Даже слишком… Как его ловить ночью в этом лабиринте из островов и мелей? Тут и одному кораблю надо в темноте ходить с оглядкой, а строем из четырех, да еще под командой малоопытного командира, то есть его, вообще смертельно опасно. Даже и без обстрела со стороны противника. А если разбить строй, то можно наткнуться на этого чертового «Варяга» в одиночку, и тогда прощай, родная Япония. Да и просто несогласованное маневрирование четырех крейсеров на таком узком фарватере в темноте без огней – это почти гарантированное столкновение и взаимные обстрелы. «Варягу»-то хорошо, лупи по любой тени в темноте, своих у него тут нет! А зажечь огни – значит подсветить себя для русских, став мишенью для ночных стрельб. Что же делать?» – Сигнальщикам поднять сигнал «Отряду к повороту вправо последовательно». Как только все отрепетуют – начинаем ворочать. Что конкретно задумал Миядзи после перекладки руля – доподлинно не известно. Существуют, как минимум, три версии событий. Достоверно известно, что когда руль на «Акаси» уже был положен для плавного поворота вправо, один из снарядов «Варяга» настиг вражеский крейсер. Снаряд попал в мостик, рядом с боевой рубкой. Расхождения начинаются дальше. По наиболее распространенной версии, взрывом временно заклинило руль или просто перебило штуртросы, и неуправляемый корабль резко развернуло практически на обратный курс. В результате «Акаси», а за ним и все остальные японские крейсера выполнили разворот на 180 градусов, но при этом, именно за счет резкости своего маневра, «Акаси» существенно оторвался от остальных кораблей отряда. По другой версии, у молодого японского командира просто сдали нервы, и он решил пойти на сближение с «Варягом», чтобы покончить с ним еще в сумерках. Судя по тому, что русские, обладая преимуществом в скорости, держат дистанцию – они хотят пройти мимо японских крейсеров в темноте, значит, надо идти на сближение самим! Ну и третья версия, самая маловероятная: у «Акаси» заклинило руль не от попадания, а от резкой перекладки в момент, когда Миядзи попытался уступить лидерство отряда более опытному командиру «Такачихо». Так или иначе, но на «Варяге» раздался крик сигнальщика: – Япошки ворочают вправо! – Естественно, куда им еще деваться-то? Так посмотрим, полюбопы… Машинное! Полный! Самый полный вперед, до железки! Артиллерия – огонь по «Акаси»! Максимальная скорострельность! На штурвале, штурмана становитесь рядом с рулевым и правьте как можно ближе к левой кромке фарватера! Черт, черт! – Да в чем дело-то, Всеволод Федорович? – Японец идет нам в лоб! Вы что, не видите?! Готовьтесь увертываться от мин и возможной попытки тарана! Расстояние между «Акаси» и «Варягом» в момент окончания разворота было около тридцати кабельтовых. Взаимная скорость сближения – тридцать два узла, при этом скорость «Варяга» росла. Итак, пять-шесть минут до момента расхождения правыми бортами, потом еще минут пятнадцать на выход из зоны огня японцев. Если «Варяг» продержится эти двадцать минут, то у него есть все шансы дожить до следующей группы «если». Если он сохранит ход и управляемость, если он сможет своей подвыбитой артиллерией отбиться от миноносцев, если он сможет в темноте оторваться от преследования – то тогда у него будет шанс нанести японцам ущерб, ставящий под вопрос график развертывания сухопутных войск в Чемульпо для атаки на Порт-Артур. Но для начала надо еще эти двадцать минут прожить. Что тоже непросто. На стреляющем борту у японцев шестнадцать шестидюймовок и три пушки калибром 120 миллиметров. Это не считая мелочи, которой тоже хватает. «Варяг» может ответить из семи шестидюймовок. Даже если комендоры «Варяга» смогут поддержать запредельную скорострельность начала боя в течение этих двадцать минут, то все одно, уступаем по весу залпа минимум в два раза. При двух процентах вероятности попаданий «Варяг» может получить как минимум два десятка снарядов. Фатально или нет? Как фишка ляжет. Остается только надеяться на низкие пробивные свойства японских фугасов: скосы варяжской бронепалубы им не по зубам, а значит, машины в безопасности. Ну и импровизированная противоосколочная защита орудий может снизить потери расчетов до приемлемого уровня. Хотя может и не снизить. В свою очередь, ожидаемые десять попаданий «Варяга» вряд ли смогут нанести серьезные повреждения хоть одному из трех сохранивших ход японцев. Хотя эффективность русского бронебойного снаряда – это лотерея. Все, что окажется на его пути, снесет, и никакая броня, из имеющейся на японских крейсерах, его не остановит. Шанс есть только у защиты боевых рубок, и то не на такой дистанции. Но зато все, что будет в паре сантиметров от его разрушительного пути, скорее всего, останется целым. Единственный «бонус» «Варяга» – то, что непонятно почему, но при стрельбе на контркурсах русские артиллеристы всегда показывали лучшую точность, чем японцы[40]. Ну, понеслась душа по кочкам! «Учитывая полуторную смену кочегаров и начальный семнадцатиузловой ход в момент расхождения, мы должны бежать уже полным двадцатидвухузловым ходом, если не будет дальнейших повреждений. У япошек «Нийтака» – двадцать узлов. Но ему еще развернуться нужно, а если получится сбить у него скорость и проскочить, не налопавшись торпед и без тарана, то, считай, прорвались. «Акаси» один за нами не погонится, а погонится – так ему же хуже… Ну-с, стало быть, можно и прикинуть уже, как в Москве сто штук евриков тратить! И еще – как лучше бить морду козлу Вадику за такие подставы. Сразу ногами или начать с кулаков?» – на лице Руднева на мгновение мелькнула недобрая хищно-глумливая улыбочка, несколько обескуражившая Зарубаева, никогда не видевшего у кэпа подобного выражения… Но, как говорится: «Хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах!» * * * К моменту, когда последний крейсер в японской колонне, «Нанива», закончил поворот, «Варяг» успел набрать восемнадцать узлов и получить еще один снаряд. На удивление, и надежные японские взрыватели иногда давали сбой. 120-миллиметрвый (в этом случае можно было сказать точно) снаряд прошел сквозь борт над ватерлинией, сделал полуметровую вмятину в левом скосе и, отрикошетив, зарылся в уголь. «Дружеский» привет от «Акаси» получен. Следующие четыре минуты были наполнены все учащающимися попаданиями как с одной, так и с другой стороны. «Варяг» потерял шестидюймовое орудие в кормовом плутонге на правом борту, первая дымовая труба получила еще одно попадание и была готова сверзиться за борт при слишком большом крене или просто непопутном ветре, одна из трехдюймовок была снесена за борт, а еще пара пострадавших от близких взрывов могли быть впоследствии отремонтированы. Еще несколько снарядов, взорвавшись на коечных экранах, бортах и в надстройках, серьезных повреждений не нанесли: пятеро убитых, полтора десятка раненых – сухая статистика войны, которая кроется за словами «незначительные осколочные повреждения». Серьезных пожаров тоже пока не возникло, все возгорания успевали оперативно тушить. Ответ «Варяга» – один снаряд навылет через борта «Акаси» в носу (без серьезных повреждений), выведенное из строя прямым попаданием среднее бортовое орудие, случайное попадание в «Такачихо» (труба пробита, к сожалению, без взрыва, а то ее просто унесло бы за борт). Один, невесть как попавший с дистанции более пятнадцати кабельтовых, трехдюймовый снарядик бессильно завяз в скосе «Нийтаки»… Интересное началось при сближении на дистанцию меньше полутора десятков кабельтовых, когда попадания пошли одно за другим. Японские канониры были конечно же профессионалами своего дела, однако становилось очевидным, что скорострельность орудий их визави с «Варяга» ощутимо выше. Хотя разница в боевой подготовке между отрядами первой и второй линий в Японском флоте и позволяла элите отпускать обидные шуточки в адрес своих коллег,[41] в данном случае дело было не в этом. Законов природы не могли отменить даже воинственные потомки самураев – за полчаса средний японский подносчик снарядов выматывался гораздо больше, чем его русский визави. Просто в те старые добрые времена мужик-великоросс был раза в полтора крупнее японца, а в подносчики снарядов к тому же отбирали народ поздоровее. Ну и пара добавочных килограммов японского снаряда на четвертом десятке выстрелов начинали чувствительно давить на руки и плечи. В общем, за полчаса перестрелки с максимальной скорострельностью японцы порядком вымотались. Руднев же, напротив, выпустил на подачу дополнительных нештатных членов команды – моряков с «Севастополя», «Корейца» и «Сунгари», до этого сидевших под защитой бронепалубы. Это должно было позволить «Варягу» поддержать скорострельность начала боя еще с полчаса как минимум. А больше, скорее всего, и не будет нужно. Так или иначе, но за эти минуты все будет решено. При этом пока еще оставался резерв людей на случай потерь в расчетах. Резервные три с гаком сотни человек очень пригодились: кочегары и механики с «Корейца» и «Сунгари» сейчас трудились в машинном отделении, севастопольцы удвоили численность подносчиков снарядов, а палубные матросы с «Корейца» и «Сунгари» вместе с казаками позволили сформировать два пожарных дивизиона вместо одного. Возможно, именно благодаря этому пока удавалось быстро тушить все возникающие пожары, хотя здесь, скорее, все же более важную роль играло заблаговременное избавление от дерева на борту до боя… Когда «Варяг» и «Акаси» сблизились примерно на тринадцать кабельтовых, произошли два взаимно не связанных, но почти одновременных события. Командир японского крейсера принял окончательное решение – «Варягу» из Чемульпо сегодня не выйти. Милдзи наделал достаточно ошибок за сегодня и может смыть свою вину перед императором только подобно великим самураям прошлого. А то, что вместо верного вакидзаси, передававшегося в семье из поколения в поколение, для сэппуку придется использовать «Акаси»… Что же, зато и противнику после таранного удара конец. Его крейсер – слабейший в отряде, а этот неутопляемый «Варяг» со своим непредсказуемым командиром слишком опасен, так что размен оправдан. Моряки русской канлодки показали путь, следуя которому, более слабый корабль может и должен останавливать сильнейшего противника. Осталось только доказать, что дух сыновей Ямато крепче, чем у северных варваров. После тарана оставшаяся тройка крейсеров наверняка сможет добить потерявший преимущество в ходе «Варяг». Что касается экипажа «Акаси» – есть шлюпки, а кому не повезет – в «Пути воина» сказано: «Самурай должен ежедневно представлять свою смерть от пули, стрелы, огня или воды!»[42] Миядзи приказал механику увеличить ход до максимума, на который только способны машины «Акаси», а сигнальщику отсемафорить «Такачихо» и прочим мателотам: «Иду на таран, прошу добить «Варяг»! Тенно Хейко Банзай!» И это было первое из вышеупомянутых событий… На «Варяге» глазастый сигнальщик с «Корейца» Вандокуров прокричал в рубку: – Вашвысбродь! Головной япошка какой-то сигнал поднял, заваливает вправо и отрывается от остальных, не иначе как таранить нас собирается, черт узкоглазый! «Ну, вот только цитат из песни мне сейчас не хватало, – подумал Руднев, наклоняясь к прорезям боевой рубки. – Ведь всю малину, гад упертый, испортит!» – Минеры! Носовой аппарат готов к залпу? Как сойдемся с «Акаси» на восемь кабельтовых, пускайте мину. Не пытайтесь попасть, лучше пусть пройдет у него по носу, тогда он вынужден будет вправо отклониться! Сгоните его с пересекающихся курсов. Понятно? Если надо, чтобы мы вильнули на курсе – сообщите на мостик. Как сблизимся с отставшей тройкой – то же самое из траверзных аппаратов правого борта, не надо пытаться попасть, постарайтесь отжать япошек к берегу, не давайте им выйти на курс столкновения! Скрипниченко, ты у нас сигнальный квартирмейстер? Значит, должен знать, где хранятся ходовые шары[43], так? Как мимо японцев пройдем, даст бог, чтоб был с ними на корме! Кидай их за борт, и глобус из кают-компании туда же, только чтоб япошки видели! – Рад стараться вашевысоко… но зачем? – Авось в горячке примут за плавучие мины, может, хоть немного дернутся в сторону и чуток от нас поотста… В эту секунду очередной японский шестидюймовый снаряд взорвался на правом крыле мостика, щедро окатив боевую рубку «Варяга» осколками. И это было второе событие, определившее дальнейший ход боя… Несколько осколков через слишком широкие прорези боевой рубки попали внутрь мозгового центра корабля. Один из них, отрикошетив от крыши рубки, распорол ногу Руднева. Разодрав китель, мелкий и уже изрядно замедлившийся осколок рассек кожу и мышцы на внешней стороне бедра. Рана вышла на загляденье – сантиметров двадцать длиной. Первой мыслью очнувшегося через пару секунд от болевого шока Петровича было: «Это же не честно! Почему, за что?! Я же прорвался!!!» Потом его накрыла вторая волна боли, через которую смутно, как через вату, доносились крики: «Командир ранен! Доктора на мостик! Доктора!!! Храбростин, Банщиков, кто-нибудь, быстро в рубку!» Постепенно боль немного отступила, но накатила вновь, когда Руднев почувствовал, как кто-то перетягивает бедро ремнем: «Черт, это же старарт с горнистом, смешная у парня фамилия, Нагле, все его не иначе как «наглецом» называют. Ага, а вот и Тихон с бинтами… Да, блин, вовремя, хотя это не подштанники стирать… Так, у «наглеца» вроде получше выходит… Ох, а кровищи-то с меня сколько натекло, песку бы, засыпать… Господи, какая чушь лезет в голову. От шока, что ли? А вот лейтенанту Зарубаеву сейчас надо бы заниматься своим прямым делом, а не играть в медсестру!» Как это иногда бывает, ярость и вызванный ей прилив адреналина начали вытеснять замутившую сознание боль. – Серж, немедленно займитесь стрельбой! Наглец и Тихон справятся сами. Сейчас же! Нечего играть со мной в доктора, я вам не барышня кисейная! «Черт, вместо нормального голоса изо рта вырывается какой-то свистящий шепот! Но вроде умница Зарубаев расслышал, вытянулся во фрунт, пижон, отдал честь и снова склонился над своим аппаратом центральной наводки». С бака доносилось уже не «командир ранен», а «командир убит». «Это что, таким милым читерским образом Вадиков папик решил зажать стольник евро? Типа как при очередном моделировании прорыва «Варяга», когда в накуренной комнате после броска костей, показавшего попадание в мостик, представители японской команды дружно стали скандировать: «Командир убит, «Варяг» возвращается в порт!» Но, блин, как же больно-то! Даже когда на практике на заводе имени Хруничева с полсекунды трясло 380 вольтами, ощущение, пожалуй, было менее хреновое. Как это можно отмоделировать? Никогда не слышал о таких глубоких, мать вашу, симуляторах реальности… Это что, выходит, все и правда всерьез, что ли? Ладно, лирика лирикой… Если не заткнуть глотки этим горлопанам на баке, то скоро весь крейсер «узнает», что командир мертв и прорыв не удался. Не допустить!» – Нагле… «Черт, как же его на самом деле зовут, горниста-то нашего? А! Николай Августович Нагле… Немец, небось…» – Николай, Тиша… Помогите-ка встать… – Вам нельзя, ваше… – Знаю, что нельзя. Но когда нельзя, а очень хочется и, главное, надо – то можно. И вообще, ты вроде не лекарь? Поднимай! Только ногу не трожь! С трудом, медленно, с помощью вестового под правым плечом и горниста под левым, Руднев вышел, вернее, выпрыгал, на левое, целое пока еще крыло мостика. – Николай, уж коли ты тут, протруби «Сбор» или «Внимание», хоть что, только чтобы все заткнулись и меня послушали. После сигнала, набрав полные легкие воздуха («Черт, дырка же в ноге, почему вдыхать-то больно?!»), Руднев изо всех сил попытался говорить громко и уверенно: – Ну, кто тут орал, что я убитый? Не дождетесь, черти! Слухи о моей героической гибели сильно преувеличены. Не отлили еще япошки тот снаряд, чтобы Руднева убил! Чем кричать чушь всякую, лучше запевай, ребята! Наверх вы, товарищи… На этом его запас дыхания и сил для разговоров иссяк. Но на баке, прокричав «ура» командиру, уже радостно и в охотку подхватили полюбившуюся мелодию, и, замедлившаяся было при известии о его смерти, стрельба возобновилась с удвоенным темпом. Руднев с тем же почетным эскортом проковылял в рубку и попытался, отрешившись от боли, вникнуть в обстановку. Предварительно пришлось отбить попытку добравшегося наконец до мостика врача, коллежского советника Михаила Храбростина, уложить или хотя бы усадить раненого. – Мне надо видеть, что происходит, а из кресла обзор никакой. Профессиональная перевязка минуту-другую подождет, кровь мне остановили вроде достаточно грамотно. За полторы минуты, что Руднев пробыл вне боя, ничего принципиально не изменилось. На пяток попавших в него снарядов «Варяг» ответил одним попаданием в «Акаси» и одним в «Такачихо» (старику не повезло с местом в строю, он упорно ловил перелеты снарядов, изначально направленных в «Акаси»). От коечных экранов по правому борту остались одни воспоминания и две-три неповрежденные секции. В остальных местах с выстрелов свисали лишь цепи с подвешенными к ним колосниками. Сетки и койки вымело взрывами начисто. Поредевшие пожарные дивизионы дотушивали остатки противоосколочных экранов в том месте, где когда-то стояла средняя трехдюймовка левого борта. Расчет носового минного аппарата только что выпустил по «Акаси», который, изрядно оторвавшись от остального отряда, шел напересечку, мину. Теперь его командир стоял перед выбором: продолжать идти курсом на таран, который, правда, на полпути с довольно высокой вероятностью приводил его на варяжскую торпеду, или отвернуть вправо и, гарантированно избежав попадания, расстаться с мечтами о героическом таране. Неизвестно, что выбрал бы сам Миядзи, скорее всего, рискнул бы. И непонятно, что бы у него из этой затеи вышло. Но, как говорится, не судьба. На принятие на «Акаси» благоразумно-осторожного решения благотворно повлиял очередной снаряд с «Варяга», попавший в бак. Русский фугасный снаряд разорвался, в отличие от большинства своих бронебойных коллег. Хотя он и не обладал осколочным действием, сравнимым с таковым у японских снарядов, но зато крупные русские осколки обладали большей убойной силой. И одного из них вполне хватило, чтобы отправить Миядзи с открытого мостика, откуда он храбро, но неосмотрительно наблюдал за боем, в операционную с проникающим ранением в живот. Остальными было временно выведено из строя носовое орудие. Пока вступивший в командование крейсером старший офицер добирался до рубки, рулевой, следуя указаниям единственного находящегося на мостике офицера-минера, отвернул от торпеды вправо. Выпущенные в последней отчаянной попытке дотянуться до борта «Варяга» из аппаратов левого борта мины до цели не дошли. Помешала собственная циркуляция и скорость «Варяга». Руднев, поддерживаемый горнистом, пригнулся к прорези рубки: «Надо же, ну и как я умудрился забыть прикрыть щели рубки-то? Ведь всем с самой первой прочитанной по теме книги, а обычно это «Цусима» Новикова-Прибоя, известно – русские рубки в эту войну были известными осколкоуловителями. И вот поди ж ты! Обо всех подумал, а о себе, любимом, не удосужился, идиот». Уловив момент отворота «Акаси», Руднев окрепшим голосом приказал перенести огонь на «Нийтаку». – Всеволод Федорович, может, все же на «Такачихо» или продолжить по «Акаси»? Первый сейчас головным, а второй так удобно подставился, да и пристрелялись мы по нему. Почему «Нийтака»-то? Она что, медом намазана? Какая вообще разница? В азарте боя Зарубаев опять готов был заспорить с командиром. Ну что за нравы у нас на флоте в начале века, елки-палки! – Сергей Валериянович, вы правы со своей артиллерийской точки зрения. Но именно «Нийтака» – единственный из японцев, кто может составить «Варягу» конкуренцию в скорости. «Акаси» мы уже практически проскочили, пока он будет ворочать вправо, потом влево – уже, считай, за кормой. По нему смогут развлекаться кормовые орудия. «Нанива» уже бегать не может, его мы достали. «Такачихо» вообще с рождения больше восемнадцати узлов не давал, а сейчас и семнадцати не выжмет. Так что огонь по «Нийтаке». Без вариантов. Минерам – моя благодарность за отличный выстрел. Из траверзных аппаратов попробуйте сработать так же, только обязательно залпом – от двух торпед японцам уворачиваться будет еще веселее. И передайте в машинное, что полный ход необходим еще как минимум на час. Надо продержаться… Глава 8 Уход не по-кошачьи Бухта Чемульпо, Корея. 27 января 1904 года, сумерки Как известно, кошки уходят по-английски – они не прощаются, они просто исчезают. Тихо и незаметно. Уход «Варяга» из Чемульпо был полной противоположностью старым добрым кошачьим традициям. Основательно попрощавшись со всеми, до кого смог дотянуться, он уходил один, без верного своего товарища «Корейца», хотя потопленная русская канлодка и так уже обошлась японцам втридорога. Сильнейший в отряде Уриу броненосный крейсер «Асама» лежал на дне, а сам адмирал погиб. «Чиода» был в середине процесса спуска шлюпок для подбирания уцелевших с «Асамы», но Мураками уже начинал подумывать о том, что его покалеченному кораблю надо бы пройти затопленный на фарватере «Сунгари» засветло. С помощью оставшимся морякам «Асамы» шлюпки справятся и сами. «Акаси» только что закончил циркуляцию вправо, уводившую его от торпеды «Варяга» и сразу же стал поворачивать влево, чтобы начинать погоню за этим чертовым русским крейсером. На его мостике добравшийся наконец до рубки старший офицер отчитывал минера, по приказу которого крейсер отвернул от противника. Минер вполне резонно отвечал, что хоть он и остался за старшего, единственное, что он знал об управлении кораблем в бою наверняка: самый безопасный курс при минной атаке – от мины. «Нанива» уныло тащился в хвосте японской колонны, медленно отставая от своих неповрежденных коллег. Кочегары только сейчас смогли спуститься в котельное отделение номер один и начали, наконец, поднимать пары в неповрежденных котлах. «Такачихо» и «Нийтака» шли встречным с русским крейсером курсом, и их командиры прекрасно понимали, что остановить его теперь могут только они. Правда, оставалась еще надежда на миноносцы, но уж больно призрачная… «Варяг» продолжал упорно рваться к выходу. Избитый, с кое-как потушенными пожарами, с выбитой на четверть артиллерией и сотней убитых и раненых на борту, русский крейсер, казалось, превратился в берсерка. Его, как и легендарного скандинавского предшественника, сейчас не могло остановить ничто, кроме удара в сердце. Но в отличие от полоумного викинга, не очень уважавшего кольчуги и использовавшего щиты как закуску, сердце «Варяга» было надежно прикрыто броней. «Так, похоже от кровопотери и морфия (настоял-таки гад-доктор) у нас немного поехала крыша. Какой еще берсерк? Кто тут неуязвимый? Если бы. Еще продираться мимо трех крейсеров, еще переть в темноте мимо миноносцев, и в любой момент может или снаряд к рулям залететь, или мина в борт. А результат один – большая кормежка мелкой рыбы. Не отрубиться бы, а то обидно будет…» – затянувшийся на десяток секунд мысленный монолог Руднева был прерван парой одновременно попавших в «Варяг» снарядов. Один разорвался с эффектом скорее комическим, чем опасным. Снаряд угораздило влететь в подвешенный на цепи колосник, оставшийся от сорванного ранее экрана. В результате колосник силой взрыва впечатало в борт, а оторванная цепь хлестнула по палубе «Варяга», прорубив палубный настил. Дождь осколков пролетел по палубе, но все, что могло быть повреждено в этом секторе правого борта, давно уже было искорежено, разбито, прошито навылет, лежало в лазарете или в корабельной бане, куда по штатному расписанию складывали покойников во время боя. Не окажись на пути снаряда чугуняки, пришлось бы заделывать еще одну пробоину у ватерлинии, коих у «Варяга» и так имелось уже с пяток. Второй снаряд оказался более удачливым. Он взорвался на баке «Варяга», сдетонировав о раструб вентилятора. Конус осколков и взрывная волна пришлись на правое баковое шестидюймовое орудие и прикрывающий его до уровня ствола бруствер из мешков с песком. «Шимозный самум!» – пронеслось в оглушенном морфием и болью мозгу Руднева. Действительно, на несколько секунд бак «Варяга» скрылся в облаке песка, смешанного с дымом от сгоревшей шимозы. Когда все осело, стало видно, что из расчета шестидюймовки в строю осталось трое подносчиков. Остальные лежали на палубе, припорошенные песком, который быстро пропитывался кровью. Один из уцелевших членов расчета метнулся к орудию и стал его быстро осматривать. Через несколько секунд до мостика донесся его крик: – Стрелять-то можно, но циферблаты центральной наводки поразбивало. И прицел снесло на хрен! «Так это же Авраменко! Ну, точно, в начале боя их же послали подменить пару раненых именно у этой пушки!» Он и пара его товарищей по расчету оказались прикрыты от осколков и разлетающихся мешков ее стальным телом. Звереву повезло меньше. Было видно, как он отполз к шпилю, и, привалившись к нему спиной, левой рукой протирал засыпанные песком глаза. Правой комендор зажимал рану в боку. С мостика трудно было разобрать, насколько серьезное ранение он получил, но если передвигаться был в силах, то, скорее всего, выживет. – Авраменко! Михаил! Становись за наводчика, сможешь? – Да что тут хитрого-то, ваше высокоблагородие? Коль могу с моей хлопушкой, то и с этой сподоблюсь. Но целиться-то как? И кто подавать будет? Словно в ответ на второй вопрос, на бак, как черти из коробочки, вылетели десяток матросов из резерва подносчиков. Расставленные по местам мичманом Эйлером, они организовали довольно-таки сносную для новичков цепь подачи, оттащив раненых к люку, где ими занялись санитары. Через пару минут после взрыва орудие опять упрямо открыло огонь. Правда, чисто демонстрационный, куда-то в сторону неприятеля. Эффективно стрелять без прицела, наводя пушку через ствол, на дистанции более километра было нельзя. Вскоре, с помощью корабельного батюшки приковылял обратно и наскоро перевязанный прямо на палубе Зверев. Он опустился на настил у левого бакового орудия и стал считывать данные с его циферблатов. Но громкости его голоса после ранения не хватало на то, чтобы перекричать грохот разрывов и выстрелов. Тогда, к удивлению Руднева и всех находящихся на баке и мостике, над сражением разнесся хорошо поставленный, окающий, протоиерейский бас корабельного священника «Варяга». Но вместо молитв и славиц Господу отец Михаил стал, надежно перекрывая грохот боя, выдавать данные для стрельбы на поврежденное орудие: – Во́звышение десять, право́е отклонение семь, аминь, тьфу, огонь!! После этого стрельба из орудия перестала носить показной характер и снова стала относительно опасной для японцев. Рудневу вспомнилась вечерняя проповедь его однофамильца, прочитанная команде накануне сражения: «Не впадая в фальшь, достаточно считать мерзостью войну наступательную, ничем не вызванную, кроме тщеславия и корысти. Но война оборонительная, как право необходимой обороны, не противна была нравственному сознанию ни таких мудрецов, как Сократ, ни таких святых, как преподобный Сергий. И закон, и Церковь признают это право бескорыстным… И потому эта война может считаться святой и благословенной. Итак, православные, черная туча, давно облегавшая горизонт, разразилась грозой. Японцы, в надежде на своих европейских друзей, первые подняли на Россию вооруженную руку. Мы не хотим войны, наш царь миролюбивый. И употребил все усилия для ее отвращения. Язычники захотели воевать – да будет на то воля Божия»[44]. «А ведь придется поменять свое мнение, если не о Русской Православной Церкви в целом, то хотя бы об ее отдельных представителях», – мелькнуло в голове Петровича. Вот, наконец, ушли в сторону «Такачихо» и «Нийтаки» две торпеды из аппаратов правого борта, значит, дистанция сократилась уже до дюжины кабельтовых. Японцы любезно ответили тем же. Минеры на «Такачихо» подозревали, что с такой дистанции добиться попаданий практически невозможно. Но что делать, если командир приказал отстреляться немедленно, потому что крейсер должен начать маневр уклонения от вражеских мин, а это неизбежно приведет к увеличению и так предельной для минного выстрела дистанции? Не слишком опытные минеры «Нийтаки» в точности повторили действия своих коллег. Теперь в сторону «Варяга» эффектно чертили свой путь четыре мины, впрочем, не слишком на самом деле опасные. Но береженого Бог бережет. – Принять влево, насколько можно! – Всеволод Федорович, и так идем на пределе опасных глубин. Не стоит. «Штурмана, штурмана, эх, какая ж вы шпана… Черт, ну какая же сволочь этот доктор со своим морфием! Как теперь на прорыве сосредоточиться, когда все вокруг мерцает, и из реальности выпадают то секунды, то минуты?» – Ну, хоть на полкабельтова левее, мины – они все же поопаснее, чем мель, будут. И не забывайте, у вас в лоции глубины промерены в полный отлив, а сейчас у нас в запасе еще полметра. – Знаю, учел. Все равно опасно. Хотя, что так опасно, что так, будь по-вашему. Может, дать ненадолго полный назад, тогда мины точно мимо пройдут? – Скорость сейчас важна! Скорость! Идея хорошая, но несвоевременная. Нам надо от них оторваться. Кстати, Василий, помнишь, что я тебе про шарики говорил? Давай, тащи свое хозяйство на корму. Пока доберешься, будет пора скидывать. И прихвати с собой кого-нибудь, а то один не успеешь. – Всеволод Федорович. Да присядьте же наконец! На вас лица нет! – Да уж… Сейчас. В кресло… Благодарю. Крикните в машину, пусть еще добавят… Еще пара минут, и за кормой остались и «Такачихо» с «Нийтакой». «Нийтака» сначала дисциплинированно повторил за «Такачихо» маневр уклонения, потом его командир, увидев, что мина все равно идет прямо в борт, положил руль еще круче влево, и теперь от стройного японского кильватера остались одни воспоминания. Каждый крейсер разворачивался и ложился на курс преследования самостоятельно. Но главное, все они, кроме отставшего от своих «Нанивы», были теперь, черт побери, за кормой! На мостике «Нанивы» каперанг Вада, убедившись в том, что его худшие опасения – остаться на поврежденном крейсере один на один с «Варягом» – становятся реальностью, предпочел отвернуть к правой кромке фарватера заранее. В этот момент у русских на правый борт могли стрелять четыре шестидюймовки из шести, причем прицельно – только две. На остальных были сбиты прицелы, и их огонь был скорее демонстративным. На уже оставшемся за кормой «Варяга» единственном японском трехтрубнике – «Нийтаке» – во время разворота на курс преследования разорвало баковую шестидюймовку. Из расчета, на своей шкуре испытавшего эффективность родного шимозного боеприпаса вкупе с зарядом кордита, уцелели двое. Это приписали удачному попаданию русского снаряда, ударившего якобы прямо в ствол,[45] но истинной причиной произошедшего была длительная стрельба с максимальной скорострельностью без чистки орудия. Медь от сорванных поясков снарядов медленно, но верно накапливалась в нарезах орудийного ствола. Он постепенно перегревался, что вело к его расширению и деформации. И, наконец, настал момент, когда очередной снаряд просто заклинило в канале в момент выстрела. Добавьте к этому сверхчувствительность и скверный характер шимозы – в результате от пушки и прислуги практически ничего не осталось. Та же судьба после часа беспрерывной стрельбы ожидала бы и половину орудий «Варяга». Но приказ Руднева о прочистке стволов проволочными банниками и салом, столь негативно оцененный старшим артиллеристом, избавил пушки и их расчеты от незавидной судьбы погибнуть от собственных снарядов. В отличие от моряков начала века, Карпышев не раз читал о данной проблеме, которая впервые проявилась именно во время этой войны из-за возросшей скорострельности новых артсистем. На самом деле единственный шестидюймовый снаряд, попавший в «Нийтаку» при сближении крейсеров, не нанес ей никаких значимых повреждений. Два аккуратных отверстия на входе и выходе в кладовую сухой провизии и полсотни килограммов риса, превращенного в рисовую пудру, между ними. * * * «Варяг» уходил. Носовые орудия уже не могли вести огонь по «Наниве». «Нийтака» только ложился на курс преследования, а «Акаси» предстояло обходить раскорячившегося в развороте поперек фарватера «Такачихо». Строй японцев сейчас лучше всего описывался словом «куча», причем, с эпитетом «беспорядочная». Централизованное руководство отрядом, и так не слишком удачное, было утрачено окончательно. На русском крейсере наконец-то раскочегарили машину до уровня, отдаленно напоминающего продемонстрированный в Филадельфии на сдаточных испытаниях. Несмотря на пессимизм механика, сутки подготовки, душ ледяного масла на подшипники, полуторная смена кочегаров и, главное, осознание всеми того факта, что на кону стоят их жизни, разогнали «Варяг» до вчера еще немыслимых двадцати двух узлов. Кормовые орудия продолжали всаживать снаряды куда-то в сторону постепенно отстающих японцев, а расчетам уцелевших носовых и бортовых теперь предстояла совсем другая работа – отражение минной атаки. Корабельная русская рулетка начала XX века. Не успеешь всадить пару-тройку мелких или один крупный снаряд в низкую, летящую по волнам тень миноносца до того, как он подойдет на расстояние менее полукилометра, – получи в борт подарок с сотней кило взрывчатки. А где-то там впереди, на крейсере 3-го класса[46] «Чихайя», лихорадочно поднимали пары в двух, пока еще холодных котлах, в отчаянной попытке предупредить транспортные пароходы с войсками о немыслимой еще утром угрозе – «Варяг» вырвался из Чемульпо! Никто на японских кораблях накануне не принимал такую возможность всерьез. «Чихайю» отправили к выходу из бухты для проформы, и, зная об этом, на корабле даже не поддерживали пары в половине котлов, так как и двух оставшихся вполне хватало для поддержания экономичного хода. Теоретически японский «крейсерок» почти не уступал «Варягу» в скорости, двадцать один узел против двадцати трех, но «Варяг»-то уже шел на двадцати двух, а вот «Чихайе» еще предстояло разгоняться с восьми. Так или иначе, но как сам его командир, капитан 2-го ранга Фукуи Масоеми, так и все подчиненные ему офицеры, четко понимали свой долг – они были обязаны предотвратить или хотя бы отсрочить атаку «Варяга» на беззащитные трампы, пусть даже ценой своих жизней и потери корабля. Поэтому, выжимая все возможное из машин, их кораблик устремился в сторону транспортов, ожидавших исхода гремевшего у Чемульпо боя. Сигнальщики непрерывно отстукивали семафором в их сторону один и тот же сигнал: «Немедленно сняться с якоря. Рассеяться и уходить в море». А если «Варяг» погонится за купцами, «Чихайе» придется встать между ним и транспортами. Вряд ли они смогут продержаться против русского большого крейсера более получаса, но что еще остается делать? На «Варяге» тем временем сигнальщики дотащили-таки на ют ходовые шары, о которых говорил Руднев, и с дружным гиканьем «раз, два, взяли» сбросили их по одному в брызги и пену кильватерного следа. Туда же отправился и глобус из кают-компании, все одно закопченный пожаром до состояния полной черной однотонности и к дальнейшему использованию непригодный. В другое время японцы скорее всего проигнорировали бы эту суматоху на варяжском кормовом балконе. Но сейчас у Фортуны были другие планы. Со стороны рейда Чемульпо один за другим донеслись два приглушенных расстоянием громовых раската. Оглянувшиеся на звук первого матросы на японских кораблях успели во всей красе рассмотреть султан второго подводного взрыва, вставший у борта «Чиоды». Это случилось, когда, управляясь машинами, поврежденный крейсер медленно обходил торчавшие из воды поломанные мачты и часть надстроек покойного «Сунгари». Усмотрели драму «Чиоды» и глазастые сигнальщики с варяжского грота-марса. По палубам и плутонгам русского крейсера вновь прокатилась волна ликования, гремело раскатистое «ура!!!» подхваченное моряками даже в низах корабля. На мостике «Варяга» слегка оглушенный морфием Руднев флегматично произнес, откинувшись на спинку кресла: – Две из девяти. Семь пока в игре. Поздравляю, господа, потопление КВЖДшного парохода и минная банка на фарватере себя оправдали. Теперь пользоваться им практически невозможно. А уж тралить мины рядом с двумя затонувшими посудинами я бы точно не захотел. «Чиода» однозначно не жилец. За «Корейца» нашего супостат свое получил. Можете делать ставки, сколько продержится… После двух минных подрывов «Чиода» затонул в течение трех минут. Старому крейсеру фатально не повезло – энергией взрыва первой пары мин его, кривобоко ковылявшего в гавань, отбросило прямо на вторую. В отличие от нашей истории, в этот раз отбуксировать «Чиоду» в док не успели[47]. На «Нийтаке», сопоставив подрыв «Чиоды» и нечто шарообразное, сбрасывавшееся с кормы «Варяга», предпочли дать полный назад и принять к левой дальней кромке фарватера. При этом семафором на остальные японские крейсера было отправлено сообщение: «Осторожно, вижу плавающие мины». Время, потерянное на обход района нахождения «плавающих мин», на осторожное следование по кромке фарватера, на разглядывание волн по курсу кораблей впередсмотрящими в сгущающихся сумерках, на снижение и набор хода, позволило «Варягу» оторваться от крейсеров противника, не получив дополнительных повреждений. Атака миноносцев была начата безукоризненно по инструкции, но в итоге с нулевой практической эффективностью. Под огнем мало пострадавшей артиллерии левого борта русского крейсера из шести миноносцев на дистанцию действенного пуска торпед рискнули выйти только два. Из выпущенных ими четырех мин «Варягу» пришлось уворачиваться только от одной. Ответным огнем на самом наглом миноносце «Чидори» шестидюймовым снарядом был сбит мостик вместе с командиром, рулевым управлением и всем остальным, что на нем находилось. На долю второго, «Касасаги», пришлось три попадания трехдюймовых снарядов, охладивших его пыл. Однако этот наскок миноносцев позволил японцам выиграть драгоценное время и начать выводить из-под удара транспорты. Но груженные под завязку купцы никак не могли соревноваться в скорости с погнавшимся за ними крейсером. Для начала не повезло «Сикако-Мару». При исполнении команды «рассыпаться» ее капитан по чистой случайности выбрал курс, пересекающийся с курсом «Варяга». Когда на «Чихайе» заметили, куда именно несет транспорт, кавторанг Фукуи понял, что до завтрашнего восхода ему дожить, скорее всего, не удастся. Ну что же, как говорит «Хаге Куре»: «Смерть – легче пуха. Долг – тяжелее горы». Придется вспомнить, что по британской классификации «Чихайю» причисляли к «торпедно-артиллерийским канлодкам». Приказав на транспорт отворачивать влево и прижиматься к восточному берегу, он повернул свой кораблик на пересечение курса «Варяга»… И ведь ему почти удалось то, что с успехом провалили миноносцы четырнадцатого отряда – мина прошла в нескольких метрах от кормы «Варяга»! Если бы не круто положенный вправо руль и мощный бурун за кормой, то попадания было бы не избежать. Прояви командиры миноносцев чуть меньше готовности умереть и чуть больше терпения – и «Варяг» вполне мог бы от Чемульпо и не уйти. Им нужно было отойти к «Чихайе» и атаковать совместно правый борт крейсера, где его артиллерия больше пострадала от огня японских крейсеров. Тогда шансы на торпедирование «Варяга» становились близкими к ста процентам. Сейчас же, после безрезультатной торпедной атаки и расхождения с «Варягом» на контркурсах всего на шести кабельтовых, расстреляв мины изо всех аппаратов и в ответ получив пять шестидюймовых снарядов только в корпус, крейсер 3-го класса «Чихайя» превратился в дымящуюся, окутанную паром развалину. Когда-то красивый и стремительный, он из последних сил отползал на десяти узлах с заметным креном на левый борт. Комендоры продолжали лихорадочно обстреливать врага из уцелевшего кормового 120-миллиметрового орудия и пары бортовых трехдюймовок, но всем и на «Чихайе», и на «Варяге» было ясно, что это агония. У изувеченного кораблика не было ни скорости, чтобы уйти, ни артиллерии, чтобы отбиться, ни сколько-нибудь значимой брони, чтобы терпеть обстрел – словом, не было никаких шансов. И тем неожиданнее оказался приказ Руднева, в очередной раз вызвавший на мостике жаркие споры, более подобающие Одесскому привозу, а не кораблю в бою. – На руле, держи правее – курс на транспорты! Ход до самого полного. Сигнальные, отсемафорьте на «Чихайю» на английском, авось поймут: «Восхищен вашим мужеством, вы до конца исполнили свой долг, идите чинитесь, добивать не буду». Как у нас с перезарядкой минных аппаратов дела обстоят, кстати? – Но почему?! Поворот вправо, снизить скорость на двадцать минут, и япошки на дне! Что за толстовство такое, Всеволод Федорович? Зарубаев даже не кричал, звук, вырвавшийся из его горла, был чем-то средним между ревом и воем. И, черт побери, его можно было понять! За последние пару часов ему не давали добить уже третий корабль противника. Сначала «Чиода», потом «Нанива», а теперь, вот, еще и «Чихайя»! Ну, сколько же можно издеваться? Его молчаливо поддерживали, буравя командира хмурыми взглядами, оба штурмана, Беренс и Бирилев, лекарь Храбростин и даже рулевые, что уж ни в какие ворота не лезло, поминутно отрывали глаза от штурвала и зыркали на командира. Офицеры и матросы «Варяга», поверив в свои силы, жаждали победы! Не по очкам, как прорыв мимо четырех крейсеров противника, а полной. Заканчивающейся пузырями, поднимающимися из глубины над могилой вражеского корабля. – Во-первых, не поворот, а разворот. Правым бортом – не добить, там у нас почти все зубы повыбиты, а торпеды на эту мелочь тратить слишком расточительно сейчас, когда есть более важные цели. Во-вторых, не двадцать минут, а полчаса минимум. Это же не миноносец, в ее корпусе для утопления надо будет наделать много шестидюймовых дырок ниже ватерлинии. За это время нас догонят «Нийтака» и «Акаси». Драться с ними, рискуя потерять ход и дождаться остальных? Хорошо быть добрым, господин лейтенант, когда это тебе ничего не стоит. А уж когда у тебя вообще нет другого выхода, то и подавно. – Есть, господин капитан первого ранга. По кому тогда стрелять прикажете? – процедил сквозь зубы Зарубаев. Да, наверное, командир опять прав, но как же обидно! – Если «Чихайя» не прекратит огонь, а скорее всего не прекратит, не тот народ японцы, то продолжайте по ним из всего, что достает. Утопить вряд ли успеете, но чем дольше этот металлолом будут ремонтировать, тем лучше. А потом по транспортам, они где-то там, в темной части горизонта. Разбегаются, как тараканы. Вот с ними и насладитесь утоплением больших кораблей. Что там у нас с перезарядкой минных аппаратов, скажет мне кто-нибудь или нет? Минами транспортники все же сподручнее топить, чем нашими сверхбронебойными снарядами. * * * Через несколько минут на мостике появился запыхавшийся и закопченный старший офицер. – Докладываю, Всеволод Федорович! С левого борта оба аппарата готовы к стрельбе. С правого… Там аппаратов больше нет. Вернее, тот, что в кают-компании, еще можно починить, ему только осколками досталось. Были бы запчасти и время. А тот, что в церкви стоял, разнесло прямым попаданием вместе с расчетом. Влепили в момент расхождения с «Такачихо», на минуту бы раньше, пока мина была в аппарате, и правого борта у нас бы не было. Счастье, что успели выпустить. Носовой должны перезарядить через полчаса, а кормовой… Это просто балласт получается. – Спасибо, Вениамин Васильевич, рад, что вы живы и вроде даже здоровы. В отличие от меня, болезного. Можете кратенько рассказать, что у нас вообще с повреждениями, пока есть свободная минутка? – За минутку, боюсь, не уложиться. Итак, потери в людях. Мичман Шиллинг, убит наш Александр. Прямо у орудия. Младший механик Сергей Зорин убит. Не повезло, находился у двери той самой угольной ямы, где снаряд взорвался. Даже непонятно, чем его – то ли железом, то ли куском угля… Лейтенант Климов с «Севастополя» во время тушения пожара на юте изранен осколками в спину и голову, у меня на глазах. И пяти минут не прожил после… Лекарь Меркушев с «Корейца» убит. Бедняга буквально на секунду из лазарета высунулся, санитарам помочь – тут его и достало. Нижних чинов погибло не менее сорока человек. Ранены вы, мичман Лобода основательно, мичман Эйлер легко, слава богу, в сорочке родился – осколок отрикошетил от нательного креста! Кому расскажи – не поверят, вот уж божий любимчик… Трюмный механик Солдатов что-то на ходу пытался чинить, его немного приложило о раскаленный котел, когда от взрыва на корме крейсер рыскнул, но с поста он уходить отказался, значит, легко. Еще один артиллерист, они-то все это время на верхней палубе, граф Нирод – тоже несильно, в руку навылет. Осколок мелкий, слава богу, и кость не задета. Ему, правда, еще лицо песком из мешков, что вокруг дальномера лежали, отполировало, но все одно – счастливчик. От тех мешков одни лохмотья остались, не будь их и прочей вашей блиндировочной импровизации, от него и расчетов орудий никто бы в строю не остался. Из нижних чинов в лазарете раненых под полтинник, в строю как бы не в полтора раза больше. Кто из них из нашей команды, кто с «Корейца», «Севастополя» или «Сунгари» – разберемся завтра. Артиллерия: не подлежат ремонту три шестидюймовки, пять трехдюймовок, 47-миллиметровка на грот-марсе и одна из пушек Барановского. Есть шанс отремонтировать две шестидюймовки и одну трехдюймовку, но это не сегодня и даже не завтра, надо пару дней. Расход снарядов: больше половины шестидюймовых и с треть трехдюймовых. Минные аппараты по правому борту – один вдребезги, второй можно попытаться восстановить, но тут так на так. Носовой вроде должен сработать, хотя и задело его осколками. Выстрелим – узнаем. Мин выпустили пять штук. – А если он все же неисправен, то выстрелим и потонем. Вы оптимист, батенька, как я погляжу! Что еще нам супостат угробил? – Кто-нибудь, дайте воды для начала, в горле пересохло… Спасибо. Носовая труба – вообще не понимаю, почему еще держится. По всем законам физики должна быть за бортом и еще полмостика снести попутно. Но стоит, зараза такая упорная. Завтра ее или чинить, или валить надо – малейшей качки ей не вынести. Да, соответственно, тяга в носовой кочегарке практически нулевая. Остальные трубы в осколочных дырках, но это поутру быстренько жестью залатаем. То же с вентиляторами – решето… Ход пока держим двадцать один узел, еще пару часов Лейков обещал продержаться. Потом придется снизить до семнадцати-восемнадцати, а то, не дай бог, начнет трубки рвать – три котла уже «слезят» по чуть-чуть. Затоплены две угольные ямы. Пожары потушили все, но кают-компании и вашего салона больше нет. Одни головешки. То же самое можно сказать про провизионку. Прямое попадание с последующим пожаром. Потушили быстро, но не знаю, что баталеры нам на завтрак наскребут, и, если после еды на зубах будет скрипеть сажа, а то и осколки, не удивляйтесь. В общем, до Артура дотянем, а там на ремонт минимум на месяц. Причем желательно дней десять в доке. Все же в корпусе дырок нам понаделали… – А теперь плохие новости, господа, в Артур… – Есть! Донесшийся с левого крыла мостика азартный возглас Зарубаева перебил ответ Руднева. – Что «есть», Сергей Валерианович? – Простите великодушно, что перебил. Но так как япошки огня не прекратили, я, как вы и приказали, «Чихайе» под хвост еще пару снарядиков вкатил[48]. – Все бы вам, Сергей Валерианович, маленьких обижать. Ну, не смотрите на меня так. Шучу, шучу. И вообще, лежачих и сидячих раненых не бьют. Итак, господа, в Артур мы не идем. Между нами и крепостью весь японский флот. Во Владивосток пройти можно, но он сейчас еще замерз. Будем там болтаться, ожидаючи, пока «Надежный» канал пробьет, могут и подловить. Можно, конечно, забежать в Шанхай или к немцам в Циндао, подлататься слегка, отбункероваться, снестись через них с командованием и дальше, что прикажут, но… Теперь самое интересное. Сейчас в Японию из Италии перегоняют два новейших броненосных крейсера типа «Гарибальди». Ну, я думаю, вы в курсе. Причем экипажей на них сотни три на двоих, и японцы только в машинной команде. Остальное – итальянцы с английскими офицерами. Не надо у меня спрашивать, откуда я это знаю, Вениамин Васильевич, не надо. Как говаривал мой батюшка: «Не задавай мне, сынку, неудобных вопросов, не получишь уклончивых ответов». – Ну не надо, так не надо. После ультиматума японского и затеи с койками поверю на слово. Может, вы и график их движения знаете, Всеволод Федорович? После истории с японскими взрывателями не удивлюсь. – Нет, я не всесведущ, к сожалению. Но вот то, что прибытие в Йокосуку запланировано на четырнадцатое февраля, а намедни они прошли Малаккским проливом, мне птичка донесла. А сейчас задача-минимум – утопить того неудачника, что от нас пытается оторваться чуть мористее. Обойдите его справа в паре кабельтовых и всадите обе торпеды, а то одной может не хватить. Он, зараза, здоровый, похоже, тонн этак тысяч на пять потянет. А потом в открытое море. Там идем в обход Японии и ждем гарибальдийцев. – Мимо Сасебо? А уголь? А ремонт? А как топить два броненосных крейсера по восемь тысяч тонн? А есть что будем целый месяц? А раненых куда девать? Град вопросов посыпался со всех сторон, штурмана, старший офицер, старарт и даже лекарь хором пытались перекричать друг друга. Но, в отличие от предыдущего совещания в кают-компании, теперь вопросы задавались не с интонацией «простите, но это невозможно», а скорее «и каким же образом мы это сделаем?». Теперь за Рудневым команда и, главное, офицеры готовы были идти хоть в преддверие ада. – Господа, вы знаете, как можно съесть слона? – Простите, но при чем здесь это, Всеволод Федорович? – Да так, африканская поговорка. Слона можно съесть только кусочек за кусочком. И неприятности мы тоже будем переживать по мере их возникновения. Вот, к примеру, уголь. Пока у нас своего достаточно, ямы были на три четверти забиты. А как начнет кончаться – да мало ли в море угольщиков? Вот тот, что будет побыстроходнее, и конфискуем, а если он еще и в Японию будет идти, то казне и платить не придется. Контрабанда-с, господа, причем военная! То же с едой. Забираем по законам военного времени. Ремонт – тут простите, придется мудрить в море. Максимум безлюдная бухта, но никакой порт нам в ближайший месяц не светит. Раненые… Придется где-то разжиться катером или наш залатать, и на нем их отправить в Шанхай, или какой там нейтральный порт под боком окажется. По дороге, кстати, будем досматривать транспорты на предмет военной контрабанды. Теперь про «топить крейсера»… Сергей Валерианович, во-первых, потрудитесь отдать приказ опять пробанить орудия, во-вторых, объясните-ка собравшимся, почему вы планируете нанести российской казне ущерб в несколько десятков миллионов рублей золотом? – Кто, я?! Никогда! И в мыслях не было… С чего вы… – А зачем тогда топить то, что можно захватить? Подумайте над этим вопросом, господа. И еще, если после пожара в кают-компании уцелели книги о каперах и пиратстве, настоятельно рекомендую почитать. Как художественные, так и документальные. Для придания мыслям нужного направления, так сказать. Ну, сколько там еще до этого транспортника осталось? Интересно, что же он везет? А то ведь утопим и не узнаем… Транспорт «Сикоку-Мару» перевозил грузы второй очереди. Никто из экипажа «Варяга» никогда не узнал, что именно пустили на дно торпеды, выпущенные в упор из аппаратов левого борта. Если верить российским источникам, то ко дну пошли артиллерийские парки первой японской армии. Если верить японским, то генеральным грузом было продовольствие и обувь. На самом же деле, после двух взрывов и получасовой агонии с безуспешной попыткой дотянуть до берега, утонуло все инженерно-саперное обеспечение первой волны высадки. С одной стороны, жить без палаток и котелков в Корее зимой хоть сложно, но можно, с другой – копать траншеи, строить и ремонтировать дороги, позиции для орудий, землянки и прочую инфраструктуру войны без лопат и заступов… Тоже можно. Но не так быстро, как хотелось бы. Насколько задержали развертывание войск и начало наступления минный залп «Варяга», три корабельных трупа и десяток мин поперек фарватера – сказать невозможно. Окажись на месте японцев хуже организованный и менее целеустремленный противник, темп высадки и продвижения на север 1-й армии был бы решительно сорван. И отставание от первоначальных планов могло бы составить недели три, а возможно, и больше. Но японцы себе такой «роскоши» не позволили. Энергия и находчивость, с которыми они преодолевали неожиданно возникавшие трудности, могли бы сразу заставить русское высшее военное руководство задуматься о характере и особенностях противника в этой войне. Увы, осознание серьезности угрозы сменило привычные шапкозакидательские настроения петербургских стратегов несколько позже. «Сухопутным» итогом сотворенной Петровичем неудачи японцев в первом морском бою у Чемульпо стало то, что начать попытки перейти реку Ялу генерал Куроки смог на десять дней позже, чем в оставленной Карпышевым реальности[49], зато общая численность его армии возросла на пять тысяч солдат и пять тысяч носильщиков. Впрочем, таких подробностей по армейским боевым действиям в его голове не сохранилось. Товарищ был мореманом. Война на суше всегда была для него лишь неприятным грязным фоном в красивом военно-морском противостоянии. Но всего через несколько минут и Петровичу, и всем, стоявшим на мостике «Варяга» пришлось глубоко прочувствовать, что и морская война несет в себе достаточно ужаса и страданий. Еще одним неудачником, оказавшимся на пути «Варяга», оказался «Миоко-Мару». Транспорт был большим, однотрубным и редкостно неуклюжим. Получив торпеду из носового аппарата почти по миделю[50], он поначалу даже не накренился, продолжая неторопливо ползти в сторону берега. После попадания прошло уже секунд пять, и Руднев открыл было рот, чтобы приказать добить доходягу снарядами. Но в тот же миг над подранком вспучилась растущая во все стороны шапка черного дыма, сопровождаемая тугим, протяжным гулом, похожим на выдох исполинского живого существа. Что это было? Взрыв угольной пыли в бункерах, котла или взрывчатки в трюме?.. Можно только гадать. Но вот то, что произошло после, очевидцы катастрофы запомнили надолго. Трамп, выползая из дымной тучи, оказался совсем близко от крейсера. Смертельно раненный, он быстро, на глазах, садился на корму, заваливаясь на пробитый торпедой борт. А на палубе… На палубе метались люди. Много людей, сотни… Судно валилось. Спуск шлюпок в таких обстоятельствах был просто невозможен. Страшная картина человеческого муравейника, ищущего спасения от неумолимо надвигающейся смерти… Крики, давка, вопли… Головы людей, как черные точки в январской воде… Надвигающаяся ночь… Петровича передернуло от мысли, что если бы Джеймс Кэмерон, режиссер «Титаника», хоть один только раз в жизни, хоть на одно-единственное крохотное мгновение увидел и услышал ЭТО, ему и в голову бы не пришло снимать свой фильм-«оскароносец». Но шевелящий волосы под фуражкой ужас пришел потом. Когда над морем раздался крик… Не человеческий крик… Лошади… Сотни коней и кобыл не ржали. Нет, они кричали… В закрытых наглухо, опрокидывавшихся и заливаемых водой трюмах. Транспорт перевозил кавалерию… Лейтенант Зарубаев, закрыв уши руками, плакал. Нет, он рыдал навзрыд! Руднев вдруг вспомнил, что увлечение бегами и лошадьми было потомственной страстью мужской половины его семейства… Наконец стихло… Море сомкнулось над своей добычей. Оглушенные, опустошенные и молчаливые стояли русские офицеры на мостике уходящего в ночь крейсера. Такая вот она, морская война… * * * Гоняться за оставшимися транспортами при наличии на хвосте нескольких японских крейсеров, хоть и отставших пока на шесть миль, но все еще способных догнать «Варяг», Руднев не рискнул. Так, выпустили для проформы и создания паники по их угадывающимся в сгустившихся сумерках теням по пятку снарядов, но топить пароходы бронебойными снарядами – это долгое и неблагодарное занятие. Опять же, Петрович совершенно искренне считал, что свою задачу он выполнил – «Варяг» прорвался, эмоций уже и так хоть отбавляй, сейчас его должны выдернуть обратно в его время, и фан кончится. На всякий случай он рассказал в общих чертах офицерам, что дальше нужно делать. Ну и боль в ноге вместе с морфием тоже способствовали желанию убраться подальше от поля боя… «Варяг» восемнадцатиузловым ходом уходил в открытое море. Через час полностью стемнело, ночь на широте Сиракуз и Барселоны наступает быстро. За кормой перестали различаться силуэты японских транспортов и крейсеров. То ли последние отстали, то ли решили не рисковать встретить в темноте этот неожиданно кусачий русский крейсер. Если уж днем всем скопом не смогли его остановить, то сейчас, в ночи… Миноносцы, конечно, тоже искали своего врага, но море большое, радаров еще не изобрели, так что «Варяг» был в относительной безопасности. Распорядившись сбавить ход до пятнадцати узлов, Руднев после перевязки с помощью вестового и двух матросов-санитаров, бережно поддерживавших командира под руки, доковылял до командирского салона. «Н-да. И где вчерашнее великолепие? Что не разнесено в щепки взрывом, то сгорело или провоняло дымом. Слава богу, хоть кровать в каюте одним куском стоит… Вот сейчас на нее как спикирую и проснусь, надеюсь, уже в Москве, суну в морду Вадику и бегом квартирку покупать. Монолит-кирпич… – мысли Карпышева причудливо смешивались с мыслями Руднева. – Команде надо выдать тройную винную порцию и написать донесение о бое… А это верно, обещал ведь. Где тут у нас вестовой?» – Тихон, голубчик, передай старшему офицеру, что я приказал команде выдать тройную винную порцию, и плесни мне тоже чего покрепче. «А теперь спать. Странно, почему я еще тут? «Варяг» прорвался, что еще этим козлам из НИИ надо…» – Сон подкрался настолько незаметно и быстро, что полупустой стакан выпал из руки командира на постель… На корабле утомленный боем экипаж, за исключением вахты, аварийных партий, врачей и санитаров, укладывался спать. Кому-то это удавалось сразу, кто-то долго не мог совладать с нервами после первого в жизни боя. Старший офицер – вот же собачья должность – третью ночь почти без сна, продолжал носиться по кораблю, определяя первоочередные работы, которые надо было провести сразу после рассвета. Из офицеров первыми отключились полуоглохшие артиллеристы. Но, как ни странно, через час беспокойного сна, сопровождавшегося вскриками и стонами, мичман Василий Александрович Балк проснулся. Он поднялся с койки и минут тридцать сидел, глядя в пространство. Потом встал, оделся, зачем-то засунул за пояс револьвер и вышел на верхнюю палубу. Постоял у борта, минут десять посмотрев на проносящуюся со скоростью полутора десятков узлов темную воду, а потом медленно, мягким прогулочным шагом пошел в сторону юта… Карпышев проснулся от осторожного, но довольно громкого стука в дверь каюты. Судя по боли в ноге, каше в голове и всепроникающему запаху гари, он все еще был на «Варяге». Паршиво. – Кто там? Кого еще принесло в три часа ночи? На японцев напоролись? Кто? Миноносцы, транспорт или что серьезнее? – Мичман Балк. Вадик просил передать привет Петровичу. Глава 9 Сообразим на троих? В море у южного побережья Кореи, ночь с 27 на 28 января 1904 года – Ну, заходи, дорогой, гостем будешь… В открытую дверь снаружи плавно проскользнул силуэт мичмана, а изнутри вылетел недавно опустевший стакан, пущенный прямо из кровати недрогнувшей рукой капитана первого ранга. К удивлению Карпышева, вошедший одним плавным и экономным движением, несмотря на темноту, поймал стакан, понюхал и, усмехнувшись, аккуратно поставил на стол со словами: – Спасибо за приглашение. Что же не зайти-то, коль приглашают. А еще есть, или сам все выпил, вашвыскбродь? Заготовленная нецензурная тирада, в которой причудливо сплелись термины и обороты как тусовочно-компьютерного двадцать первого века, так и военно-морского девятнадцатого, осталась висеть на языке Руднева. После пятисекундной паузы он, наконец, выдал: – Если и нет, то щас будет… Ты кто? – Ну, для начала, скажем только, что я не Вадик. – Что ты не Вадик – я и сам понял. Этот жиртрест и в теле мичмана если и поймал бы стакан, то только своим поросячьим рылом. Реакция не та, рефлексы, а это в голове… Так… Если не Вадик, то кто? И почему ты сюда, а не я туда? «Варяг» прорвался, так какого хрена вам еще надо? И кто вы вообще такие, кроме того, что суки, конечно? – Слушай, давай сначала дернем граммов по сто, а? Голова раскалывается, будто неделю пил… И мысли тоже того, путаются, свои и чужие… Хотя уже вроде и не чужие. Полчаса на палубе стоял, пока смог сообразить, как сюда дойти и кто я такой… – Знакомые ощущения. У меня так же было. Кстати, выпивка помогает. Щас организуем, но только если ты мне все подробно и доходчиво растолкуешь. КТО ты, что ты и какого хрена ты ТУТ делаешь, ну и я заодно, о’кей? – Ладно, задолбал, как дятел березу. Растолкую. Но предупреждаю сразу – ты не обрадуешься. Наливай, только быстрее, а то сначала я сдохну от головной боли, а ты потом от любопытства. Они сели за стол, и початая бутылка французского коньяка была снова извлечена из специального держателя в прикроватной тумбочке. Там же нашелся и второй стакан. После первой свежеприбывший огорошил Петровича: – Ты представляешь, родной, ЧТО ты натворил? – Ты что, еврей? Карпышеву этим вопросом удалось поставить в тупик неизвестного, осваивавшегося сейчас под черепом Балка и до этого уверенно контролировавшего ситуацию. – Почему это? И кого ты имеешь в виду, Балка или меня? – Я тебя спросил, зачем ты и я тут, а ты мне вопросом на вопрос отвечаешь… Что натворил, что натворил… Что просили, блин! Прорваться из Чемульпо и действовать максимально непохоже на оригинального Руднева. Кстати, с вас сто штук евриков, как вернете меня взад, помнишь? – Идиот… Именно в зад тебя сейчас и стоило бы засунуть, пацан несмышленый. Некуда тебя возвращать. И меня, кстати, тоже… – Кто тут пацан – в зеркале хорошо видно, Руднев лет так на двадцать с хвостиком твоего Балка постарше. А что значит «некуда»? – Ты тут поигрался вволю. Детские мечты воплотил, уважаю. «Асаму» японцам притопил. Балк мой, кстати, в поросячьем восторге… Тоже дело… Но ты хоть понимаешь, что в результате твоих игрулек нашего мира больше нет? Совсем. Ни хрена не осталось, блин! Серая муть за окном и все!!! Которая к тому же все, что в нее попадает, перемалывает почище мясорубки и прямого попадания из «Шмеля»! – Тебе так с одного стакана захорошело? Повтори, отпустит. Какая муть? Какая мясорубка? Я домой хочу! У меня свидание завтра в пять, на Патриках, девочка – первый сорт! Как это, нет мира? А куда он деться-то мог, шмели, что ли, сожрали? Не колеби мне мозги, ты… как хоть звать-то тебя? – Имя совпадает, что так Василий, что эдак. Хоть тут повезло. Майор запаса, спецназ ГРУ, Василий Игнатьевич Колядин. В миру и братве Кол. Лучше просто, Василий. Или Балк, все одно теперь, наверное, привыкать придется… Ладно, заткнись, проглоти язык и слушай, не перебивай! И так нервы на пределе… Короче. Три года назад, или сто пять лет тому вперед, два клоуна пришли к моему шефу, теперь, слава богу, уже бывшему, и предложили всего за десять лямов грина соорудить установку, которая сможет закупать акции в прошлом, а продавать сейчас. Ну, ему десяток лимонов – это не деньги. Он на футболистов в год раз в десять больше чисто по приколу тратит. Но за эти три года они ему не смогли предъявить никаких конкретных результатов. Это нервирует, знаешь ли, мысли всякие возникают. Чистая наука хорошо, но когда наш А. считает, что его держат за лоха… Неделю назад он им поставил условие – или через месяц доказательства работы установки, или… Ну, в общем, интеля, как всегда, «пересрали» и решили на тебе поэкспериментировать. Но со страху или сдуру, вместо того, чтобы отправить кого-нибудь во вчера, решили, что чем глубже, тем безопаснее. Мол, «эффект со временем должен сгладиться», ну и еще «подстраховались», кретины, выбрали «самое бесперспективное направление». Ты, засранец, по их версии, ничего тут натворить не мог, что изменило бы ход истории, понял? Хотя ты-то тут при чем? В общем, они были не правы… За что и выпьем. Давай еще по одной… Хорош коньячок-то. У нас, пожалуй, похужее, будет. А ты молчи, господин каперанг. Молчи и слушай. Итак. Твой Вадик – сынок одного из этих гениев, профессора. Он тебя полгода не за твои красивые глаза пас. Он искал спеца по истории этой войны. И нашел… На свою, кстати, голову тоже… Ну почему они тебя выбрали?! Ведь было же три кандидата, три! Так именно тебя, дурака… Да еще и с инициативой… Ай, ладно! Поздно, Клава, пить боржоми, почки отвалились. Я же и выбрал, чё теперь-то. Проект-то я курировал… Вадик тебя специально напоил, и еще кой-чего подмешал в стакашку, чтобы ты побыстрее отрубился. Пить-то ты поздоровее его будешь. А потом отвезли мы тебя на старую дачу к шефу, на Рублевку. Я у него последние пару лет перед, так сказать, «пенсией» начальником охраны подмосковного жилфонда был. – А почему «так сказать»? – Помолчи, а? Не доводи до греха. Любопытный, блин. Слушай, а что, все остальное, что я тебе тут рассказываю, тебя вообще ничуть не удивляет? – После вчерашнего – уже ничего не удивляет. Когда осколком ногу расчекрыжило, я и сам начал догонять, что ЭТО все всерьез и по-настоящему. Да и до того… Просто боялся сам себе признаться. И эта сотка евриков еще… – Умный ты у нас, блин. Когда не надо… «Так сказать», потому что у нашего олигарха А., по кличке Анатом, в отставку только футболисты выходят. Остальных закапывают по статье «я слишком много знал». Так что как только я постарел… Невольная улыбка, появившаяся на лице Руднева от такого заявления со стороны двадцатитрехлетнего мичмана, вызвала весьма бурную реакцию. – Еще раз улыбишься – шею сверну! Мне ТАМ было под пятьдесят! Я еще в Афгане в БТРе горел! И тут на старости лет пара каких-то ученых недомоченных меня в такую жопу засунула! Ладно, извини, нервы. В общем, еще года два меня шеф бы потерпел. За опыт мой жизненный, заслуги прежние и связи интересные. А потом – все. Вернемся лучше к нашим кроликам. Как тебя привезли – загрузили в саркофаг и перекинули твои мысли и содержимое мозгов сюда. Каким способом – сам спросишь у гениев, если они сюда доберутся, хотя это бабушка надвое сказала. Шансы у них пятьдесят на пятьдесят… Короче, после перемещения твоего мы ни глазом моргнуть, ни пискнуть не успели, как начался бардак, которого они, видишь ли, не ожидали. От дачи, если тот замок так скромно можно назвать, осталось только то, что в зону их стабилизационного поля попадало. Это лаборатория, кухня, где я с Коляном сидел, присматривая за этими, и, слава яйцам, подвал под лабораторией. С генераторами, солярой и ИБП. Сам все монтировал, чтоб у шефа свет не моргал. Как знал, соломку подстелил, блин. А вокруг… Ну, ты Цоя не помнишь, молодой ты, а ведь точнее, чем у него, не скажешь: «А вокруг красота, не видать ни черта…» Серая муть. Только и видно старую церковь, что на холме с двадцатого века стояла, да и то нечетко. Иногда и ее размывало. Колян сунулся выйти, а я его не остановил… Ну, кому-то же надо было попробовать, что это за серость, понимаешь?! Только ноги в ботинках от него и остались, остальное в фарш. Профессор, как оклемался, вернее, отблевался, начал создавать теорию о «нестабильном времени, разрушающем чужеродные элементы». На элементах этих я ему в зубы и съездил. Объяснил гаду, что Коля – это не элемент был. Хотя, если честно, туда ему и дорога. Бычье – оно и есть бычье подмосковное… Все бы ничего, сидим мы там и сидим в этом коконе, жратва пока есть. Но соляры-то только на две недели работы генераторов. А как кончится – поле в отключку, а мы все в фарш, по стопам Коляна… Неохота. И не весело как-то. Сутки Профессор с Ассистентом копались в своей установке, думали наладить. Потом еще два дня спорили о теориях, что-то высчитывали, кого-то искали. И вот приходят эти добрые люди ко мне и говорят: «А не желаете ли вы, Василий Игнатьевич, переместиться в 1904 год и исправить все то, что натворил гад Карпышев?» А че, говорю, его просто назад не выдернуть, авось все само и поправится? Ну, тут они мне начали лапшу на уши вешать, что, мол, если тебя просто обратно выдернуть, то, мол, «там не тот афект»[51]. И понесли пургу научную, а глазки у них как у той белочки из анекдота, кругленькие такие… Ну, не понимают они, что если в их науке я не секу, то вот в людях разбираться жизнь научила, а уж когда мне врут – вообще нутром чую. Просто то ли они вообще не могли тебя отсюда вытащить, то ли боялись чего… Хотел я их послать с ихним великодушным предложением, уже и рот открыл, и печатку внутрь камешком повернул, а потом подумал – какого хрена? Из этого огрызка дачи другого выхода нет, мне в свои годы терять особо нечего, чего не рискнуть-то? И не прогадал… Взял два дня на подготовку, прочитал все, что в компах было по этой войне и истории России начала века, чуть с наганом и маузером потренировался, благо, у шефа в коллекции были. Тут как раз и они своей установкой смогли Балка зацепить. Я им по-быстрому хозяйство сдал, чтоб знали где что в подвале, и в «саркофаг»… Кстати, им соляры в баках хватит еще на один перенос, на два – если очень сильно повезет. Так что может быть еще пара гостей… Интересно, как будут решать, кого за кормой оставить, соломку тянуть?.. Ну, теперь понял, зачем ты и я тут и почему? – Не совсем… Не, про себя-то я понял. А вот как именно ты должен был исправлять все, что я тут натворил? – Пристрелить тебя, конечно, как еще? С этими словами Василий одним быстрым и плавным движением выложил на стол наган. Откуда и когда он его вытащил, для Петровича осталось загадкой. Сглотнув ком в горле и не отрывая глаз от лежащего на столе револьвера, он задал следующий вопрос: – Ра… гм. Радикально. Ну да, как в том анекдоте – что делать с курицей, если она перестает нести яйца? Зарезать. – А что, правда помогает? – Не знаю. Но профессор решил, что попробовать стоит. – На его месте я бы тоже попробовал… Но, по-моему, уже бесполезно. – Да не тырься ты, сам понимаю, что бесполезно. Даже если я тебя СЕЙЧАС за борт скину, «Асама» от этого не всплывет. А вот у меня в новой жизни проблемы возникнут, потому как полечу вслед за тобой. А и не полечу – ты как командир «Варяга» ближе к идеалу, чем все остальные офицеры на борту. Да и сами интеля это, в общем-то, понимают, просто за соломинку хватаются со страху. Ассистент уже новую теорию выдвинул, ею свою же старую похоронив. Теперь он поет про ветвящееся время и про то, что путешественник вообще в свой мир никогда из прошлого не вернется, потому что нет одного предопределенного варианта развития событий. Есть, мол, дерево, которое ветвится. И своим экспериментом они создали новую ветку, а кусок дачи просто завис между ветвями, так как непонятно, куда его кидать – та ветка, к которой он относился, уже отменена, а новая еще не сформировалась… Еще что-то про дрожание веток, вибрацию и упругость времени пел… Ладно, это все бред и лирика, он тебе это сам расскажет, если сможет к нам на борт попасть. Одно ясно точно – нам в этом мире надо осваиваться всерьез, теперь мы живем тут, так что с переездом! – Нормально… А вы меня спросили, оно мне надо было? Что я буду делать в начале двадцатого века, я же авиаинженер и программист, мать вашу! А до первых компов еще срать пердячим паром лет восемьдесят!!! – Да? А я думал, ты – командир крейсера. Причем хороший командир, получше оригинала будешь, судя по тому, где сейчас «Варяг» находится. Прорвался ты, как профи говорю, хоть и чудом, но на пять баллов. Команда за тебя глотки кому угодно перегрызет, историю войны и вообще мира мы знаем наперед лет на сто. Пусть и поверхностно… Не дрейфь. Устроиться можно. – Тебе хорошо говорить, это ты на четверть века помолодел. А за что мне двадцать лет добавили? Ты в курсе, что Руднев через десять лет помереть должен? И каково мне будет жить в его шкуре, зная, сколько ему, то есть МНЕ, осталось? – Ну, ты-то не Руднев, мозги у тебя чуть получше должны работать, проживешь, поди, подольше. Он от пневмонии помер? Вот и не простужайся. – Ага. От пневмонии… А от лейкемии и проблем с сердцем – не хочешь?! – Стало быть, затравили мужика… А ты, раз знаешь, начальство куда подальше особо-то не посылай и психуй поменьше! Да и коньячком, вижу, не брезгуешь. От стрессов самое то. Короче, придумаем что-нибудь. Может, тебя проф с ассистентом еще раз переместят, если лет за двадцать установку свою чертову опять построят. И вообще, двадцать-тридцать лет как герой, спаситель отечества – это разве не приятнее, чем сорок лет коптить небо в роли главного системного администратора второго игрового зала, что расположен на первом ярусе подвала? Блин, коньяк кончился… – Все-то ты про меня знаешь… Есть тут еще немного, вон в том шкафчике погляди, это у меня на случай приватного общения. Да и вестового чтобы не дергать лишний раз. – Гуманист твой Федорович, однако. – А что смешного? На том и карьеру себе поломал в итоге. – Да знаю я… Совестливый, понимаешь… Давай, за знакомство, что ли… – Ладно. Но от ночи осталось часа три, не больше… По единой, и давай, мичман, бегом спать. Да, на людях выражайся поаккуратнее, через пару дней привыкнешь, а пока молчи побольше. И не забывай, командир тут я. Если хочешь что умное и нелицеприятное сказать – не при народе. А вот что ты из спецов – это хорошо, тут у нас на носу абордаж, вот там и блеснешь. Раз уж мы влипли по-серьезному, то войну надо выигрывать… Лейтенанта тебе присвоят по результатам абордажа, если отличишься, ну и прочие фантики тоже. Рост по службе обеспечим. А сейчас спать, завтра новый день, а нам еще крейсер в семь тысяч тонн надо отремонтировать на ходу. Может, ты и не рад будешь, что сюда попал. – И-иэ-ээх, милааай, чтобы скинуть разом столько годков, я бы и не на такое согласился. Да и морда у меня последние лет двадцать с хвостиком была как печеное яблоко, про БТР я тебе уже говорил, а сейчас… Не, тебе не понять. Ладно, приказывай, господин капитан первого ранга… Раз уж сразу тебя, суку белогвардейскую, не пристрелил – буду подчиняться. А пока – спокойной ночи. * * * За ночь, идя ходом тринадцать-пятнадцать узлов, «Варяг» дошел почти до широты Циндао. С рассветом на горизонте стали все чаще попадаться дымы пароходов, от которых до подъема командира вахтенный штурман Бирилев предпочитал уклоняться. От греха подальше. Будить командира запретил Храбростин, пользуясь тем, что вчера Руднев не оставил точных указаний о времени своей побудки. Принявший после подъема командование крейсером Степанов, к удивлению офицеров, привыкших к мелким шпилькам в адрес командира с его стороны, не только поддержал решение врача, но и изменил график ремонтных работ, чтобы минимизировать шум поблизости от каюты «нашего командира». Прежде всего, надо было определиться с ремонтом первой дымовой трубы. После короткого совещания ее решили укрепить шестами на растяжках и срубив рванину, обернуть дыры жестью с асбестом. Мелкие надводные пробоины в бортах еще ночью были заделаны деревянными пробками и цементом, у крупных сейчас раздавался веселый перестук плотницких топоров. Хуже было с подводными пробоинами, приведшими к затоплениям. Спор по поводу того, стоит ли останавливать машины и заводить пластырь, чтобы заделать пробоины деревом и осушить отсеки сейчас, или это подождет до завтра, был прерван приковылявшим к мостику в сопровождении мичмана Балка Рудневым, вырвавшимся наконец из рук докторов. Послушав минут пять прения сторон, командир приказал лечь в дрейф, имея, однако, под парами половину котлов, и заняться нормальным ремонтом. Также было приказано как можно быстрее привести в порядок минный катер номер два, близнец оставшегося в Чемульпо, превращенный при прорыве осколками в большое подобие дуршлага. После направления матросов на работы и внеочередной выдачи двойной чарки офицеры по приказанию Руднева собрались в кают-компании для проведения военного совета. – Ну-с, господа, чем порадуете соню-капитана? Для начала, в каком состоянии крейсер? Надеюсь получше, чем у вашего командира, – морщась от ноющей боли где-то в глубине свежеперевязанной раны, осведомился Петрович. – Расскажите нам коротенько, Вениамин Васильевич. – Крейсер в состоянии между идеальным и просящимся на капремонт с докованием. Трубу укрепили, но сильного шторма она может и не выдержать. Сейчас подведем пластыри, осушим ямы, заделаем деревом пробоины. По прикидкам, через часа два-три cможем дать ход. Но опять же, попадем в шторм баллов на семь – все эти временные закупорки полетят к черту. То же и в бою, причем не надо даже, чтобы по нам попадали японцы. Хватит сотрясений от своих выстрелов. Пяток залпов всем бортом, и затопления всего, что мы сейчас откачиваем, я вам обещаю. Для нормального ремонта нужны или док, или хотя бы кессон и неделя времени. Ну и мастера получше наших не помешали бы. Хорошая новость – набор не поврежден нигде. Так что деформаций корпуса и палубы быть не должно. Резюме – ходить можем куда угодно, правда, лучше бы не полным ходом и без сильных штормов, драться категорически не рекомендуется. На этом все. – Штурмана, вам слово. Евгений Андреевич, прикинули, где нам можно надеяться поймать «Ниссина» с «Кассугой»? – Что мы знаем? На четырнадцатое февраля запланирован их приход в Йокосуку. А намедни противник прошел мимо Сингапура. Им еще минимум два раза надо бункероваться, дальность у «Гарибальди» не более 1600 миль. В море, если там и правда три сотни человек на два крейсера, они не смогут. Это и при полной-то команде аврал на два-три дня. Так что им предстоят минимум два захода в порт, – старший штурман «Варяга» лейтенант Беренс подошел к расстеленной на столе карте, – и наиболее вероятны, как первая точка, Лусон или Формоза. Мимо них идти так и так, я бы на их месте бункеровался там. Мы туда должны успеть одновременно с японцами, идти нам примерно одинаково. Но мы можем караулить только у одного порта, так что даже не знаю, как и быть. Потом они могут бункероваться на островах Рюкю, угольных станций там хватает. И это если они вообще не пойдут в обход вокруг Филиппин… Задача нерешаемая, простите, Всеволод Федорович. Сплошной русский авось получается. – Гм. Да, задачка… – Ну, а если мы захватим пару пароходов с радио и подгоним их к выходам из Лусона и Тайваня, соответственно, и пусть при появлении рядом с ними «Гарибальди» они нам телеграфируют? А «Варяг» будет ждать в проливе Лусон, ровно посередине. – Идея замечательная, Вениамин Васильевич, тем более что пароходы нам захватывать и так предстоит. Духом пиратства вы правильно прониклись. Но ширина пролива там миль триста, радио на купцах, даже если мы найдем пару с телеграфом (а это пассажирские, неприкосновенные для нас), дай бог, полсотни. Не услышим, один черт. Помнится, на некоем пароходе нам на первую эскадру из-под шпица обещали отправить несколько комплектов новейших приемников и передатчиков… Эх, знать бы, где он сейчас болтается. Все одно японцам достанется, а нам бы пригодился. Но, в общем, вариантов вижу два: или надо как-то выяснить, где они будут бункероваться, или набраться наглости и ловить прямо у Йокосуки. – Ну и как выяснять будем? Попросим отца Михаила устроить молебен с просьбой ниспослать просветление? – Да пожалуй, что никак, сам знаю. Можно было и не ерничать, пожалели бы раненого командира хоть раз в жизни по такому случаю… Как видно, придется нам, господа, все-таки прогуляться вокруг Японии к Йокосуке, как я и предполагал. – Всеволод Федорович, это же логово! Главная база японского флота, побойтесь Бога! Их же обязательно встречать будут, уж коли «Варяг» в море. А нам в нашем состоянии боя ни с кем крупнее миноносцев не выдержать! Ведь в соответствии с информацией штаба эскадры, там по берегам залива Цуруга, на острове Осима и в районе Йокосуки под двести орудий уже напихано! И наблюление за морем должно быть соответствующее… – Ну что же, значит, нашему «Варягу» придется утонуть. Причем срочно. Как продвигается ремонт минного катера? Когда он сможет пройти сотню миль своим ходом? Со всех сторон на командира смотрели удивленные глаза офицеров, пауза подзатянулась. Секунд через пятнадцать старший офицер осторожно произнес: – Всеволод Федорович, а вы себя хорошо сегодня чувствуете? А то, как утром встали, так сразу же и побежали по крейсеру… Это с вашей-то ногой. Может, вас сейчас наши эскулапы осмотрят, благо они оба тут? А собрание, оно, право дело, подождет пока… – Да вполне изрядно я себя чувствую! Нога, она, конечно, дергает. Но это нормально при ранении с накладкой швов, и доктора меня еще утром почтили своим вниманием. А с чего это вдруг вы, голубчик, моим здоровьем озаботились? – Ну, не знаю, собираетесь топить крейсер и НА КАТЕРЕ идти на абордаж вокруг Японии… По-моему, это уже слишком, не правда ли, господа? Зачем вообще было прорываться, топились бы прямо в Чемульпо! Ответом ему стал гомерический хохот командира. Минуты через две, после безуспешных попыток хоть что-то сказать, вытирающий слезы Руднев наконец смог выговорить: – А санитаров уже позвали со смирительной рубашкой? Ну, Вениамин Васильевич, спасибо, повеселили. Кто еще поверил, что я собираюсь на самом деле топить крейсер? Неожиданно отозвался мичман Балк: – Не знаю, как остальные господа офицеры, но я слышал, что слышал, а именно, «нашему «Варягу» придется утонуть». Что же еще это может означать? – Да, пожалуй, я сам виноват, прошу прощения, господа. На самом деле «Варяг», конечно, никому я топить не позволю, но вот нашим злейшим друзьям из штаба Того надо бы поверить, что он затонул. Поэтому нам с вами придется гибель «Варяга» инсценировать. Заодно неплохо бы позаботиться о раненых. Господа эскулапы, к завтрашнему вечеру подготовьте к транспортировке всех тяжелораненых, которых нужно и можно свезти на берег. Вениамин Васильевич, как только закончим заделку пробоин, сейчас же начинайте латать катер. Срок у вас тот же, что и у лекарей – до завтрашнего вечера. Как начнет смеркаться, загрузим в катер всех раненых, что поместятся. Причем всем, кому можно, лучше сделать уколы морфия, чтобы не растрясти, ну и пусть они лучше спят в момент погрузки. Господа Банщиков и Храбростин, кому-то из вас придется сопровождать раненых и заодно покомандовать катером, пока он не дойдет до Шанхая, мы как раз за двое суток миль на сто к нему подойдем. Или до первого же встречного парохода. Кому – решайте сами. Не знаю, кому будет проще – тому, кто останется на крейсере, или тому, кто на катере пойдет. Возьмите из машины пару кочегаров и меха, попросите неболтливых, курс вам штурмана нарисуют. Больше людей вам дать не могу и опять же, места на катере лишнего не будет. Главная для вас задача – не только довезти раненых до госпиталя, но и рассказать как можно большему числу корреспондентов, что «Варяг» УТОНУЛ. От полученных при прорыве повреждений. Слава японским артиллеристам и их страшным фугасным снарядам. Мы вам в подтверждение отдадим журнал, флаг и половину корабельной кассы, она вам тоже пригодится больше, чем нам, корсарам… Так, вижу в глазах народных непонимание и негодование, давайте по старой морской традиции начнем с младших по званию. Милый граф, что вы имеете сказать против? Мичман Алексей Нирод, весь в йодовых крапинках на местах вчерашних ссадин, вскочив с места, взволновано заговорил, причем после боя его «Р» стало походить на «Г» еще больше: – Как можно инсцениговать гибель кгейсега? Ведь в России на него надеются в штабе, мы спутаем все карты под шпицем! А наши родные? Им, думаете, приятно будет узнать, что мы погибли? Вы о семьях команды подумали? У меня невеста в Питере осталась… Потом, никогда не слышал о том, чтобы в истории войн какой-либо корабль прикидывался мертвым. Низко это, как… Как… – Ну, договаривайте, договаривайте, Алексей Михайлович. Как «подвод мины под киль вражеского корабля на катере под флагом переговоров»? Не стесняйтесь, господа, для того и собрались, чтобы обменяться мнениями. Кто еще из мичманов желает высказаться? Эйлер, осколком благословленный? Пожалуйста, всегда рады услышать мнение лица, столь трепетно оберегаемого Всевышним. – Господа, не дело это – флаг наш на катер передавать. И, главное, я не вижу никакой тактической выгоды от этой затеи – от Шанхая до Йокосуки, а мы, я так понял, туда нацелились, нас не один десяток пароходов увидит. Все одно слух пойдет, что «Варяг» жив. Зачем? – Так, кто еще из мичманов что хочет сказать, или перейдем к лейтенантам? Мичман Балк? Василий Александрович, каковы ваши соображения? – Господа, если разрешите… У меня, помнится, дядя… Не все в семье морскими офицерами были, воевал в Чечне против Шамиля. И однажды его разведывательный отряд в горах зажали так, что всем уйти было ну никак не возможно, а донести, в каком именно ауле скрывались главные силы горцев и куда они направляются, было необходимо, причем срочно… В голове Руднева пронесся рой мыслей, с общим лейтмотивом: «Идиот! Какая война в Чечне?! Прокололся, теперь его придется списывать на берег как психа! Ну что бы тебе не помолчать, крыса сухопутная, со своей Чечней, а? Еще сейчас старпома назови брателлой, как меня вчера и все, попалил…» Он судорожно начал оглядываться по сторонам, но, к его удивлению, офицеры внимательно слушали Балка, не проявляя никаких признаков удивления или непонимания. «Идиот, воистину идиот! Но только не Балк, а я. Ведь Россия и в двадцатом веке воевала в Чечне! И Шамиль – не наш одноногий гроза роддомов, а настоящий, был долгоиграющей проблемой России именно в девятнадцатом веке! Все это уже было… – отлегло от карпышевской половины сердца Руднева. – Но к чему он клонит?» – Так вот, ему тогда пришлось оставить на небольшом перевале две трети отряда вместе с хорунжим и почти всеми патронами. Из них живыми не вернулся никто. Но зато всю банду потом на выходе из ущелья ждал полк с двумя батареями, и одним залпом картечью выбили более половины, а остальных посшибало с лошадей в давке… Никто не ушел, пленных тогда уже ни мы, ни они не брали… Я к чему эту сухопутную историю вспомнил. Он мне рассказывал это всего один раз, когда я уходил в море в первый раз офицером, а не гардемарином. И повторил тогда: «Иногда мужество офицера в том, чтобы принести необходимую жертву и поступиться всем, даже приказом и даже своим добрым именем ради общей победы». Он до сих пор простить себе не может, что тогда на перевале не остался. Но хорунжий ему сказал: «Ваше благородие, мне просто не поверит никто, и ляжете вы тут зря, а разбойники эти в долину, за Терек уйдут и вырежут один бог знает сколько наших деревень. Так что давай ты лучше в штаб, а я уж тут. Каждый должен делать свое дело». И смотрели на него многие косо – как же, пятерых оставил, а сам с одним раненым ушел… Но поступи он строго по законам чести, что бы было? Нет гарантий, что хорунжего бы ночью к генералу вообще пустили бы. Не обязательно бы ЕМУ, хорунжему, а не поручику, поверили бы настолько, чтобы среди ночи поднимать полк с артиллерией и по ущельям, ломая ноги лошадям и людям, тащиться два десятка верст. А потом еще хорунжего козлом отпущения и сделали бы, за его, дядьки, гибель зряшную и за то, что банда ушла. Если наша псевдогибель и правда поможет захватить для России два новейших броненосных крейсера, то я готов принеси в жертву слезы моей матери, невестой пока не обзавелся… Хоть и не хочется, но НАДО. А по существу возражений господ графа Нирода и Эйлера – штаб все одно нами никак руководить не cможет, пока во Владивосток не придем. А купцы по дороге… Так нас же никто не заставляет идти под русским флагом? На купцах не настолько разбираются в силуэтах, чтобы отличить «Варяг» от японца. Ну и не будем без нужды сближаться лишний раз… А узнают – придется им с нами идти, вокруг Японии. «Не ожидал от этого Василия такой поддержки, господа офицеры-то призадумались, точка зрения уж больно неординарная, по крайней мере для этого века. Странно, вчера как послушаешь этого Балка – бандюк бандюком. А сейчас – офицер и джентльмен, у меня у самого похуже получается. Это он вчера со мной дурковал или за сутки так духом эпохи проникся? Не человек – загадка, надо бы разобраться», – успокоился Руднев. – Ну, господа офицеры, перейдем к лейтенантам? Да, господин артиллерийских дел мастер, чем вы порадуете? – У меня одно сомнение, Всеволод Федорович, – не обращая внимания на подколку Руднева, задумчиво произнес Зарубаев, – ну, прикинемся мы мертвыми, ну поднимем что Юнион Джек[52], что Веселый Роджер[53]… Все одно, первый же пароход, который сообщит в порту, что ему попался четырехтрубный крейсер в шаровой раскраске, наше инкогнито пустит псу под хвост с вероятностью пятьдесят процентов. Ну не так много в этих водах четырехтрубников, а с нашей окраской вообще раз-два и обчелся. И все, что характерно, русские. Имеет ли такая затея смысл? – Вот это уже то, что я называю возражением по существу дела. А, как вы думаете, друг мой, что будет, если этот капитан сообщит, что видел пятитрубный крейсер с парой орудийных башен в окраске британского флота? – Ему никто не поверит, единственный пятитрубник в этих водах – «Аскольд», башен у него отродясь не было, да и окраска наша… И где вы возьмете этот фантом? – Вот именно, что не поверят. А через неделю будут поступать уже сообщения о четырех– или даже трехтрубном крейсере с башнями. А откуда взяться фантому, спрашиваете? Из «Варяга» сделаем. Сначала поставим на недельку фальшивую трубу, а потом уберем ее и, наоборот, поврежденную трубу обернем парусиной заодно со второй, издалека сойдем за трехтрубник. То же с башнями – деревянный каркас и парусина. И опять перекрасимся под японца или немца. Маскировка, однако… Следующий час прошел в отработке деталей, спорах, но вопрос об этичности фальшивого утопления крейсера никто из офицеров больше не поднимал, по крайней мере вслух. На выходе из кают-компании Руднев подошел к Балку и вполголоса произнес: – Спасибо за помощь, Василий. Классно про хорунжего придумал. Но ты уж предупреждай в следующий раз. Как про Чечню начал, меня чуть Кондратий не хватил! – Насчет помощи – всегда пожалуйста, одно дело делаем. Я России присягал в свое время и буду этой присяге верен по-настоящему и здесь. Родина – она всегда одна. А то, что время и начальство другие… Это все архитектура, сути не меняет. А вот про выдумал… Не такая у меня хорошая фантазия, Всеволод Федорович. Замени хорунжего на сержанта, лошадей на БТРы, девятнадцатый век на двадцатый, и все тебе будет ясно… Да, и еще, извини за мой вчерашний тон. Сам не мог понять, что на меня нашло – как дешевый гопник выпендривался. А потом допетрил – тестостерон в голову ударил! Помолодеть на тридцать лет, это еще тот опыт… – Да ладно, проехали, но вы что, правда в Чечне картечью духов валили? – Картечь или АГС[54] с пулеметами в упор, какая разница? Главное, что идею принесения необходимой жертвы для общего дела твои офицеры поняли. А то, что мне генерала пришлось час на мушке держать, чтобы этот пузан приказ полку на выдвижение дал и не отменил его раньше времени, да еще дверь в спальне забаррикадировать, чтоб его холуи не вмешивались – это твоим офицерам знать не надо. Не поймут, не то время… – А потом что было? – Потом, потом… Суп с котом. Ему Героя России, а меня турнули со службы за «психическую неуравновешенность»… Так мой приказ на «подпола» до Пашиной[55] закорючки и не дошел. Ничего интересного, короче. – Извини, Василий Александрович… Да, это по-нашему. По-бразильски! Тем временем «Варяг», оставляя за кормой редкие дождевые облака, ползшие с юга, продолжал свой неспешный бег в сторону Шанхая. Еще через час младший из докторов был отправлен своим старшим коллегой спать, причем под угрозой жалобы командиру. Младший лекарь Банщиков по-человечески не спал уже двое суток, так, пару часов урывками. И его более мудрый коллега решил, что состояние доктора начинает представлять опасность для пациентов. Поэтому, невзирая на возражения, вроде: «А как насчет вас самого неспавши», отослал того отдохнуть, пообещав, правда, разбудить его через четыре часа и залечь самому. Добравшемуся до своей каюты доктору уже не хватило сил на то, чтобы нормально раздеться, и уснул он в брюках и рубашке. Однако через два часа беспокойного сна почему-то проснулся и, не одевая сюртука и ботинок, кинулся на верхнюю палубу. Побегав по ней взад-вперед пару минут под изумленными взглядами палубных матросов, ремонтировавших катер, Банщиков рванул в сторону каюты командира. Мысли Руднева, сидевшего перед пустым листком бумаги в попытках выдавить из себя хоть какие-то дополнительные воспоминания о графике перегона «Ниссина» с «Кассугой», были бесцеремонно прерваны громким и суматошным стуком в дверь. – Кто там! Что за пожар? Японцы? – Петрович, Петрович, милый, это я… – Вадик?! Ну все, песец к тебе пришел, осел!!! * * * – …Вот так вот меня сюда отец с ассистентом и отправили… Солярки у них хватит еще на одно перемещение, на два никак. Так что на твой вопрос насчет пришельцев – еще одного можем ждать, но кого в кого и когда именно, не знаю. Во время рассказа доктор Банщиков, aka Вадик, промакивал салфеткой рассеченный лоб. Тест со стаканом он, как и было предсказано Петровичем, бездарно провалил и теперь прижимал холодную серебряную ложку к свежему синяку под левым глазом – следу горячей встречи двух давних друзей. Сказать, что Петрович был очень рад наконец-то увидеть хоть кого-то из тех, кто нес прямую ответственность за все случившееся с ним, значит не сказать ничего. Первые полчаса сбитый с ног точным ударом правой командирской руки Вадик выслушивал все, что о нем думает бывший софорумник. Любая попытка встать пресекалась не сильным, но болезненным ударом командирского костыля по лбу. Было очевидно, что Руднева звук удара дерева о кость забавляет. Следующие полчаса Вадик пытался убедить его и вызванного вестовым Балка, что за борт его прямо сейчас бросать не надо, и только потом ему, наконец, позволили изложить свою точку зрения на события. – Ладно, Вадик. Как ты сюда прополз, мы с Василием поняли, теперь объясни нам, а ЗАЧЕМ ты нам тут нужен, живой и здоровый. С Василием понятно – офицер, спецназ, сплошные плюсы для нашего положения и грядущего абордажа. Я – вынужденно командир «Варяга» и лучший спец в грядущих событиях на несколько лет вперед на борту, а по путям развития техники – так на десятилетия вперед наметки помню. А ты нам на кой, лишний балласт? Ты кто, студент меда пятого курса, так? Какие у тебя полезные знания, которые можно применить в данной эпохе? Ноль ты без палочки без своей диагностической аппаратуры образца начала двадцать первого века! А если ты рассчитываешь на мои дружеские чувства, то после того, как я от Василия узнал, что это ТЫ меня подвел под монастырь, лучше и не мечтай. – Знаешь, Петрович, на твои дружеские чувства я и не рассчитывал. Поэтому подстраховался. Во-первых, вам поддержка с самого верха не помешает, я думаю? – Дорогой Вадик, твоего папы-профессора с его знакомствами тут нет. Тем более моего босса, который и был его главным знакомством «наверху». Так что вернись в реальность и не обещай нам того, чего у тебя нет. – Зато тут есть император Всероссийский Николай Второй, у которого сын родится больным гемофилией. Это несвертываемость крови, а пара родственников страдают от пневмонии недолеченной. Ну и еще он легко поддается внушению, судя по истории с Распутиным. – У тебя нет никакой аппаратуры, нет антибиотиков, ни хрена у тебя нет, чтобы Николашке предъявить. Как там в той старинной рекламе было? «Слова твои пустые обещания!» Я уже молчу, что гемофилию и у нас лечить пока не научились, это же генетическое заболевание. – Лечить – нет, не научились. А вот облегчать состояние больного, если у него болезнь в легкой форме, а цесаревич при тяжелой до 1918-го просто не дожил бы, можно простыми переливаниями. Свертываемость временно улучшается, если по-простому. В нашей истории первые переливания были в 1914-м, так что ускоряем всего на десять лет. А группы крови, технология их распознавания и то, что переливать лучше плазму крови, отделенную на центрифуге, – это уже мое личное ноу-хау. Сутки почти за компом сидел и как попугай зазубривал, КАК это можно сделать в начале века. – А кто ты ТУТ такой, чтобы тебя к императору вообще допустили? Младший врач с пусть героического, но рядового крейсера? Это все равно, что у нас к президенту на личный прием пробиться полковому доктору из Чечни… – Василий, а тут ты не прав. Положим, один раз к Николаю мы нашему доктору доступ обеспечить сможем… – Как? – Николай зело любит всякую мистику. Так что если ему из Циндао дать телеграмму с датами гибели «Енисея» и «Боярина», то на прием можно рассчитывать. Пока Вадик доберется до Одессы, они как раз погибнут. – Петрович, а ты помнишь, когда они должны потонуть? – Вадик, забудь о Петровиче, на людях ляпнешь – придется списать тебя на берег как психа. Я – Руднев Всеволод Федорович. А насчет помнить, когда они затонут – обижаешь, тут уже я в теме, как ты с переливаниями, а Василий со спецоперациями. – А они точно потопнут по графику? Наша эскапада вчерашняя на их судьбу не повлияет разве? – Они оба завтра подорвутся на своих минных заграждениях, которые будут ставиться по довоенным планам. Что бы мы на «Варяге» здесь ни вытворяли, этого нам не изменить. А вот воспользоваться этим мы очень даже можем! – А я хотел ему его дневники за 1904 год, за январь процитировать, то-то мужик удивился бы с его-то преклонением перед мистицизмом. – Ну так и процитируй, раз уж выучил, «Машу каслом не испортишь», как говаривал поручик Ржевский. – Хорошо, уговорили. Когда мы отходим на катере, Петрович? – А кто такие «мы», прошу прощения? – С нескрываемым сарказмом спросил Балк. – Да, Вадюш, мне вот тоже интересно, чего это ты себя на «мы» вдруг стал называть-то? Тебе царем точно стать не светит, тебе его только уговорить надо, а не подменять, – весело поддержал его Руднев, уютно (насколько это вообще было возможно с пробитой в трех местах осколками обивкой и перебитой ножкой, под которую подложили пару книг – плотники все еще были заняты латанием более важных, чем капитанское кресло, вещей) развалившийся в кресле. – Ребята, вы чего, меня одного отправите, что ли? – Даже привстал от возбуждения Вадик, всегда бывший домашним мальчиком, которому до сих пор ничего сложнее спаивания Карпышева в жизни делать не приходилось. – Нет, конечно, пара мехов и куча раненых, а ты на что рассчитывал? – Мужики, но я же… – Хватит истерик! Еще расплачься мне тут! Ты, во-первых, сам мужик, во-вторых – морской офицер, а в-третьих, ты что, правда думаешь, это ТЕБЕ будет тяжело? Тебе надо дойти до порта, дать интервью в газеты о гибели «Варяга» и отправить телеграмму царю! Расслабься, текст твое альтер эго – доктор составит. Добавь туда даты гибели «Боярина» и «Енисея», сам на пароход и в Одессу, оттуда курьерским в Питер. Там – дожать Николая на сохранение в тайне истории с «Варягом» и на отсылку команд для гарибальдийцев во Владик. А нам с Василием всего-навсего выиграть войну! Вдвоем, блин! – Стоп. Федорыч, у тебя тут нестыковка. Если из Питера на Дальний Восток отбудут команды на два «Гарибальди», а у берегов Японии пропадут «Ниссин» с «Кассугой», то об инкогнито можешь забыть. Нас тогда будут искать и, скорее всего, перехватят. – Тут ты, брат Василий, прав. Надо бы как-то замаскировать. О! Идея. В России всерьез думали о покупке у Аргентины двух гарибальдийцев, но не срослось – бабки да откаты не поделили. Исполняющий обязанности начальника Главного морского штаба Рожественский заявил, что они не вписываются в концепцию комплектования нашего флота, не подходят по типу. Видать, с ним не поделились. Или с кем повыше, а ему объяснения искать пришлось. А что, если официально они из Владика на пароходе отбудут принимать аргентинские крейсера, скажем, на Яву? Как, Василий, прокатит? – Возможно, но только если никто, кроме Николая и Вадика, в Питере об истинном назначении этих экипажей знать не будет. Так с ходу лучше ничего не придумаю… И еще, ведь Япония запросит у Аргентины, правда ли та продала крейсера России? – Угу, а потом еще Англия ноту заявит, что, мол, нельзя воюющей стране продавать оружие. Но самое смешное, что Аргентина будет искренне отрицать, что продавала их России. Пусть японская разведка и дипломаты помучаются! – Ребята, да я не путешествия боюсь, как мне одному уломать Николая-то? Он же самодержец Всея Великая, Малая и Белая Руси! Князь Финский, государь Туркестанский и прочее, прочее, прочее[56]. А я кто? Тут одного лечения сына и дядьев не хватит. Я же не волшебник и не гипнотизер, в конце концов! Ладно бы с тобой, Петрович, или с вами, Василий… Резким взмахом руки Балк прервал лекаря. – Мы ЗДЕСЬ ровесники, и вообще в одной лодке, так что давай на «ты». – Василий, не обзывай мой крейсер лодкой! Разжалую в матросы! Вадик, пряник ты сам для Николая придумал, причем классный. Я бы такой не смог, честное слово. Так что тебе и флаг в руки. А сейчас мы тебе еще и кнутик для него подготовим, индивидуального, так сказать, действия. Персональный ад императора Всероссийского Николая Второго, прекрасного семьянина, кстати, и неплохого человека, но несчастного правителя. Причин его катастрофы как самодержца предостаточно. Начиная с грядущей семейной драмы в виде сына-гемофилика, краха надежд на удачные замужества для дочерей и вызванной всем этим прогрессирующей неврастении у жены. Добавь сюда еще патологические упрямство и самоуверенность, проистекающие не столько от его «царскости», сколько от истовости в православии и уверенности в своем мессианстве на благо России. Так что в первое время требовать от него что-то или давать рекомендации боже тебя упаси! Для того, чтобы он просто начал относиться всерьез к тому, что ты говоришь, нужен мощнейший шок. Значит, запоминай. Тебе придется открыть карты. Никакой мистицизм не поможет заморочить ему голову настолько, насколько нам необходимо. Придется тебе рассказать, кто ты и откуда, вернее, «из когда». Процитируй его дневник, расскажи ему вкратце, чем кончилась у НАС русско-японская война, про первую мировую, про революцию. Короче, обо всем том «хорошем», к чему привела ЕГО страну дружба с франками и англосаксами… Про то, что такое гемофилия и как она у нас лечится – на десерт. Если поверит, переходи к судьбе его семьи, и потверже. Про подвал в Ипатьевском доме, про кислоту на трупы, чтобы не опознали, про то, как дочерей штыками добивали, и прочие грязные подробности в стиле «Дорожного патруля». Напугай его по-полной, тогда он твой. Как думаешь, Василий, сработает? – Должно. Но давай внесем некоторые коррективы, поскольку до мировой войны и сопутствующих ей «прелестей» еще годы, а нам здесь и сейчас с японцами разбираться надо. – Да, кстати, коль уж такой расклад, чем бы еще загрузить самодержца, чтоб реально помог православному воинству… Ну, из того, что они там в Питере могли сделать, но не сделали? Кто из адмиралов, генералов, командиров, корабелов нам нужен, а кого гнать немедленно? Какие из кораблей сейчас в Средиземке, на Балтике? Какие части боеготовы в западных округах? А черноморцы… – Ладно, мужики, давайте по порядку, и лучше письменно, а то башка пухнет. – Ну-с… Будем соображать на троих? Намекнул бы Тихону своему, чтоб глотку промочить, а, ваше превосходительство… Долго еще в тот вечер, плавно перетекший в ночь, в командирской каюте сидели трое. Не один раз вестовой каперанга бегал сначала за чаем, а потом и кое за чем покрепче. Современники, как окрестил их группу Балк, обсуждали, спорили, ругались, мирились, снова и снова выдвигали свои и критиковали чужие варианты действий и развития событий. Крейсер же исправно наматывал на лаг милю за милей, двигаясь на двенадцати узлах на юг. Время от времени «Варяг» вздрагивал израненным корпусом на особо крутой волне, как будто ему в полудреме экономичного хода снова и снова снились попадания вражеских снарядов, боль разрываемого шимозой металла и ужас маневров уклонения от торпед прямо по мелям… Из книги «Дневники офицера японского флота»СПб., «Речь», 1909 г. Примечание русского издателя: Впервые книга издана в Лондоне в 1907 году под названием «Выдержки из дневника лейтенанта японского флота И*** о ходе войны с Россией», но, судя по объёму располагаемой информации, автором данного произведения является не лейтенант, а один из старших офицеров флота Микадо: или офицер штаба Того, или один из командиров кораблей первого ранга; наиболее вероятно, судя по некоторым оговоркам – капитан первого ранга X. Идзити, командир флагманского броненосца «Микаса». Даты как в оригинале, по японскому календарю. 5 декабря Вернулся из отпуска. Получил новое назначение. На кораблях необычная для этого времени года суета – приём запасов и проворачивание механизмов два-три раза в сутки прерываются учебными тревогами. Очень напоминает подготовку к большим манёврам и императорскому смотру в 1901 году. Длительные отпуска отменены, отчего некоторые новые товарищи смотрят на меня с белой завистью. 20 декабря Интенсивность подготовки не снижается. Судя по разговорам, в других отрядах происходит что-то подобное. 6 января У всех офицеров сложилось мнение, что мы готовимся или к войне с Россией, или к масштабной демонстрации ей своих намерений. После анализа зарубежных газет другого повода для мобилизации мы не видим. 11 января Команда чутко отреагировала на изменение тональности токийских газет в отношении русских – у всех на устах слово «война». У некоторых нижних чинов – с интонацией осуждения. 15 января Офицеры получили инструкции о необходимости довести до команды, что божественный микадо не хочет войны, но надеется, что если русские не оставят ему другого выхода, то каждый японец с честью выполнит свой долг. 16 января С нашего отряда списали пять нижних чинов как потенциально неблагонадёжных. Из них ни одного моего подчинённого. 6 февраля Вышли всем отрядом в сторону Кореи. 7 февраля (25 января по юлианскому стилю) Отряды соединились у берегов Кореи. Теперь с нами ещё и транспорты, и миноносцы. Значит, война – для простой демонстрации вряд ли стали бы гонять наполненные войсками транспорты и нежные миноносцы. Задержаны русские пароходы «Россия» и «Аргунь». «Такачихо» пролил первую кровь, умудрились протаранить кита. Доброе предзнаменование. «Асама» с отрядом крейсеров повел транспорты с армейским десантом, назначенным для занятия Сеула, в Чемульпо. 8 февраля Под вечер расстались с миноносцами. Мы все молимся за их успех. 9 февраля Утром вернулись миноносцы, радостные доклады не портят даже сообщения о потерях. Как только развеялась утренняя дымка, объединённый флот пошёл добивать русских. На рейде Порт-Артура хаос, но нас уже ждут – огонь открыли как корабли, так и береговые батареи. Эти «сыны…»[57] не смогли потопить ни одного русского корабля. Воевать же одновременно со всей артурской эскадрой и береговыми батареями[58] адмирал не решился. Видимо, война затянется. Вечером получили радиограмму из Чемульпо. Адмирал обеспокоен, хотя из-за качества связи всех подробностей не знает даже он сам. 10 февраля Через два часа после рассвета пришли на рейд Чемульпо. Страшная картина погибших кораблей. Порт как умер – все боятся мин. Ещё печальнее, что «Варяг» ушёл. Пусть даже и избитый (малые крейсера в Чемульпо не запятнали свою честь), он всё равно опасен для войсковых перевозок. Через пять минут после получения докладов адмирал отправил полным ходом[59] броненосные крейсера по направлениям в Артур («Ивате» и «Идзумо»), Вэй Хай («Адзума»), Циндао («Токива») и Фузан («Якумо») с приказом поймать и уничтожить русский крейсер, а если не получится, то хотя бы добиться интернирования. Телеграммами в Фузан и Токио запретили перевозку войск до уточнения ситуации с «Варягом». После полудня корабли первого и третьего боевых отрядов широким строем фронта с миноносцами в промежутках, охватывая полосу до тридцати миль, отправились вдоль корейского побережья на юг. Четвёртый отряд оставлен в Чемульпо. Мы отдали им все те немногие шлюпки и катера, что были при нас. Помимо охраны рейда и латания пробоин они будут заниматься разгрузкой уцелевших транспортов, поиском мин и постановкой вешек на фарватере. Чтобы быстрее провести разминирование, им приказано использовать имеющиеся под рукой миноносцы: начальник штаба, капитан первого ранга Симамура высказал мысль, что мощности машин на катерах может не хватить для надежного захвата мин. К вечеру получили телеграммой извещение о выходе в море накануне 4-х русских крейсеров из Владивостока. Напряжение в штабе очень высоко, поскольку 2-я эскадра находится в состоянии, исключающем их перехват. Мнения на совете разделились. Но адмирал принял решение не возвращать броненосные крейсера из поиска «Варяга». Пришлось дать приказ о временном задержании в портах севернее широты Мозампо всех коммерческих судов. Понятно, что в полном объеме его выполнить не удастся. Поскольку график высадки сорван по нашей вине, а армия понесла потери еще до высадки, генералы неизбежно потребуют от флота решать проблему с доставкой дополнительных войск. Поскольку пароходы для этого придется собирать недели две, командующий принял решение подключить к транспортным перевозкам наши шесть вспомогательных крейсеров. Более того, отдан приказ готовиться к возможной перевозке пехоты 5-му и 6-му боевым отрядам. Флоту приходится забыть о своей гордости. Отчёт императору о событиях в Чемульпо адмирал направил за собственной подписью – контр-адмирал Уриу погиб, не найдено даже его тело. И наш командующий решил принять этот позор на себя. 11 февраля За вечер и ночь собрали вдоль корейского побережья восемь транспортов. Утром миноносцы пополнили запасы угля с кораблей первого отряда, а третий отправился конвоировать транспорты в Чемульпо. Хотя толку от них сейчас там – чуть. Ведь придётся разгружаться с помощью шлюпок, а их на «купцах» и без того впритык. Еще 4 миноносца отправили к 4-му отряду помогать в тралении. 12 февраля В Фузане получили телеграммы из Вэйхая и Циндао – «Варяга» нет. Поездом из Сеула доставили издающуюся там для обитателей американской концессии газету «Korea Post». В обычные дни это листок с тиражом в пару сотен экземпляров – больше читателей у него нет. Но в этот раз, вместо обычной перепечатки телеграфных новостей, они издали специальный выпуск о событиях в Чемульпо тиражом в полторы тысячи штук – даже на крови янки готовы делать деньги! Теперь, после живописаний «подвигов» Уриу, «потопившего транспорт в нейтральном порту», любой англоязычный человек в Корее будет настороженно смотреть на японские военные корабли. Пополняемся углём. Адмирал наутро намерен организовать эскортирование войсковых транспортов до Фузана под прикрытием броненосцев. 13 февраля Миноносцы сегодня ночью пытались торпедировать «Ретвизан». Итог не утешительный: в русский броненосец ни одного попадания, а два наших миноносца серьезно повреждены. Вскоре после полуночи, уже после снятия с якоря, получили телеграмму о прибытии в Шанхай спасшихся с утонувшего «Варяга». Надо бы проверить место гибели, но корабли второго и третьего отрядов крайне нуждаются в бункеровке. Русские объявили о спасательной экспедиции к месту гибели корабля. Командующий приказал форсировать все операции, связанные с высадкой. Использовать крейсера в роли транспортов придется: армейцы требуют немедленной переброски для генерала Куроки дополнительных пяти тысяч солдат. 14 февраля Пополнив за ночь запасы угля с разгружающихся транспортов (лучше плохой уголь, чем никакого), корабли третьего отряда отправились к Артуру для того, чтобы найти и отозвать с поиска «Ивате» и «Идзумо». Поступило подтверждение о гибели под Артуром русских кораблей, «Енисея» и «Боярина». Первая по-настоящему хорошая новость с начала войны. 15 февраля «Адзума» и «Токива» прибыли в Фузан и приступили к бункеровке. «Ивате» и «Идзумо» в сумерках появились возле Чемульпо, о чём и поспешили телеграммой известить командующего. Фарватер в Чемульпо доступен! Наконец-то можно озаботиться масштабной переброской войск не только в бухту Асан. 16 февраля Все три отряда собрались в Фузане. Припозднившиеся приступили к бункеровке и готовятся перехватить владивостокские крейсера – лёгкие силы отправлены в патруль к северу от Цусимы. В связи с завершением прокладки временной телеграфной линии до Мозампо первый и второй отряды должны перейти на эту якорную стоянку. После Фузана – страшная глушь. Зато нет шансов ни для европейских шпионов, ни для русских миноносцев. 17 февраля Телеграмма о возвращении русских крейсеров во Владивосток. Хорошо бы задержать их там подольше. Наш штаб получил указания разработать операцию против города и порта. Приказ об ограничении коммерческого судоходства отменен. Глава 10 В борт ударили бортом, перебили всех потом! Тихий океан, 120 миль к югу от входа в Токийский залив, 12 февраля 1904 года – Ну и долго мы тут будем болтаться, Всеволод Федорович? За последние пять часов уже три раза приходилось давать ход и убегать от джонок. От джонок да сампанов! Крейсер первого ранга Российского императорского флота шарахается от японских плоскодонок с рыбаками… – Сколько нужно, столько и проболтаемся, – меланхолично буркнул Руднев, которого не смолкающее уже минут пятнадцать брюзжание старшего офицера медленно, но верно начинало утомлять. Подставив лицо ласковому, почти весеннему солнышку, Петрович расслабленно сидел в шезлонге на левом крыле мостика, наслаждаясь дыханием океана и криками чаек. Нога почти не болела. Но вот же, принесла нелегкая… «Все мозги выклевал, зануда…» Не открывая зажмуренных по случаю принятия солнечных ванн глаз, он примирительно продолжил: – Лишних глаз нам не надо. Так что Беренс все правильно делает. Не хватало только, чтобы нас кто-нибудь опознал сейчас. Сами же знаете, Вениамин Васильевич. – Знаю. Но ведь это простые рыбаки, можно и не так… – Ох… Опять вам все не так. Хоть чуток раненого пожалейте, всю плешь ведь проели, ей богу… Десять дней ворчите, не переставая. Сначала было «у нас уголь кончается». Чем закончилось? Попался нам этот угольщик, «Мари-Анна». Кстати, как вам названьице для вечно грязной посудины в семь тысяч тонн? Угораздило же их, болезных, кардиф в Японию везти так не вовремя. Для них, конечно… Теперь, небось, владелец парохода разорится, груз-то ему никто не оплатит, да и пароход мы тоже ему не вернем, военная контрабанда-с, сиречь конфискация… – Да, тут вам повезло, как раз вовремя! Но ведь его же могло и не быть. А уголь и правда кончался. – Не мне повезло, а нам, если на то пошло. Но неужели вы думаете, что мы не нашли бы другой угольщик? Ну, в самом худшем случае, пришлось бы брать не японский уголь даром, а заплатить за британский или североамериканский. Потом, после войны, если захочет казначейство. Но не найти угольщик в этих водах… Сие, простите, нереально-с. Далее. Вы были уверены, что пятая, фальшивая, труба есть несусветная глупость, так как «Аскольд» – единственный пятитрубник в этих водах, сидит в Порт-Артуре. – Не только в здешних водах. «Грейт Истерн»-то больше десяти лет как разобрали. – Хорошо. Единственный в мире, что с того… Надо было заводить всех в кают-компании аж до белого каления? И в итоге? Проехали, никто вроде не заинтересовался. Зато, гарантирую вам, что рассказам капитанов купцов о том, что мимо них прошел пятитрубный крейсер, никто не поверит. Именно потому, что его в этих водах быть не может. Потом вы были против того, чтобы маскироваться под тип «Дрейка», мол, британцы обидятся, если встретят. Не встретились… Потом вам не понравилось, что я реквизировал эту американскую посудину с грузом станков из Сан-Франциско в Нагасаки. Но, какого черта, это же был японский груз?! Кроме того, нам здесь и сейчас нужен был еще один пароход для организации более плотного дозора. Кстати, можно было бы и о завтрашнем дне подумать: нам это все богатство во Владике ох как пригодится. А вы – «Топить!» – Ну да, теперь у нас целых два груженых парохода и крейсер между ними, просматриваем аж сорок – пятьдесят миль, море, можно сказать, перегородили, мышь не проскочит! Курам на смех, да и только! – Знаете, Вениамин Васильевич, вы мне все больше напоминаете одного моего знакомого британского капитана, у него была присказка «и вообще, мне ВСЕ не нравится[60]». А уж ваша реакция на колосник на флаге, чтобы он не вился по ветру и издалека было не разобрать, что мы – русский крейсер, вообще сравнима только с реакцией кота на жестянку, привязанную к хвосту. – Язвите, Всеволод Федорович, язвите, сколько вашей душе угодно. Ну, а не появятся к ночи на горизонте наши гости, что тогда делать будем? И насчет «Дрейка», не пора ли еще ломать эти бутафорские башни из парусины на носу и корме?[61] А то сегодня, может, еще стрелять придется, а у нас треть артиллерии под парусиной. – Ломать – не строить. Наших визави до Индийского океана сопровождал «Кинг Альфред», если помните, именно типа «Дрейк», или «Гуд Хоуп», если вам так больше нравится. Так что если мы этот декор пока оставим, то нас вообще могут принять за старого знакомого. Проще будет сближаться. Ну, а если до заката рандеву не состоится, то придется нам отходить еще на полсотни миль к Йокосуке и завтра ждать там. В крайнем случае, мы их встретим послезавтра прямо у входа в Урагский пролив. Но тогда придется ограничиться простым утоплением по рецепту Зарубаева – по паре мин им в борта и бежать во Владивосток. – Все-то у вас просто, Всеволод Федорович. Неужели вы сами не нервничаете? Ведь мы сейчас у японцев как на заднем дворе. Нет! Как у парадного крыльца даже! До Токио меньше полусуток экономичным ходом. На горизонте то и дело дым или парус мелькнет. А если нас опознают-таки? Или, не дай бог, уже опознал кто-нибудь? Ведь не сбежать же нам, крейсер-то поврежден! А уж ваша уверенность, что четырнадцатого «итальянцы» будут входить в Йокосуку, вообще необъяснима, как… – Угу, как была необъяснима моя уверенность в том, что у японцев очень чувствительные взрыватели. Помню, помню… – усмехнулся Руднев. Но если бы старший офицер мог читать мысли своего командира, то он почувствовал бы себя полностью отомщенным. Радостных и оптимистических в голове не было. Ни одной. Только усталость, неуверенность и пустота. Он ощущал себя так, как будто почти две тысячи миль тащил крейсер на своем горбу. Каждая из его семи тысяч тонн, каждый килограмм корабельной стали, казалось, отпечатались на коже следами от заклепок и ракушек на днище. Никогда бы Карпышев, сидя в Москве XXI века за компьютером и обсасывая на любимом форуме ошибки Руднева, не подумал, что простой переход в пару тысяч миль на корабле – это такой адский труд! А ведь и штормов практически не было, и неприятель больше не встречался, и даже вездесущие британские крейсера как в воду канули, просто переход из пункта А в пункт Б, а вот, поди же ты… – Вениамин Васильевич, вам, как второму человеку на борту и без пяти минут командиру своего корабля, по секрету скажу – и у первого после Бога на душе часто скребутся кошки. Но командир никогда не должен этого показывать подчиненным. Он просто не имеет на это права. А чтобы расслабиться, рекомендую посмотреть на бак, там Балк опять абордажников своих тренирует. Цирк, да и только! – Да уж, абордажная партия для захвата броненосного крейсера в восемь тысяч тонн в двадцатом веке – это не цирк, это абсурд! – Но абсурд необходимый. – Не понимаю только, зачем он казаков туда включил? Они же заблудятся в коридорах или ноги на трапах переломают! – Зато стрелять умеют и шашкой махать. Кто знает, может, пригодится… * * * На баке мичман Балк, назначенный командиром абордажной партии, в который раз гонял своих подопечных. Предстоящее им дело осложнялась тем, что перед «Варягом» стояла классическая задача с двумя зайцами, причем ловить надо было обязательно обоих. Если британские капитаны решат до конца выполнить свой долг, то ловить два разбегающихся в разные стороны крейсера будет весьма сложно. Хотя какие у них к чертовой матери могут быть долги перед Японией, не интернациональный же? С учетом недостатка обученных абордажу людей, а главное потому, что сам Василий не мог оказаться в двух местах одновременно, Балк и Руднев решили подстраховаться, и в то время, когда абордажники будут брать под контроль первый крейсер, захват второго должен будет провести «Варяг». Подготовленная Василием группа состояла из одиннадцати казаков и пары десятков парусных матросов с «Корейца». Также, в основном за знание японского языка, в абордажную команду был включен и мичман Нирод, хотя поначалу он долго отнекивался. Последние десять дней Балк постоянно проводил тренировки в стрельбе из револьверов, а для казаков и в фехтовании. Раз в день, подогнав к борту угольщик или американца, тренировались в перепрыгивании с одного близко идущего корабля на другой. Для этого использовали аналог тарзанки, подвешенной к реям фок– и грот-мачт «Варяга». За один раз на каждой перелетали по четыре громко матерящихся человека. На вопрос Руднева: «И как тебе, Вася, пришла в голову такая хрень?» последовал честный ответ: «Видел в старом фильме про пиратов, всегда хотел попробовать, а возможно ли это на практике. Скоро узнаем». Со стрельбой у казаков проблем не было. Народ собрался бывалый и после каждой серии матросов с «Корейца» на всякий лад повторял пущенную Балком шутку о куче дерьма и брызгах[62]. Зато в цирковых номерах на трапеции уверенно лидировали бывшие специалисты по парусам с «Корейца» – несколько лет практики лазания по реям при любой погоде даром не проходят. А вот казаков уже несколько раз под веселые и соленые шутки матросов вылавливали из воды шлюпки, на такой случай буксируемые за кормой «Варяга». После первого купания казачий урядник попросил его благородие «не издеваться над казаками». В ответ Балк предложил ему пари. Если трое казаков, вооруженные шашками, смогут его, Балка, «порубать в капусту», то тогда все казаки освобождаются от тренировок по воздушной гимнастике. Если безоружный Балк в течение пяти минут не будет ни разу задет, то тогда они больше не жалуются на свою тяжкую долю и выполняют все его приказы без обсуждений и пререканий. После минутной паузы урядник поинтересовался самочувствием его благородия мичмана. После разъяснений, что вместо шашек будут использоваться ножны, так что рубать будут не насмерть, а понарошку, шоу таки состоялось. Со стороны казаков выступали наиболее заинтересованные лица – двое свежеискупавшихся в февральской водичке, согретых парой стаканов спирта, и сам урядник. Хотя Петрович видел не один десяток голливудских и китайских боевиков, воочию убедиться, на что способен рукопашник высокого класса, он имел шанс впервые. Первые две минуты Балк танцевал, уклонялся, исчезал из-под ударов, все больше распаляя противников. Он то нырял под рассекающие воздух ножны, то перемещался к замахивающемуся противнику или прилипал к нему, становясь неуязвимым для него и двух остальных, или не сильным, каким-то даже ленивым толчком опрокидывал того на палубу. Пару раз он, неуловимым для глаз движением, оказывался за спиной у кого-то из казаков, причем коллеги последнего не всегда успевали затормозить сами или остановить имитирующие шашку ножны. На третьей минуте поединка Балк все же пропустил удар. Распаленный своими непонятными промахами и смехом окружающих, получив очередную плюху от брата-казака, урядник Шаповалов разозлился всерьез и показал, что не зря казаки не одну сотню лет были непререкаемым авторитетом в сабельных сшибках для всех народов у любых границ Российской империи. Балк хоть и успел убрать предплечье, переведя движением корпуса удар в скользящий, все же был сбит с ног, откатившись по палубе на несколько шагов. Но вот когда он поднялся, выяснилось, что звереть могут не только казаки. Через десять секунд на палубе сидели трое обезоруженных и обескураженных амурцев. Никто из них или из наблюдавших за боем не смог точно сказать, что и как сделал Балк. Вроде бы ближайшего к нему противника он сбил с ног, как-то хитро крутанувшись, еще когда катился от удара. Потом у него откуда-то возникли в руке ножны, которыми он отбил удар и тут же плашмя огрел по голове урядника, а третий казак так вообще как бы сам натолкнулся на ногу мичмана. Но почему-то головой… После этого фраза Василия: «Господа, простите, погорячился, пари вы выиграли», – прозвучала в полной тишине как утонченное издевательство. Впрочем, урядник понял все правильно, признав, что «хоть я вас и задел, будь мы с шашками, а не с ножнами, порубали бы вы нас троих. Больше вы от моих и писку не услышите». Писку и правда не было, хотя мата хватало, ну да куда же без него в России, тем более на войне? Теперь по вечерам Балк с урядником рубились на баке. Посмотреть на этот, по выражению Руднева, «китайско-казацкий сериал» собирались обычно все свободные от вахты, включая и его самого. На приватный вопрос Балку, а зачем ЕМУ это надо, Василий ответил, что серьезно фехтованием на чем-либо длиннее ножа никогда не занимался и ему есть чему поучиться у урядника. К моменту остановки британского угольщика Балк еще не считал абордажную команду достаточно натренированной для того, чтобы брать его на ходу. Его, как положено, остановили сигналом и холостым выстрелом. Потом на шлюпках подвалила абордажная партия и после проверки судовых документов капитану объявили, что так как военная контрабанда, груз угля, направляющийся в Йокосуку, превышает пятьдесят процентов от общего веса груза, судно реквизируется. Удалось потренироваться только в беготне по коридорам и трюмам незнакомого судна. Первый «учебно-боевой» захват корабля на ходу довелось произвести десятого февраля. В принципе, американский пароход «Оклахома» Рудневу был не особо-то и нужен, но тут совпало несколько факторов. Во-первых, когда рассвело, он неожиданно оказался всего в трех милях от пары «Варяг» – «Мари-Анна», в исполнении русских матросов – «Марья Ивановна», и мог опознать крейсер, несмотря на липовые орудийные башни. Пистоны сигнальной вахте потом вставляли по очереди оба штурмана, старший офицер и сам командир. Во-вторых, у дозора из трех кораблей в полтора раза больше шансов перехватить противника, чем у двух. Ну, и наконец, Балк попросил потренировать ребят в «обстановке, максимально приближенной к боевой». А последней каплей оказался тот факт, что на «Варяге» практически закончилась провизия. Небогатый запас с угольщика для многочисленной команды «Варяга» – это на неделю. Подойдя к борту ничего не подозревающего американца под предлогом обмена новостями и почтой на десять метров, «Варяг» практически уравнял с ним скорость. С «Оклахомы» перелетела на «Варяг» пачка с газетами, а с «Варяга» на «Оклахому» первая четверка абордажников во главе с Балком. Выполнить задуманное чисто, без помарок не получилось. От удивления или испуга у рулевого «Оклахомы» дрогнула рука, и пароход медленно покатился от «Варяга». В результате половина «циркачей» так и осталась на крейсере. Но и первых двух четверок хватило для взятия под контроль рубки. «Оклахома» был положен в дрейф. Хотя это и обошлось в одного выбывшего из строя казака, неудачно приземлившегося на световой люк и сломавшего себе ногу, операцию сочли успешной. На вопрос проснувшегося капитана «Оклахомы» «Что здесь происходит и кто вы вообще такие» Балк представился как мичман с русского крейсера «Варяг». На что капитан сказал, что в «Летучего голландца» он еще, может, и верит, а вот «Варяг» уже десять дней как на дне. Подтвердив таким образом, что, во-первых, катер с доктором Вадиком до Шанхая дошел, и, во-вторых, что сообщению о гибели «Варяга» поверили. Так или иначе – первый блин хоть и комом, но испекли. По результатам тренировки добавили еще пару канатов, и теперь за раз с «Варяга» десантировалось до двенадцати человек. Сейчас «Оклахома», переименованный варяжскими острословами в «Охламона», нес дозор в десяти милях от «Варяга», ближе к японскому берегу, под командой бывшего штурмана «Корейца» мичмана Бирилева. Ему и командовавшему крейсирующей мористее «Марьей Ивановной» мичману Николаю Черниловскому-Соколу, которому пришлось вспомнить о том, что до назначения варяжским ревизором он был штурманским офицером крейсера, было приказано при появлении «гарибальдийцев» дать серию из трех ракет черного дыма и не путаться под ногами у «Варяга», когда тот пойдет на перехват. Еще одной жертвой «Варяга» стал японский каботажный пароход «Цуруга-Мару» на полторы тысячи тонн, оказавшийся в плохом месте в плохое время. Он был зафрахтован флотом и шел с грузом рыбы и риса в Йокосуку, так что теперь до Владивостока о питании команды можно было не беспокоиться, хотя меню и будет несколько однообразным. После перегрузки нескольких тонн провизии на «Варяг» он был утоплен подрывными патронами. В этот раз операцию по десантированию решили не проводить, так как море было не слишком спокойно, и остановили его традиционным выстрелом под нос с последующим подходом досмотровых партий на шлюпках… * * * – Всеволод Федорович, Всеволод Федорович! Вам плохо? Позвать врача? – Да нет, не хуже, чем обычно, а в чем дело? – Да я уже с пару минут вас зову, а вы не отвечаете, нельзя же так пугать людей, право слово! – Простите, задремал, наверное, разморило на солнце или просто задумался не на шутку, сам не пойму. А по какому поводу вы на этот раз мой хрупкий сон прервали, разлюбезный мой Вениамин Васильевич?[63] Чем-то опять недовольны? – Это уже не важно. На горизонте у берега дым. Много. И с «Марьи Ивановны», тьфу, черт, привязалось… С «Мари-Анны» дали серию ракет. Кажется, началось, вы опять угадали. «Еще бы не угадать-то, посидел бы ты, милай, на Цусимском форуме[64] с мое…» – пронеслось в мозгу Руднева. Осторожно, на экономичных двенадцати узлах, на плавно сходящихся курсах «Варяг» начал красться в сторону добычи с расчетом сблизиться с жертвами в начале сумерек. В сторону «Охламона» с «Варяга» ушла ракета белого дыма, по которой он должен был идти в сторону берега и ждать дальнейшего развития событий. * * * На борту «Ниссина», шедшего в кильватере «Кассуги» с отставанием в шесть кабельтовых, потомок старинного самурайского рода Масао Секари проводил занятие корабельного клуба Кен-до. По левому борту крейсера на горизонте величественно вздымались берега страны Ямато на фоне подсвеченных заходящим солнцем облаков. Миссия по перегону крейсеров из Средиземного моря была почти завершена. Хотя до Йокосуки и оставалось еще двое суток хода, до берегов Японии было уже рукой подать. Его благодушно расслабленное настроение разделяли и остальные десять любителей помахать бамбуковыми мечами, нашедшиеся в немногочисленной перегонной команде. Еще на пути в Италию они сошлись на почве общего интереса к Кен-до и при приемке крейсеров попросили записать их всех на один корабль. С тех пор каждый свободный день, которых было, увы, немного, до заступления на вахту, на носу крейсера под стволами башни главного калибра разворачивалось представление древнего японского искусства. Взлетали и падали с криками «Киа!» бамбуковые мечи, снова и снова отрабатывались приемы защиты и нападения, и каждый раз семейная катана рода Секари, передающаяся из поколения в поколение, занимала свое почетное место у стены импровизированного додзе, открытого соленым ветрам. Если лобовую броневую плиту башни главного калибра под стволом восьмидюймового орудия можно назвать стеной, конечно. Но сегодня внимание занимающихся, да и самого Масао, было отвлечено долгожданной встречей с Родиной. Никто из находившихся на борту европейцев, каковых, кстати, было большинство, не мог понять, почему встреча с Японией вызвала у заказчиков такой трепет. На обращенном к берегу борту, с того момента, как на горизонте появилась земля, постоянно можно было найти кого-то из японцев. Вот и сейчас, вместо полной концентрации на мече и дыхании, сам Масао время от времени бросал взгляд на берега Японии, которые он вынужден был оставить почти на год. На неторопливо приближающийся с правого крамбола крейсер поначалу особого внимания не обратили, ну мало ли кораблей идет по своим делам у берегов Японии? Судя по общим очертаниям – не японец. Но и не русский типа «России» или «Громобоя». У тех по три мачты, а этот был двухмачтовым. Да еще и башни на носу и корме. Конечно, у них есть еще и «Баян», но откуда ему тут взяться, ведь известно, что Порт-Артур блокирован адмиралом Того. Больше всего силуэт незваного гостя напоминал до боли знакомый тип «Дрейк». Одно из этих детищ британского кораблестроения – броненосный крейсер «Кинг Альфред» – прошел вместе с ними всю первую половину пути из Средиземного моря, защищая от возможной наглости русского отряда во главе с контр-адмиралом Вирениусом[65]. Когда намерения незнакомца сойтись «на голос» больше не оставляли сомнений, основной мыслью собравшихся на мостике «Ниссина» было, что это или их недавний провожатый, или кто-то из однотипных ему кораблей. Наверное, союзники хотят пообщаться или сообщить что-нибудь интересное. К сожалению, темнота надвигалась быстрее неизвестного корабля, и спор на мостике затягивался. Для японской части команды виды Японии с противоположенного борта были гораздо интереснее. А большая часть свободных от вахты итальянских моряков мечтала только о сне и о скором вознаграждении за долгий и опасный вояж, ждущем их в Йокосуке послезавтра… Наконец расстояние сократилось настолько, что с подходящего корабля смогли в рупор прокричать на английском: «Привет знакомым, не поделитесь ли свежими газетами по старой дружбе, а то мы уже две недели в море», и тот из итальянских сигнальщиков, что ставил на «Кинга», протянул второму руку за выигранными двумя лирами. Британский вахтенный офицер Чарльз Боссет, командовавший крейсером, пока его капитан сэр Джон Ли отдыхал в каюте, приказал снизить ход до пяти узлов и держать руль прямо. Неожиданно с фор-марса британского крейсера прямо в глаза находящимся на мостике ударил слепящий луч прожектора. Боссет про себя выругался на бесцеремонность офицеров Роял Нейви, ведь еще не настолько стемнело, зачем так нагло себя вести? Не иначе на вахте этот грубиян Кларк, который в Порт-Саиде продул ему в покер тридцать фунтов. Теперь и пакостит напоследок, неудачник. Проигравший пари сигнальщик, Тони Балдасара, на ходу засовывая в парусиновый мешок свежие газеты, если так можно говорить о прессе недельной давности, понесся на бак. «Кинг Альфред» медленно нагонял «Ниссин». Однако по мере сближения что-то все больше казалось Боссету неправильным в силуэте приближающегося в сумерках с подветренного правого борта крейсера. Чертов прожектор, надо будет пожаловаться потом на этого идиота Кларка! Но окончательно мысль о слишком низком борте, изменившихся с последней встречи очертаниях мостика и торпедном аппарате в форштевне, чего у больших британских крейсеров отродясь не бывало, сформировалась в измученном постоянным недосыпом мозгу – корабли перегонялись с очень маленькими экипажами, нормально спать было просто некогда – слишком поздно. На кормовом мостике приближающегося крейсера сверкнул топор, перерубающий держащий колосник конец. Через секунду тот закачался на гафеле, а на ветру заполоскался Андреевский флаг. Одновременно на «тарзанках» на борт «Ниссина» с криком перелетели с дюжину человек. Пока итальянский рулевой хлопал глазами, пытаясь понять, зачем и что перебрасывают с подошедшего крейсера к ним на борт в ответ на полученную почту, успела перелететь и вторая дюжина. С третьей так гладко не прошло, Боссет толкнул вперед ручки машинного телеграфа на «Полный вперед» и, отшвырнув в сторону оцепеневшего Джованни, крутанул руль влево. Но махина водоизмещением в восемь тысяч тонн имеет соответствующую массе инерцию, да и не во всех котлах поддерживали пары, так что «полный вперед» – это было скорее благое пожелание. Так или иначе, но из третьей дюжины десять абордажников успели попасть на борт «Ниссина». Не повезло двоим замешкавшимся. После удара о борт «Ниссина» оба они полетели в воду, и теперь их единственным шансом было не попасть под винты и дождаться, не замерзнув насмерть, подходящей к месту абордажа «Мари-Анны». Утонуть им не давали предусмотрительно надетые пробковые жилеты. Тони Балдасара прожил долгую и насыщенную жизнь. Но до самой своей смерти в 1956 году он рассказывал детям, а потом и внукам, что никогда не слышал ничего страшнее, чем боевой клич атакующих русских абордажников: «АААААБЛИИИИИИААААА!!!» Он как завороженный стоял у борта с сумкой в руке, пока один из незваных гостей с очаровательной улыбкой и словами «Бон джорно» не огрел его по затылку эфесом сабли. На фалах фок-мачты «Варяга» взвился заранее подготовленный сигнал по международному своду «Лечь в дрейф, или открываю огонь», и он, увеличивая ход, направился к шедшему первым «Кассуге»… На баке «Ниссина» члены корабельного клуба Кен-до с удивлением взирали на неизвестных, столь экстравагантно появившихся на борту и устремившихся в сторону носового мостика. – Это русские! – наконец разглядел флаг на корме крейсера Секари. – За императора, в атаку! Тенно хейку банзай!!! Сам он, однако, вынужден был сначала метнуться за своим мечом и поэтому успел вовремя увидеть, как из восьмерых японцев, рванувшихся к шестерке пришельцев, пятеро свалились на полпути под плотным револьверным огнем. Из трех добежавших двое смогли нанести по одному удару. Один из русских, испытав на своем не прикрытом защитным доспехом теле силу бамбукового меча, получил перелом плеча. Второму повезло еще меньше, от удара его унесло за борт, и теперь для спасения он должен был в компании двух своих сотоварищей-неудачников продержаться в ледяной воде до тех пор, пока их не подберут моряки с «Марьи Ивановны». Но третий самурай почему-то промахнулся… Хуже того: получив от противника классический маваси-гири в голову, у закадычного приятеля Масао, выходца с Окинавы Тодзио, в этот момент просто отвисла челюсть, бедняга рухнул на палубу как подкошенный. В душе лейтенанта желание поскорее ринуться в бой боролось с чувством долга, которое нашептывало ему, что сначала надо предупредить об опасности машинную команду, состоявшую почти на половину из японцев. Победил здравый смысл. Вдвоем, только с катаной и вакидзаси против нескольких револьверов? Такое по силам только великим мастерам из старых легенд. Масао, дернув за рукав последнего из дееспособных членов своего клуба, нырнул в люк и понесся в машинное отделение по крутым трапам и запутанным коридорам. Там он надеялся подготовить теплую встречу северным дьяволам, а если не останется другого выхода, то оттуда можно и утопить крейсер через кингстоны. Тоже выход, достойный самурая. Балк, бежавший к рубке во главе высадившегося на носу отряда, мысленно крыл себя на все лады. «Идиот, мальчишка, разгильдяй! Чего было выпендриваться-то? Ну ладно, с казаками проверял, как тело усвоило рефлексы, быстроту реакции и растяжку, что за десять дней тренировок удалось наработать. Но кой черт было голой пяткой на шашку-то лезть, пусть и бамбуковую? Три раза мог этого самурая пристрелить. Зачем рисковать? А если бы он не так сильно удивился? Или сработай у него рефлексы? Ковылял бы сейчас на сломанной в колене ноге. Надо все же не поддаваться на порывы старины Балка и действовать не по велению его пацанских гормонов, а своего стариковского мозга». Штурма мостика не получилось из-за отсутствия сопротивления. В ходовой рубке Балк предоставил Нироду объяснять суть текущего исторического момента обалдевшим британцам и итальянцам. Пусть граф со своим британским произношением и громким титулом нагоняет страх на европейцев, а у него есть дела поважнее. По словам Боссета, в машинном отделении сейчас на вахте было больше дюжины японцев и два десятка «рагацци»[66] в придачу. Плюс еще более двадцати японцев были на отдыхе. Из них восемь уже нейтрализованы на баке, а с остальными сейчас ребята Шаповалова разбираются в кубриках. По докладу казака Михаила Красного из кинувшихся на них «с дубьем» убито двое. «У кого-то из матросиков наган вскинулся, непривычные оне», ранено, преимущественно в ноги, – «как приказывали, ваше благородие, казак не промахнется», – пятеро, оглушен и связан один. «Ловко вы его как, ногой да по башке». Но вот сбежавшая парочка сейчас уже наверняка добралась до машинного, а это минус. Теперь там придется преодолевать организованное сопротивление. А что у нас в плюсе? Из трех дюжин сорвиголов живы, на борту и готовы к бою тридцать два. Один на борту, но способен только нагонять на тех, кто в рубке, страх своими стонами и зубовным скрежетом. Черт, ну кто мог подумать, что можно нарваться на десяток мечников при абордаже крейсера в начале XX века? По идее сопротивления вообще не должно было быть, а вот, поди же ты… Да еще и каких мечников, одним ударом бамбуковой палки сломать плечо казаку, который с детства приучен уклоняться от сабельных ударов! Тут, пожалуй, урядник нервно курит в углу, да и мне слабо… Еще один при приземлении вывихнул руку, тоже посидит пока в рубке. Прокачав ситуацию, пока Нирод подробно и в красивых выражениях описывал британцу, кто они и зачем заглянули на огонек, и, послушав, как азартно и яростно отбрехивается от него Боссет, Балк взял инициативу в переговорах: – Сэр Боссет, вопрос о правомочности захвата перегоняемых вами японских крейсеров будут решать наши командиры. А нам сейчас надо бы озаботиться тем, чтобы крейсер не взорвали. – А зачем его кому-то взрывать? И вообще, наши корабли не японские. Пока… И идут под британским флагом, поэтому ваши пиратские действия… – Стоп. Все ваши истории о неприкосновенности британского флага будет рассказывать потом, во Владивостоке, на суде. Если захотите, конечно. Сейчас скажите, вы хоть немного с кодексом чести самураев знакомы? – Нет, зачем мне это? Мы только по контракту перегоняем в Японию этот крейсер, а их философия мне лично не интересна. А к чему вы вообще… – А к тому, что если для нас с вами самоубийство – это высший грех, то для тех, кто у вас сейчас распоряжается в машинном отделении, самоубийство при невозможности выполнить свой долг – это самый логичный выход. Вернее сказать, единственный выход, позволяющий избежать позора, который для самурая неизмеримо страшнее самой мучительной смерти. А если при этом еще и удастся прихватить с собой пару врагов, то это вообще высшая доблесть. Запад есть запад, восток есть восток, и вместе им не сойтись… Ваш замечательный поэт Киплинг в этом совершенно прав. Так что я бы на вашем месте приказал вашим итальянским матросам проводить моих людей к погребам боезапаса. Ждать, пока ваш командир соизволит проснуться и протрезветь, у нас времени нет. Необходимо выставить там вооруженные караулы, а сами мы можем просто не успеть найти их быстрее японцев. – Почему вы распоряжаетесь на нашем корабле! Или мы ваши пленники?! – Чарльз, вы хотите пережить ваше увлекательное путешествие или предпочитаете взлететь на воздух вместе с этим кораблем? Такое завершение контракта вас лично устраивает? Поймите, сейчас я вам могу гарантировать только одно – в Японию этот корабль не придет. Никогда. Ну не судьба ему походить под японским флагом. Ему отсюда две дороги – или на дно, или во Владивосток. И я сильно подозреваю, что, в отличие от вас, японцы это уже поняли. Как вы думаете, какой именно маршрут для них предпочтительнее? Не совсем понятно, поверил ли Боссет в опасность взрыва, или просто решил, что перечить командиру вооруженных налетчиков себе дороже, но он выделил троих итальянцев для сопровождения трех групп. Две мелкие, по четыре человека, должны были взять под охрану погреба боезапаса. Не то чтобы сам Балк верил в возможность подрыва крейсера, нет, мужества и решительности у японцев хватило бы, а вот времени на поиск ключей от погребов и организацию взрыва – это вряд ли. Хотя для англичанина страшилка вышла классная, на сотрудничество пошел сразу. Еще пятеро, включая обоих раненых, остались с Ниродом в рубке, присматривать за ранеными японцами и управлением крейсером. На долю остальных шестнадцати выпало самое интересное – зачистка машинного отделения и остальных потрохов крейсера. * * * В корабельной «преисподней» русских моряков ждал воистину горячий прием. Первая пара матросов, ломанувшихся в двери котельного отделения номер один, была ошпарена паром. Орудовавший пароотводным шлангом японец был немедленно застрелен шедшим третьим казаком, причем на этот раз выстрел был направлен в голову. Не удалось спастись от пули и его подельнику, открывшему клинкет. Прижимая руку к простреленному бедру, он кинулся, было, к двери в бортовой угольный коридор. Но у ее комингса рассвирепевшие амурцы настигли его и закололи шашками. В ходе этой короткой стычки бежавший первым матрос лишился зрения, а второй просто получил ожоги плеча и рук второй степени, но тоже был не боеспособен. Итог: два – два… Балк грязно выматерился в сердцах: результат был отвратительный. Больше в первом котельном сюрпризов не было, но впереди ждало еще два, плюс само машинное отделение. Поэтому во избежание сюрпризов в приоткрытые двери второй кочегарки полетела пара безобидных с виду пакетиков… Свист пара, показывающий, что и в этой кочегарке русских ждали, сменился оглушительным хлопком, и сквозь щели вокруг неплотно прикрытой двери на секунду стало видно голубое сияние. Выждав с десяток секунд и убедившись что свист пара прекратился, Балк, обмотав голову полой найденной куртки, нырнул в двери. На полу под вентилями паропровода сидели двое оглушенных и ослепленных японцев. «Ну, еще бы, – усмехнулся про себя Василий, глядя на то, как без особых проблем казаки вяжут противника. – По полкило магния, всю корабельную фотолабораторию разорил, и пороха. Это бабах и очень яркая вспышка в одном флаконе. Причем без всяких осколков, могущих повредить оборудование». Вспомнив, как сам на тренировке первый раз попал под воздействие светошумовой гранаты, Балк даже пожалел несчастных. Он-то хоть знал, чем его приложило и что зрение вскоре вернется. А эти неудачники могут только тоскливо паниковать. Кстати о панике. Там дальше еще итальянцы вроде должны были быть… Они-то вообще не при делах, убрать бы их оттуда, они еще пригодятся. Ладно, проверим, хорошо ли говорят самураи по-английски. Покричим в дверь и посмотрим, кто отзовется. – Гомен кудасай, самурай-сама. Прошу прощения за мой японский. С вами говорит мичман Российского императорского флота Василий Балк с крейсера «Варяг». С кем я могу обсудить ситуацию о беспрепятственном пропуске некомбатантов на верхнюю палубу? – Лейтенант Японского императорского флота Секари Масао, броненосный крейсер «Ниссин». Простите мою необразованность, но ответно приветствовать вас по-русски я не могу. О каких некомбатантах вы говорите? – Насколько я знаю от мистера Боссета, с вами находятся около двадцати итальянских матросов. Я думаю, им нет никакого резона принимать участие в нашем споре о том, куда и под каким флагом дальше пойдет «Ниссин»? Надеюсь, вы не будете возражать, если мы их выпустим на верхнюю палубу до того, как я предприму попытку штурма вашей кочегарки и машинного отделения? Мне случайные жертвы не нужны. – Рад бы их выпустить, но они уже и сами сбежали. Хуже того, когда я их попросил показать нам, где находятся кингстоны в машинном отделении, эти крысы сами в нем заперлись. Так что некомбатантов тут нет. А откуда вы взялись на мою голову, мичман с «Варяга», он же почти две недели, как погиб? И что это был за взрыв во второй кочегарке? – Ну, положим, слухи о смерти «Варяга» нами были несколько преувеличены, а насчет взрыва, если вы не возражаете, поясню позже. Я полагаю, что предложение о сдаче будет вами отвергнуто? – Безусловно. У меня приказ моего императора доставить крейсер в Йокосуку, и я обязан его выполнить. – Понимаю, но вынужден воспрепятствовать. «Ниссин» отсюда пойдет во Владивосток или на дно. Значит, сдаваться вы отказываетесь? – Безусловно. Если «Ниссину» не судьба попасть в Йокосуку, как приказал мой император, то вариант на дно меня вполне устраивает. По моим расчетам, мы очень скоро все вместе перенесемся в храм Ясукуни. А мы тут в кочегарке, знаете ли, просто отвлекаем ваше внимание от основных событий. – Если вы о подрыве погребов, то боюсь, что они уже под охраной моих людей. И судя по стрельбе, что я слышал минут пять назад, взрыва не будет. – Ну что же, тогда мы откроем кингстоны, и… – И мы лишимся одного котельного отделения из четырех, на пару дней, необходимых для его осушения, а машинное вам не затопить, сами проговорились, что там итальянцы заперлись. Им наша с вами война до одного места. – Зато мы умрем, как подобает самураям! – У меня к вам есть предложение получше. Вы, как я заметил, изрядно управляетесь с катаной? Как насчет сравнить европейскую и азиатскую школы фехтования в действии? Один на один, может быть, у вас и вторая катана найдется? Впрочем, златоустовская шашка, пожалуй, не хуже будет. – Гайджин[67], я вас зарублю быстрее, чем кусок угля сгорает в топке. Но зачем мне это нужно, или как говорят наши друзья англичане, «что я с этого буду иметь»? Бизнесмены, восточные демоны их раздери… Наверняка они вам и доложили о нашем местоположении на корабле, да и о численности рассказать не забыли? Может быть, маршрут и график нашего перехода вам тоже продал кто-то из них? В чудесные случайности я уже не верю… – Ну… Где-то как-то… Не без этого. Джентльмены, одно слово. Но вернемся к условиям дуэли, Масао-сама. Я гарантирую, в случае вашей победы, вам и всем японским подданным на борту пропуск на берег… – И когда же вы у себя на западе поймете, что для нас, японцев, долг важнее, чем жизнь? Мне на берегу делать нечего, если это не пирс Йокосуки, к которому пришвартован «Ниссин»! – Там вы сможете оповестить о захвате крейсеров адмирала Того, и у него будут неплохие шансы нас перехватить. Это единственное, что вы можете сделать для того, чтобы ваш «Ниссин» не был переименован в «Сунгари» и попал в Йокосуку, а не во Владивосток. – А если победите вы? – Вы складываете оружие и даете слово, что до схода на берег во Владивостоке никакого сопротивления или сеппуку ни в вашем исполнении, ни от кого из ваших людей я не ожидаю. – А что помешает вашим людям перебить нас всех после того, как я вас зарублю, мой наивный молодой друг с «Варяга», простите, не запомнил вашего имени? – Слово русского офицера и дворянина. Большего предложить не могу. Но поверьте, этого достаточно. – Олл райт, я принимаю ваши условия, все равно у нас нет никакого оружия, кроме моей катаны и вакидзаси. Посмотрим, умеют ли русские офицеры держать слово, если им это не выгодно. Мы выходим… – Умеем. Тем и отличаемся от некоторых из наших с вами британских коллег. Лязгнули задрайки водонепроницаемой двери, и в коридор вышли восемь последних защитников «Ниссина», поддерживающие еще одного, раненого. Первым с гордо поднятой головой, мягкой походкой опытного бойца шел Масао. В левой руке он держал катану в черных лаковых ножнах. По мягко отражавшимся на них бликам огня, горевшего в одной из не прикрытых топок второй котельной, Василий понял, что они скрывают клинок старинной работы. В отличие от своих товарищей, самурай был одет в кимоно, что и понятно: времени на переодевание после занятий Кен-до у него не было. Это придавало сцене черты какого-то мистического, мрачного средневекового ритуала. Всем своим видом Масао выражал спокойствие и сосредоточенность перед лицом ожидающей его неминуемой смерти. Василий так и не понял, как это удавалось японцу, притом, что на его лице застыла непроницаемая маска, не отражающая никаких эмоций. Коротко поклонившись будущему сопернику, азиат холодно произнес только одно слово: – Начнем? Поклонившись в ответ, Балк задал встречный вопрос: – Каковы правила нашего поединка, господин лейтенант? – Мой юный друг, какие правила могут быть на войне? – глаза Масао оставались спокойными и непроницаемыми. – Ну, например, поединок ведется до смерти или до первого ранения? Какое оружие может быть использовано? – Какая страна будет владеть этим прекрасным крейсером? Это вопрос жизни и смерти, не так ли? А по поводу оружия, вам все же нужна катана? Или что вы имеете в виду? Деритесь, чем хотите. – Со своей стороны я обещаю прекратить поединок и оказать вам медицинскую помощь, если ранение не позволит вам продолжать бой… – Мичман, не стоит тянуть время. Вы готовы к поединку или… – По поводу оружия, я только хотел уточнить вопрос использования револьверов, типа этого. Масао так и не понял, откуда в руке Балка материализовался наган, но к моменту, когда он выхватил меч из ножен, черный зрачок ствола уже смотрел ему прямо между глаз. От самоубийственного рывка с мечом на пулю Масао спас спокойный голос русского мичмана, а также то, что револьвер по дуге отлетел в толпу казаков и русских матросов за мгновение до того, как он прыгнул. – Как видите, Россия немного ближе к Востоку, чем Британия. Мы не столь склонны к обжуливанию противников. И более щепетильны в вопросах чести, Масао-сама. Хотя де-юре, после вашего отказа от ограничений на используемое оружие, я мог прострелить вам голову. И с точки зрения британского джентльмена, не нарушил бы данного слова. На будущее будьте осмотрительнее с белыми противниками, любезный лейтенант. И давайте больше не будем пытаться вывести противника из себя до боя. А драться я буду русской шашкой, привычнее, знаете ли. Масао, на лице которого опять прочно обосновалась маска невозмутимости, на секунду сорванная яростным порывом самоубийственной атаки, снова коротко поклонился оппоненту, но на этот раз в поклоне неуловимо присутствовало уважение к достойному сопернику. «Зараза, и как он это делает?» – завистливо подумалось Балку. – Уважаемый мичман Балк… «Смотри-ка, а имя-то запомнил, хитрец» – пронеслось в мозгу Василия. – …я рад бы пообещать, что тоже попытаюсь сохранить вам жизнь, но когда на кону стоит судьба броненосного крейсера Японского императорского флота, я не могу позволить себе рисковать. К тому же вы выглядите слишком серьезным противником, чтобы не драться с вами во всю силу. Прошу прощения за мои недостойные попытки над вами подшутить, и давайте приступим. – А, и правда! Приступим. Вам, кстати, не кажется несколько сюрреалистичным, что на заре XX века судьба новейшего крейсера решается в поединке двух человек на средневековом клинковом оружии? В ответ японец в первый раз с момента встречи улыбнулся. – Знаете, Балк-сан, мне правда очень жаль, что вы мой враг и мне придется вас убить. С вами было бы очень интересно поговорить. Но, увы… – Ну, как говорят у нас в России, человек предполагает, а Господь располагает. Если пройдет по-моему, то еще заболтаемся. Мило беседуя, противники прошли к центру котельного отделения номер два, где коридор между котлами расширялся до четырех метров. Там они разошлись на десяток шагов, извлекли клинки из ножен, синхронно, будто неделю репетировали, отсалютовали друг другу (при этом на клинках метались отблески кроваво-красного пламени из топок) и начали медленно сближаться. За ними, затаив дыхание, молча следили болельщики, русские казаки и моряки обеих национальностей. Когда противники не защищены доспехами, долгий поединок на мечах, со звоном, парированиями, злобными взглядами друг другу в глаза над скрещенными мечами – это чистый Голливуд. Одного удачного удара достаточно для переведения противника в список «бывших противников». Поэтому поединщики сближались осторожно, медленно и долго. Масао держал катану двумя руками, традиционным японским хватом – клинок параллельно полу, рукоять катаны у правого уха, корпус развернут левым боком к противнику, ноги согнуты в коленях. Он справедливо рассчитывал, что европейцу с такой стойкой сталкиваться не приходилось, и имей он дело со своим современником, так оно и было бы. Балк медленно приближался в классической европейской фехтовальной стойке – шашка в правой руке, левая отведена назад для поддержания равновесия при уколе, ноги пружинисто полусогнуты. На то, чтобы убедительно смотреться в этой стойке, Балк потратил не один час перед зеркалом, ибо классическим фехтованием в своем времени не увлекался, а демонстрировать японцу свое близкое знакомство именно с восточными единоборствами не стоило. После долгого и медленного сближения на три метра и пары ложных выпадов, проигнорированных невозмутимым Масао, Балк пошел наконец в атаку. Он, казалось, поставил все на один укол, причем целью избрал ближнюю, левую ногу противника, выдвинутую в его сторону. Масао был неприятно удивлен скоростью, с которой наносил укол его противник, и приятно тем, что тот фактически подставился под коронный японский рубящий удар в шею. Этим ударом его предки-самураи снесли не одну сотню буйных голов за века бурной японской истории. Где-то в глубине души японца молнией промелькнуло сожаление, что чем-то понравившегося ему русского придется все же убить, а тело уже выполняло заученную за годы тренировок до мелочей комбинацию. Левая нога по дуге скользит назад и в сторону, заставляя противника еще дальше провалиться в погоне за ускользающей целью, потом на нее переносится основной вес тела, за счет чего в удар вкладывается вся масса тела. Катана описывает красивую дугу и, ускоряясь до немыслимой скорости, несется почти параллельно полу к шее русского. Навстречу ей, в тщетной попытке отразить удар, взлетела ЛЕВАЯ РУКА мичмана, что вызывало в мозгу Масао грустную усмешку: «И он считал себя МАСТЕРОМ? Этот меч снесет ему и руку, и голову. И не особо замедлится. Мой прадед как-то перерубил три тела разбойников одним ударом[68]. После чего этот молодой идиот продолжит свой бессмысленный выпад, без головы он мне по ноге все одно не попадет». На чтение описания этого эпизода у читателя ушло раз в десять больше времени, чем он занял. В бою мысль и чувства ускоряются, так же как и тела. Последнее, что запомнил Масао перед тем, как катана врубилась в предплечье Балка, это выражение его глаз – там не было растерянности проигравшего или страха! Они были абсолютно спокойны и к тому же заполнены торжеством. За оставшиеся миллисекунды лейтенант успел подумать, что то-ли русский спятил, то ли он сам. А потом клинок его самурайского меча ударил в предплечье мичмана и… скользнул с МЕТАЛЛИЧЕСКИМ звоном! В тот же миг начавшие расширяться от удивления шире предписанного природой глаза японца затопила ослепительная бело-голубая вспышка! Еще через доли секунды на смену недоумению пришла боль, взорвавшись гранатой в ноге. Она молниеносно и беспощадно, как огненное цунами, поглотила все его существо, накрыла мучительной пеленой и… Погасла. Мир исчез: что-то с размаху врезало по затылку Масао, избавляя его от физических и духовных страданий. Глава 11 Гонки эстонских гончих Тихий океан у восточного побережья Японии, Сангарский пролив, Японское море. 13–16 февраля 1904 года В полном соответствии с теорией господина Гумилева, пока еще не написанной и неизвестно, имеющей ли шансы на возникновение в текущей реальности, на «Кассуге» сопротивления оказано не было. Действительно, все «пассионарии», а в просторечии сорвиголовы и любители подраться, записались в клуб Кен-до еще на пути в Европу и были распределены на «Ниссин» в Италии, при приемке кораблей. После пары снарядов, положенных комендорами «Варяга» перед носом крейсера (третий выстрел окатил брызгами клюз «Кассуги», за что неугомонный Авраменко получил свою порцию мата от старшего офицера, подзатыльник от командира плутонга и двойную чарку от Руднева), капитан «Кассуги» Пейнтер дисциплинированно лег в дрейф. Высадившаяся со шлюпок призовая партия во главе с Рудневым (больше доверить переговоры было, увы, некому), поддерживаемая молчащими до поры пушками и пулеметами «Варяга», беспрепятственно проследовала в рубку. Там был дан последний и решительный бой за право «Кассуги» ходить под японским флагом. – Это пиратство! Чистой воды произвол! – уже не в первый раз повторял коммодор Пейнтер. – Не горячитесь, сэр Хью, в чем именно вы усматриваете нарушение международного права? – Вы, вы… вы что издеваетесь?! Вы без всякого повода нас остановили, открыли огонь по кораблю, идущему под коммерческим британским флагом. Да вы понимаете, что сейчас подойдет сопровождающий нас крейсер Роял Нейви «Король Альфред», под который вы так нагло вырядили свою посудину, вообще официально утонувшую, между прочим, и сметет вас с поверхности моря за нападение на корабли торгового флота его величества короля Эдуарда. – Ну, если честно, то – да, издеваюсь, – наслаждаясь моментом, пробормотал себе под нос на русском Карпышев. С момента, когда он, хромая, вошел в салон командующего перегоном, он чувствовал себя кем-то вроде капитана Джона Сильвера на захваченном абордажем фрегате. И вел себя несколько развязно. Вслух же капитан первого ранга Императорского российского флота произнес: – Нет, что вы. Я искренне не понимаю, чем именно вы не довольны. Ваши корабли находятся у берегов страны, с которой Россия находится в состоянии войны. Вы командуете двумя крейсерами, которым уже присвоены японские имена, и вы возмущаетесь, что я вас остановил? А насчет «Короля Альфреда», он вас оставил еще до Сингапура именно потому, что Форин Офис не хочет слишком уж явно вмешиваться в войну между Россией и Японией. – Проверьте наконец судовые бумаги! Я вам третий раз говорю – я перегоняю корабли в Чили. В Японии у меня только бункеровка. – Ну, раз вы идете в Чили, с хризантемами на форштевнях и иероглифами на корме, то как только вы выбросите за борт всю военную контрабанду, находящуюся у вас на борту, которая может быть использована Японией в войне против России, можете продолжать путь. – О какой именно контрабанде вы говорите?! Я выкину за борт все, что пожелаете, но не срывайте мне график перегона, умоляю! Британец, не веря своему счастью и неожиданной уступчивости Руднева, заметался по салону, стараясь одновременно угодить русскому и не спугнуть удачу. Он вскочил, метнулся к бару и, быстрым движением выхватив оттуда бутылку виски, плеснул Рудневу полный стакан отличного шотландского скотча двенадцатилетней выдержки. – Конечно-конечно, вот… Я вам тут заранее список приготовил всего того, что у вас на борту является контрабандой, а то еще опоздаете, в Чили расстроятся. Десятидюймовое орудие – одно, восьмидюймовые орудия – шесть, шестидюймовые – двадцать восемь, противоминный калибр – тридцать с лишним орудий калибров 75 и 47 миллиметров, с двойным боекомплектом, плюс две с половиной тысячи тонн броневой стали в листах, закаленной по методу Круппа и два таранных носовых шпирона. Если вышеупомянутая контрабанда будет утоплена в море, то в соответствии с международным морским правом ваши корабли могут продолжить свое плавание. К японцам за углем, а потом к берегам Чили. Коммодор несколько раз открыл и закрыл рот, не издав при этом ни звука. Решив, что клиент «дошел до кондиции», Карпышев стал его дожимать. – Итак, любезный мистер Пейнтер, я понимаю, что в соответствии с контрактом вы должны привести крейсера в Йокосуку. Увы, но по не зависящим от вас обстоятельствам это сейчас невозможно. Я мог бы просто ссадить вас всех в шлюпки, и дело с концом. Берег недалеко. Хоть и свежеет, но, даст бог, не все утоните… Однако, учитывая ваш радушный прием, со своей стороны, предлагаю вам на выбор два варианта. Первый, вы отказываетесь со мной сотрудничать, я, как могу, пытаюсь перегнать захваченные крейсера во Владивосток силами своей команды. Скорее всего, японцы успеют разобраться, куда подевалось их приобретение, быстрее, чем мои люди разберутся в механизмах итальянцев. Но тогда вам, возможно, придется принять участие в морском сражении. Причем вы будете на стороне заведомо проигравшей стороны, а снарядам, им все равно – комбатант вы или нет. Кстати, даже если вы переживете бой, то денег за перегон вам японцы не заплатят, ведь крейсера-то мы при попытке перехвата взорвем. Это я вам гарантирую. А если мне чудом удастся добраться до Владивостока, то вас ждет суд за перевозку военной контрабанды. Список прилагается… – А что, есть второй вариант? – явно для проформы спросил погрустневший коммодор, наливая себе уже третий за время беседы стакан виски. – Есть. Я реалист. Я понимаю, что без помощи ваших перегонных команд мне довести эти призы до Владивостока будет сложно. Поэтому я хочу сделать вам предложение, от которого вы не сможете отказаться. Во-первых, вы и все ваши офицеры и матросы, которые согласятся с нами сотрудничать, получат плату за перегон, полуторную. Естественно, после того, как мы дойдем до Владивостока. В довесок к этому вам не будут предъявляться обвинения в перевозке контрабанды. Если вы откажетесь сотрудничать, то я все равно сделаю такое предложение команде и офицерам, я думаю, большинство согласится, им-то все равно, на кого работать, на Россию или Японию, деньги не пахнут, не так ли? – И как я вам их доведу до Владивостока? Угля у меня до Йокосуки. Плюс однодневный запас на случай шторма. Японцев из экипажей вы, естественно, заберете, а у меня и так людей нехватка жуткая была, по три часа в день спали, еле-еле сюда дошли. – Вместо сорока японцев я вам дам по пятьдесят матросов и офицеров на крейсер. Насчет угля – у меня есть угольщик, на нем осталась еще пара тысяч тонн, до Владивостока нам всем хватит с избытком. – А кто его будет грузить? Силами вашей команды в море бункеровать два крейсера – это трое суток. Ну, двое, ваши люди поздоровее японцев будут. И это если с погодой повезет. За это время японцы точно начнут поиски, и я опять оказываюсь в центре морской баталии на стороне заведомо проигравших, только суд меня ждать будет не во Владивостоке за контрабанду, а в Йокосуке за попытку продать японские крейсера ее противнику. Спасибо, перспектива не прельщает. – Я, пока шел вокруг Японии, отработал систему погрузки угля на малом ходу, сорок пять тонн в час. При не слишком свежей погоде, на скорости в пять-семь узлов – обеспечиваем стабильно. – Как? Этого даже Роял Нейви не практикует. Невозможно! В море да, борт к борту грузиться пробовали, но ни в коем случае не на ходу. – Интересная у вас логика, сэр Хью. Раз Роял Нейви не практикует, значит, так уж и категорически невозможно? Наверно, просто нужда пока ваш Роял Нейви не заставляла. Она, знаете ли, заставит, она же и научит. Угольщик и крейсер идут параллельно, на малом ходу. Пара канатов, один с уклоном от угольщика к крейсеру, по нему груженые мешки скользят на корабль, по второму, с обратным уклоном, пустые мешки едут обратно. Самое трудоемкое – это загрузка мешков в трюме угольщика и их опоражнивание в ямах крейсеров. Причем опустошать мешки можно и после передачи: если погода не слишком свежая, то одну ночь пятьсот тонн угля можно и на палубе продержать. Не опрокинемся… Элементарно, Ватсон! – Какой Ватсон, мой машинный офицер? Он-то тут причем? – Гм. Простите, оговорился. – Интересно, а кто у вас радист, Холмс? – Пробормотал себе под нос Руднев. – А если канат лопнет? И потом, не всегда же удастся выдерживать натяжение каната, провиснет канат, мешки никуда не поедут, собьются в кучу посредине – и все! – На первой погрузке мы утопили примерно четверть угля, пока не приноровились. Сейчас теряем процентов пять-десять. Наверное, из-за этих процентов Роял Нейви и не практикует это способ. Но у нас сейчас – «А ля гер ком а ля гер!» Ну а для страховки каждый пятый мешок имеет бечевку, за которую его тянут с крейсера, чтобы не зависал. Один мешок – полтора центнера. Мимо горла Токийского залива пройти у вас угля хватит, спасибо вам за запасливость, а дальше по пути будем постепенно догружаться. Каждый день по пять-шесть часов на крейсер. Таким образом нам и Цугару пройти вполне хватит, а как выйдем в Японское море, придется на полдня лечь в дрейф и догрузиться. – Но если в Англии узнают, что я командовал перегоном крейсеров во Владивосток после их захвата… Руднев весело расхохотался. – Коммодор, простите, но вы что, правда, считаете себя центром вселенной? Командовать парадом, простите, отрядом, буду я. Командовать «Кассугой», вернее, уже «Корейцем», будет лейтенант Анатолий Николаевич Засухин, бывший старший офицер канлодки «Кореец». Командовать «Сунгари», бывший «Ниссин», будет Капитонов Сергей Владимирович, бывший капитан «Сунгари». О «Варяге» придется позаботиться капитану второго ранга Степанову Вениамину Васильевичу, моему старшему офицеру, мне же теперь хватит забот и об отрядных проблемах. Оба командира сейчас направляются на свои новые корабли, причем каждый с костяком его будущей команды. Вы будете советником, и поверьте, в Англии о вашей роли ничего не узнают. Оплата у нас наличными! Ну что, с командами вы сами поговорите, или лучше мне? – Интересные у вас методы убеждения… Давайте уж лучше я. Я их вербовал на перегон, мне и объяснять, что пункт назначения изменился. Беседа с командой прошла без эксцессов и неожиданностей. Заартачились лишь два британских офицера – видать, работа на русских за деньги для них была более неприемлема, чем неоплаченный рейс и обвинения в перевозке военной контрабанды. Они, вместе с японской частью команды, были препровождены на «Марью Ивановну», где и вынуждены были скучать до конца рейса. А потом начался вялотекущий ад. * * * Уголь. Проклятье моряков конца XIX – начала XX века… Тысячи тонн его надо засыпать в мешки, на спине вытащить из трюмов угольщика, вечно заполненных туманом угольной пыли. Потом на баркасах перевезти на другой корабль, и там тащить их до вечно голодного зева угольной ямы. А через неделю хорошего хода – мочало с начала. Даже с использованием предложенного Рудневым конвейера (подсмотрен у американцев) для погрузки угля на гарибальдийцев времени не хватало. Слава богу, что натянутые канаты позволяли грузиться на малом ходу. Теперь по полдня один из «Гарибальдей» шел бок о бок с угольщиком, а по связывающим их канатам катились нескончаемой чередой мешки с углем. «Варяг» нарезал круги вокруг своих подопечных, как чокнутая овчарка вокруг стада. Он на полном ходу кидался в сторону любого дыма на горизонте или мелькнувшего в дымке паруса. Все посудины, шедшие под японским флагом, топились без разговоров после снятия команды, эта участь постигла три шхуны рыбаков и парочку мелких каботажников. Любой пароход с грузом, предназначенным для Японии и подпадающим под определение военной контрабанды, ждал призовой суд Владивостока. Не повезло норвежскому «Слейпнеру», ну кто его просил везти в Нагасаки из Аргентины груз селитры и мороженого мяса именно сейчас? Зато в рационах команд говядина наконец-то сменила опостылевшую рыбу с рисом. Нейтралы, не имеющие на борту контрабандного груза, ставились перед выбором – свидание с Нептуном или следование за караваном судов до Уссурийского залива с последующей выплатой компенсации за вынужденный крюк маршрута. Оба встреченных парохода, оказавшиеся «не при делах», – голландец и американец – сейчас плелись в хвосте каравана, каждый с дюжиной вооруженных русских матросов на борту. Кстати о конвейере. Когда наутро после захвата «Мари-Анны» Руднев в первый раз попытался объяснить господам офицерам, что именно им предстоит делать, то от него потребовали объяснения нового термина. Вездесущий Балк выручил замявшегося капитана (ну как рассказывать о серийном производстве автомобилей, если его пока еще нету), поведав собравшимся старую (для него) хохму об американце Форде, к которому одновременно пришли в гости пять любовниц. Следующие пять минут общество не могло нормально связать и пару фраз из-за всеобщего смеха. Руднев все это время сверлил Балка пристальным взглядом, то и дело сам прикрывая рот рукой. Сдерживаться удавалось до того момента, как жизнелюбец Нирод, задумчиво глядя в потолок, не выдал со своим фирменным графским грассированием: «Дотопаем до Владивостока, всенепгемено попгобую!» Так или иначе, но идею господа офицеры усвоили, пусть и каждый своим путем… * * * На мостике «Варяга» вяло переругивались два замученных недосыпом человека. – Нет, Вась, ну ты мне все же скажи. Ну, зачем? Зачем ты ТУДА полез? С голой пяткой на шашку, я имею в виду. – Петрович, не начинай опять, а? Ну тебе что, больше поговорить не о чем? – До следующего парохода на горизонте таки да, не о чем. Ты полюбуйся на себя! Как мне сказал доктор, на руке «повязка на небольшом, всего-то полтора дюйма длиной, порезе, сверху слой мази от ожогов, поэтому шикарный синяк вы видеть не можете»! Ну, за каким хреном ты там выпендриваться стал? У тебя и людей было больше, и оружия, и торопиться было некуда… Зачем? Крутизну показать? Кому? Или ты стрелять разучился? – После парной в первой кочегарке, когда японцы одного из моих ребят слепым сделали, чертовски не хотелось дальнейших их сюрпризов, если честно. А с Масао этим, во втором котельном, там посерьезнее косоглазые засели… Короче, не люблю я своих терять, Петрович. Это оттуда еще… Вот и решил их на себя вытащить. Да и риска почти никакого не было! Я же заранее в мастерской наруч сделал и закалил… – Так ты этот цирк еще и спланировал заранее? «Не хотелось сюрпризов…» Говорите, подсудимый, говорите. Все, что вы скажете… – Да помолчи ты, балаболка в погонах каперенга! Был бы у нас пиратский фрегат, а не крейсер, тебя бы команда за одну твою привычку перебивать тосты и за длинные разглагольствования за борт бы выкинула. Я, еще когда ТАМ был молодым совсем, увлекался историческим фехтованием, хотел даже Кен-до заняться потом, как из армии меня выперли… А под одеждой наруча вообще не видно, ну а сделал я его вообще-то, чтобы над урядником приколоться, еще когда мы тренировались. Видел бы ты его глаза тогда! Прикинь, сначала я сую руку под удар, он думает, что покалечил офицера, а там металлический звон. Ну, извинился я, а потом подумал – чего добру пропадать? Ну и взял с собой, на всякий случай. Думал, правда, как припрет, просто рукой по переборке грохну или удар ломом сблокирую, ну, а как все вокруг станет «голубым и зеленым»… – А когда это древнерусские наручи стали вдруг вспыхивать синим пламенем? После вмешательства Мерлина, не иначе? – И кто же наябедничал? Секари? – Да нет, казаки лапшу нашим матросикам на уши вешали о вашем геройстве, ну и я послушал. – Я когда светошумовые делал, у меня граммов пятьдесят магния осталось… – Доктор премного благодарен за разоренную фотолабораторию, кстати. – Для полноценного пакета этого мало. Ну а для того, чтобы тот, кто лупанет мне по левой руке, ослеп и прифигел – в самый раз. Пару десятков капсюлей распотрошил, полосочку бертолетовой соли как детонатор – и готово. – И чего же это ты такой умный уже второй день с повязкой на руке щеголяешь? – Да кто же знал, что не очень хорошую сталь эта гадская катана все же пробьет? – Типа, он не знал, что даже стандартная армейская офицерская катана автомат типа «Стена» или «Томсона» пополам перерубает? А у этого самурая твоего клинок, которому лет триста. Повезло тебе просто! – Я же говорю – наруч кованый. И каленый. А эти пукалки – штамповка… – А стволы? Дорвался, блин… Хорошо хоть после Чемульпо не всю мазь от ожогов извели. – Ну ладно. Про то, что магний – это горячо, я забыл. Повесь меня на рее за это, и давай уже прекратим нудеть по этому поводу, хорошо? – Тока ты мне так и не объяснил – зачем это тебе понадобилось? – С Японией нам по-любому надо мириться, и побыстрее. Вот с этого Секари и начнем. – Интересный у тебя метод набиваться в друзья! Прорубить ногу, ослепить, заехать сапогом по башке для гарантии… А потом мириться. Если доктор будущего друга спасти успеет, конечно. У вас там, в спецназе, все такие были? – Не ослепи я его, он бы меня нашинковал крупными ломтиками! Он-то, в отличие от меня, с мечом управляться умеет! А насчет помириться, вернее, найти союзника, – мой способ, может, и не самый простой, но зато самый надежный. Сначала крепко отдубасить, а потом не добивать. Великодушие должно быть подкреплено силой! Уж он-то понимает, что добить его мне было проще, чем оставлять в живых. Если хочешь, давай заключим пари, что как только он встанет на ноги, мы с ним начнем фехтовать на бокенах. – Тебе заняться больше нечем, что ли? Трактат о полезных для убивства себе подобных заимствованиях из будущего уже закончен, уже могу загружать чем-то менее возвышенным? Вялотекущая грызня возле ходовой рубки была прервана криком сигнальщика: «Дым слева по курсу!» Опять колокола громкого боя, опять «Варяг» в клубах дыма увеличивает ход до восемнадцати узлов, на большее без риска поломки его машины уже не способны, и, отрываясь от эскадры, несется на пересечку. Скатившийся с мостика Балк со своим отрядом сорвиголов усаживается в реквизированный с «Кассуги» катер. Канониры, некоторые из них босиком, прилетевшие из своих коек, куда они только полчаса назад ушли с вахты поспать свои законные пару часов, занимают места и готовятся к бою или остановке транспорта огнем. Но в этот раз вся беготня оказалась ни к чему. Похоже, фортуна подкинула «Варягу» очередной тест на сообразительность, который нельзя решить с помощью пушек: из-за линии горизонта показался японский пассажирский лайнер «Токио-Мару», обслуживающий линию Сан-Франциско – Токио. Он хоть и числится в судовом реестре как потенциальный вспомогательный крейсер японского флота, но не топить же корабль, полный пассажиров! И прет это Мару[69], как назло, на пересечку курса «Корейца» с «Сунгари», которых ему видеть ни в коем случае нельзя. Приходится бедному «Варягу» разворачиваться, нестись обратно к подопечным, сигналить о срочной смене курса и обходить досадную помеху. Потеря нескольких часов времени, десятков тонн с таким трудом перегруженного угля и бессчетного количества нервных клеток, сгоревших в бесплотных попытках угадать – разглядели на японце, кто от них удирал, или нет? А если не разглядели, доложат по прибытию о подозрительном крейсере и дымах на горизонте или нет? А если доложат, какие меры примет японское командование? Куча вопросов, на которые нет и не может быть ответов… Едва закончили маневр по обходу пассажира, «Кореец» начал пристраиваться к Мари-Анниной сиське, а «Варяг» опять рванулся на перехват. На этот раз в сумерках на горизонте сигнальщиками замечен парус. Впрочем, к счастью для японских рыбаков, или кто еще мог это быть, они не подходили к отряду настолько близко, чтобы их посудину было необходимо топить. Парусник, мелькнув на горизонте, исчез. Но постоянные тревоги, броски в противоположенные стороны за день измотали людей до крайности. А до Владивостока таких дней еще минимум три. «Варяг» физически не мог быть одновременно впереди, позади и с боков отряда. Рудневу до зарезу не хватало еще пары хотя бы ограниченно боеспособных кораблей. Гарибальдийцы на ходу, но вести огонь некому. Хотя… После отбоя тревоги Руднев вызвал к себе бывшего артиллерийского офицера с «Корейца» лейтенанта Павла Гавриловича Степанова 8-го и вечную боль в заднице старшего офицера «Варяга» Степанова 3-го – Авраменко. Данной парочке была поручена практически невыполнимая задача – сформировать два сокращенных артиллерийских расчета для носовых башен «Корейца» и «Сунгари». Причем на всех ролях, не требующих особой физической нагрузки, лучше бы использовать легкораненых. На возражение лейтенанта, что он в башне был только кадетом на практике на «Сенявине» и не представляет, как работают башенные орудия вообще и особенно системы Армстронга в частности, был дан оригинальный ответ. – А кому сейчас легко, Павел Гаврилович? Что нормальных дееспособных башен мы не получим, я и сам понимаю. Мне надо, чтобы «Кореец» и «Сунгари» могли дать по одному залпу в упор, почти прямо по носу. Перезаряжаться, я понимаю, это практически не реально. Нет людей. Но этим залпом хотелось бы попасть куда надо, хотя бы с десяти кабельтовых. – Это же даже теоретически невозможно. Первым залпом, пусть и на такой дистанции, первый раз стреляя из орудия незнакомой системы, с расчетом, не знакомым с конструкцией башни… Я не смогу. Никто не сможет! – Не волнуйтесь, возможность попрактиковаться в стрельбе я вам завтра попробую обеспечить. А вот за ночь вам придется организовать два расчета и разобраться в устройстве двухорудийной восьмидюймовой носовой башни на «Сунгари» и одноорудийной десятидюймовой на «Корейце». Одной будете командовать сами, второй пусть рулит Авраменко. – А почему Авраменко? – Он у меня хоть и самый недисциплинированный, но при этом наиболее умный и соображающий комендор. Так, Михаил? – Так точно, ваше высокоблагородие! Соображать-то мы могем, а вот спокойно сидеть на месте не получается, извиняемся. – А второго артиллерийского офицера я вам дать не могу. Нет, увы, лишних… – Ну, нет так нет. Всеволод Федорович, а можно тогда хоть устроить консилиум и попытаться разобраться в устройстве совместными усилиями всех артиллерийских офицеров? – Не просто можно, а нужно! Я и сам поучаствую. А пока – отберите людей. Покончив с организационными вопросами по приведению гарибальдийцев в ограниченно боеспособный вид, Руднев решил наконец воспользоваться правом на давно заслуженный сон. Однако у судьбы в виде Балка были другие планы. В дверь засыпающего командира забарабанили. – Что, японцы? Почему не пробили тревогу? Ход до полного, на пересечку! А, МАТЬ ВАШУ!!! Раненой ногой о стул да спросонья – это больно. И вдвойне обидно, когда слышишь в ответ: – Это я, Балк. Разрешите войти? – Входи, входи, зараза. Чего тебе не спится? – Ты газеты, что мы со «Слейпнера» сняли, читал, вашбродь? – Ну и ради чего ты меня заставил больной ногой стул таранить? Какие такие новости стоят того, чтобы лишать старого больного кэпа его заслуженных трех часов сна? Папарацци опять поймали Бреда Пита в спальне его дочери? А, нет, не тот век, сорри. Микадо сделал харакири? – Ты что про «Манджура» помнишь? – Канлодка, систершип «Корейца», в момент начала войны в Шанхае, там всю войну и проторчал, интернирован по приказу из Питера, несмотря на просьбу командира разрешить пойти на прорыв. И правильно, кстати, не разрешили. Его «Сима» на выходе ждала, верная для него гибель. Без шансов. Любопытство удовлетворено, можно спать дальше? – А кто такая эта Сима? – Еврейка знакомая! Хоть и старуха, но «Манджуру» для удовлетворения за глаза хватит. Да чего ты сюда приперся, скажешь или нет? – «Таймс» пишет, что «Манджур» ушел из Шанхая на следующий день после того, как «нас достигли известия о гибели «Варяга». – Не может быть! Перепутали они что-то, я точно помню, что… – Я тоже помню, что «Манджур» интернировался. – Да что ты можешь помнить, крупа серая[70]! Ты еще месяц назад вообще вряд ли помнил, что была такая война, русско-японская! – Слушай, ваше сонное высокоблагородие, не хами. Я перед переброской два дня не лысого гонял и водку пьянствовал, а читал и запоминал все, что смог найти в компах по этой самой войне! И на суше, и на море. Подборочка, спасибо профессорскому отпрыску, вполне пристойная. И у ассистента много забавного на винтах нашлось. Даже слишком, пожалуй… А запоминать меня еще в молодости приучили. ГРУ, однако. У нас и спецназ тоже соображать и анализировать уметь должен был. И все же, причем тут некая пожилая Сима? – Это один из старых японских крейсеров. «Мацусима», «Ицукусима» и, убей не помню спросонья, какой третий. «Какаянахренсима»… Да! «Хасидате» вроде как. Одна из них и ждала «Манджура» на выходе, сунься он на прорыв, и ему бы ее хватило, за глаза. На борт полдюжины скорострелок, помнишь, сколько «Кореец» против «Чиоды» продержался? Тут было бы еще быстрее. Думаешь, ничего бритты не перепутали? А что они вообще пишут, прорвался, потоплен, вернулся после боя? – Просто «ушел ночью с поисковой партией на поиски экипажа затонувшего “Варяга”». Что-то мне подсказывает, что без Вадика здесь точно не обошлось. Наверняка он решил ускорить свою дорогу до Питера. И правда, на «Манджуре» в Порт-Артур, а там поездом, это всяко быстрее, чем на пароходе вокруг всей Азии, а потом еще до Одессы. – Я его за эту самодеятельность самолично на рее вздерну! Ему серьезное задание дали, объясниться с Николашкой, а он, сучонок, героем решил стать? Старое корыто в Порт-Артур привести? Мальчишка! Мог не на пароходе, а поездом до Циндао, а уже оттуда в Порт-Артур. Ведь все варианты мы перед отправкой обсудили, ну куда он полез? Нарвется на любой блокадный крейсер – утопят, как котят. Координат минных полей у них тоже нет. Не тот курс выберут, и… здорово, «Боярин», привет, «Енисей»! – Ну, не нервничай ты так, может, его японцы уже потопили по дороге, вот все само по себе и образуется. – Для него так бы точно было лучше. Согласен. Кроуна только будет жаль с его ребятами. Его-то как этот пацан развел? * * * За ночь в темноте, неся все отличительные огни, отряд кораблей во главе с «Варягом» прошел узость Сангарского пролива между японскими островами Хоккайдо и Хонсю. Тем самым были лишний раз подтверждены две старые истины: дуракам везет, и наглость – второе счастье. Но, с другой стороны, нормальной системы дозоров и береговой обороны в начале войны японцы еще не создали. Руднев провел на мостике бессонную ночь в ожидании неприятностей и, наконец, дождался их, как только позволил себе слегка расслабиться. На рассвете произошла весьма неприятная встреча. Из утреннего тумана бодро выполз небольших размеров пароходик, тонн так на полторы тысячи, и что-то радостно засемафорил «Варягу». Ситуация осложнялась тем, что стрелять из пушек сейчас категорически не рекомендовалось. Ввиду близости берега стрельбу могли услышать и поинтересоваться, кто это палит в водах империи восходящего солнца? А с учетом того, что поиски пропавших гарибальдийцев уже наверняка начаты, кто-нибудь в штабе Того мог сложить два и два. Данный факт никак не улучшал его настроения, и так испорченного двухдневным недосыпом, поэтому его обращение к вахтенному сигнальщику Вандокурову больше походило на рычание волка в капкане, чем на нормальный приказ. – Отвечай! – Ваш высбродь, а что отвечать-то? Неужто вы поняли, что они пишут? И на каком языке отвечать, я ихним-то не владею… – Еж твою … в ее толстую задницу по международному своду!!! Отвечай что угодно, только быстро, пока они не опомнились! На руле – курс на сближение, машины – средний вперед. Не успел еще Руднев проорать свою емкую и образную речь до конца, как Вандокуров защелкал шторкой ратьера. По движению его рук Руднев и все остальные находившие на мостике явственно читали: «… з а д н и ц у» – Ваше благородие, а разрешите, я его еще в задницу по-японски пошлю? – Ну вот, а говорил, японским не владеешь, шельма! Посылай, конечно. А откуда знаешь, как? Не отрываясь от передачи второй части сообщения (нравы на «Варяге» стремительно либерализировались, на что сквозь пальцы смотрели все, кроме старшего офицера), Вандокуров пожал плечами: – Дак, вашвысбродь, я по-японски только посылать и умею! Да и то, токмо морзянкой. Эдак тому с полгода назад с сигнальным с «Чиоды» пили вместе, ну, после третьей тот и поделился, как морзянкой посылать. Я ему на русском, он мне на японском. Тока я не он, это япошки на выпить слабаки, не мы. Почти еще трезвый был, вот и запомнил. Руднев понимающе хмыкнул и переключился на более насущные проблемы. – Балк! Свистать твоих абордажников наверх! На пулеметах, как подойдем к этому уроду на пять кабельтовых, дайте пару очередей поверх рубки! Как только японец застопорит машину, мы с ним впритирку пройдем, а вы в шлюпку и гребите к нему. Взрывать его тут не стоит, придется хоть на двадцать миль от пролива отвести, а там или подрывными патронами, или, если рядом никого не окажется, потренируем наши свежеиспеченные расчеты башен на «Корейце» и «Сунгари». Я им давеча обещал практические стрельбы. На пароходе были сильно озадачены абракадаброй, переданной с приближающегося головным крейсера. Однако специфически японское завершение передачи «И чтобы тебя в аду любили западные демоны» не оставило у капитана сомнения, что он каким-то образом поставил свой пароходик поперек дороги Японского императорского флота. Так что последовавший приказ лечь в дрейф если и вызвал удивление капитана, то только потому, что был передан по международному коду. «Неужели эти вояки не разглядели восходящее солнце у меня на корме?» Да еще и сопровождался пулеметной трескотней. Зачем? Он, как и любой подданный Микадо, и так готов на любые жертвы ради флота Восходящего Солнца! С крейсера, медленно подошедшего на четыре кабельтова, слетела в воду шлюпка, полная вооруженных людей, и под размеренное гиканье гребцов понеслась к трапу каботажника. Через пару часов японец дымил в голове каравана на своих максимальных тринадцати узлах, медленно удаляясь от остальных кораблей под конвоем крейсера. На мостике «Варяга» Балк докладывал командиру и собравшимся полюбопытствовать офицерам о захвате. – Типичный каботажник, старая калоша. Полторы тысячи тонн, следует в балласте в Токио. Ничего интересного, кроме названия. – И как же это чудо, столь некстати попавшееся нам на дороге, называется? – С трудом подавив зевок, поинтересовался Руднев. – «Хуяси-Мару», – отчего-то вполголоса ответил непривычно смущенно выглядящий Балк. – Как-как? – с мостика донеслись вопросы офицеров, не расслышавших имя жертвы. – «Хуяси-Мару». Этого старший помощник, по должности обязанный следить за порядком на борту, вынести уже не мог. – Мичман Балк, что вы себе позволяете? Я понимаю, что наш командир нам всем порекомендовал почитать побольше литературы о пиратах, чтобы проникнуться духом каперства. Кстати, господа, кто опять не вернул Эксвемелина в библиотеку? Как не стыдно, господа! Но такие выражения на мостике крейсера Флота Его Императорского Величества категорически недопустимы! – А я-то тут при чем? – взвился Балк. – Я, что ли, объяснялся с капитаном? У нас, если помните, граф Нирод записной знаток японского, он и пояснил мне, отсмеявшись, что «хаяси» по-японски «роща». Вполне нормальное, поэтическое название. Старательно пытаясь не рассмеяться в голос, присутствующий на мостике Зарубаев попытался разрядить ситуацию: – Да, не повезло кораблю с названием… – Не повезло скорее капитану, – поправил его Балк, – я же с казаками высаживался, как обычно. Ну и Красный Михаил, тоже там был, он нас на мостик и сопровождал. После того, как граф Нирод в третий раз переспросил название судна и в третий раз получил ответ «Хуяси-Мару», он немного не разобрался в ситуации. – Каким же образом? – поинтересовался кусающий усы, чтобы не засмеяться, Руднев. – Со словами, кажется, «ах, ты еще и лаяться на их благородие будешь, обезьяна желтомазая», съездил ему по зубам… Прикладом. Отсмеявшись, офицеры разошлись кто спать, кто по вахтам. Руднев, поймав Балка на трапе, поинтересовался, и как все же на самом деле называется захваченный пароход. – Как сказал, так и называется, «Хаяси-Мару». Но Красный и правда немного не расслышал… Так что, кроме одной буквы ценой в пять зубов – все остальное чистая правда. – Шалите, мичман, шалите. Ну да ладно. Еще через час снимайте с этой «хуяси» команду, судовые документы, все, что покажется ценным или полезным, бар проверить не забудьте, кстати, а потом устроим артиллерийские учения. – Слушаюсь, ваше высоко и так далее! Но какой бар на этой ржавой посудине прибрежного плавания ты надеешься найти? Пару бутылок дешевого сакэ? Так я их уже того, реквизировал… Стрельбы ГК гарибальдийцев не удались. По мере приближения пары бывших японских подданных их пушки в первый раз грохнули с двадцати кабельтовых. Закономерный промах никого не удивил и не огорчил. Несмотря на малый ход броненосных крейсеров и отправку в погреба всей запасной смены кочегаров в качестве орудийной прислуги, перезарядить орудия удалось, только когда дистанция сократилась до пятнадцати кабельтовых. Промах с обоих крейсеров, как по дальности, так и по целику. На дистанции в одну милю крейсера застопорили машины, но три залпа с дистанции прямого выстрела тоже пропали втуне. Только сблизившись ползком на шесть кабельтовых, наконец, с седьмого залпа попали десятидюймовым снарядом в нос обреченного парохода. С полуоторванной носовой оконечностью он «нырнул» меньше чем за минуту. Даже оптимист Руднев должен был признать, что организовать и обучить нормальные расчеты для незнакомых орудийных систем на коленке невозможно. Дальнейшую отработку методик стрельбы отложили до Владивостока, однако пушки на всякий случай оставили заряженными. Также в башнях оставили сокращенные расчеты, которые могли произвести один выстрел «куда-то в сторону супостата», хотя в целесообразность этой затеи уже никто не верил. Наибольшую проблему представляли даже не сами орудия, а прицелы и системы управления огнем незнакомой конструкции, плюс отсутствие таблиц стрельбы. В первый, но далеко не в последний раз идея «обновленного» Руднева не привела к положительному результату. Главной проблемой были «автоматы разрешения выстрела». При нормальной работе эта хитрая механика производит выстрел, когда корабль находится на волне, на ровном киле, что не позволяет качке влиять на точность стрельбы. Но вот именно ее нормальной работы добиться и не удавалось… А при стандартном запаздывании выстрела с полсекунды, даже на «пистолетной» дистанции пять кабельтовых и при небольшой качке снаряд уходил минимум на шесть-восемь метров вверх или вниз. И или ложился недолетом, или, в лучшем случае, попадал в трубу вместо борта. А если вспомнить еще и про килевую качку, то стрельба с неналаженной системой управления пока теряла всякий смысл. День выдался достаточно туманным, и в связи с этим, несмотря на весьма оживленные воды, дальнейших встреч удавалось избежать. Встречные суда охотно шарахались в сторону от появляющихся из дымки силуэтов, гудя во все гудки. Русский караван любезно отвечал им тем же. На возню со встречными транспортами просто не было времени, и, что даже важнее, риск потерять в тумане уже захваченных подопечных не мог перевесить сомнительной выгоды от утопления неизвестных грузов. Главной проблемой относительно спокойного дневного перехода было то, что грузиться углем в таких условиях было слишком рискованно. И хотя отряд шел экономичным ходом, кардиф у гарибальдийцев должен был закончиться в трех сотнях миль от Владивостока. Единственной положительной стороной отсутствия дневной погрузки и встречных пароходов стало то, что впервые за три дня командам удалось нормально поспать. * * * Ночь в океане… Ни единого пятна света на горизонте, кроме приглушенного туманной дымкой гакобортного огня переднего мателота. Затемнение на корабле, когда вся верхняя палуба погружена в чернильную тьму. Мерный гул винта под кормой, действующий расслабляюще даже на бывалых мореманов, а уж на не слишком привычных к морю людей такая обстановка и подавно производит усыпляющее воздействие… Мишка Красный стоял эту ночь в карауле на корме «Марьи Ивановны», где содержались пленные японцы с крейсеров и утопленных пароходов. Он был назначен урядником Шереметьевым в караул вне очереди, в наказание за утренний конфуз на «Хаяси-Мару». Хотя ни Нирод, ни Балк не предъявляли к казаку никаких претензий, кроме ржания в голос, урядник решил временно исключить его из абордажной партии и перевести в караульные на плавучую тюрьму, «дабы немного проветрил мо́зги, а то что-то шибко дерганый стал Михайло». О чем и попросил Балка, у которого не нашлось возражений. Сейчас казак вышагивал вдоль кормовых лееров парохода, с винтовкой на плече и наганом за поясом. Снизу, перебиваемая степенным «чаф-чаф» винта, доносилась японская речь, что еще более злило Мишку. Ну, кто знал, что эта узкоглазая скотина не издевается над господами офицерами, а как и требовалось, называет название корабля? Теперь вот ему приходится торчать на этой ржавой, засыпанной угольной пылью посудине, охраняя никому не нужных япошек посреди моря. Пока остальные казаки отсыпаются перед очередным трудным, но, черт возьми, интересным днем! Кто бы мог подумать, что захватывать чужие корабли в море может быть так интересно для потомственного казака! Хотя, как рассказывал этот странный мичман Балк, запорожские казаки еще в русско-турецкие войны промышляли абордажами на своих чайках, и не одна дюжина султанских судов потом ходила под русским флагом благодаря им. Но в наши времена так захватывать пароходы? В голове не укладывается… Хотя тот же Балк что-то говорил про, как же он там сказал… А, «морская пехота», во! Ну, оно, конечно, казакам в пехоту как-то не охота. Хотя его отец как раз из пешего пехотного полка в казаки-то и попал… Но если будут и морские казаки, то, наверное, он будет в первой дюжине! А ведь еще две недели назад он о море и думать без дрожи не мог. Весь его морской опыт заключался в переходе из Артура в Чемульпо, когда его жутко укачало, да еще надо было следить за конем, и в неудачной попытке вернуться обратно на «Корейце». Зато уж потом наплавался, нет, плавает только мусор и еще кое-что, находился, во! После прорыва на «Варяге», когда бояться было некогда, потому как приходилось постоянно тушить пожары, носясь по палубам, после сумасшедших прыжков с корабля на корабль на веревках и полудюжины взятых на абордаж пароходов, никто и не поверит, что Мишка Красный когда-то боялся моря. Причем это когда-то было всего две недели назад. Погруженный в свои мысли и обиду, Красный не заметил, что вместо положенных обходов вдоль борта кормовой части парохода он уже с полчаса стоит под единственной горящей на палубе лампой, посасывая давно уже погасшую трубку. Поэтому о том, что пара матросов и капитан «Хаяси-Мару» пальцами отвинтили штормовую задрайку иллюминатора, забрались по линю на верхнюю палубу и украли гичку, стало известно только утром. А уж о том, удалось ли им добраться до берега, поднял ли их на борт проходящий мимо корабль, или им суждено было пропасть в океане, узнать до конца войны было практически нереально. Но, в любом случае, сейчас на первое место вместо скрытности выходила скорость. Погоня могла начаться уже утром… Следующий рассвет выдался еще более туманным, и движение в караване было признано на офицерском совете слишком опасным, потерять в тумане свежеворованные крейсера в море, где шастают японские корабли, это было бы слишком. Поэтому за день вынужденного простоя решили сделать кучу нудных, но нужных дел. Пришвартованные с обоих бортов к «Мари-Анне» гарибальдийцы бункеровались достаточно для того, чтобы без дальнейшей акробатики дойти до Владивостока. Шлюпки тем временем свезли на «Варяг» капитанов вынужденно сопровождающих русских судов и отряды русских моряков, на этих судах находившихся. Там им, готовым к худшему, ибо о побеге уже было известно и ожидались репрессии вплоть до утопления непричастных, было заявлено следующее. Утром следующего дня они могут следовать, куда им будет угодно. Кроме того, каждому капитану была вручена расписка о том, что «предъявитель сего действительно был вынужден отклониться от своего маршрута по настоянию командира крейсера Российского императорского флота «Варяг» на шестьсот миль, просьба казне возместить ущерб». Балк, как всегда, не удержался пошутить, и теперь документ был выполнен в таком стиле, что для получения по нему денег из казны бедняге капитану придется немало побегать. Судами, сопровождающими отряд до Владивостока, оставались «Оклахома» и, естественно, «Мари-Анна». Там последняя тысяча тонн угля из ее трюмов будет оплачена русской казной и весьма пригодится владивостокским крейсерам для крейсерства. Взамен капитан освобождался от обвинений в контрабанде и «Мари-Анна» оставалась его собственностью, а не конфисковывалась в казну. А пока, до Владивостока, она попутно исполняла роль плавучей тюрьмы. Именно в этой тюрьме, вернее, в каюте доктора имел место весьма интересный разговор победителя с побежденным. – Я не совсем понимаю вашего упрека, Балк-сан. Да, я действительно дал слово, что ни я, ни кто-либо из моих людей не предпримет попытки самоубийства или саботажа до Владивостока. Но я не могу поручиться и за моряков с остальных захваченных вами судов. Причем даже захоти я это сделать, я не имею нам ними никакой власти и просто физически не в состоянии за ними следить. Это уже работа ваших караульных, и я искренне рад, что они с ней не справились. – Секари-сан, я ни в коем случае не пытаюсь вас ни в чем упрекнуть. Я просто ввожу вас в курс происшедшего как самого старшего по чину японского офицера на борту. И я был бы вам очень признателен, если бы вы могли провести с находящимися на борту соотечественниками разъяснительную беседу. Я очень хочу избежать ненужных жертв, а при дальнейших попытках побега они, боюсь, неизбежны. А насчет радости, чему именно вы так рады? Тому, что трое подданных страны Восходящего Солнца скорее всего замерзнут в спасательной шлюпке насмерть? – Ну, если вы так уж не хотите жертв, зачем вообще было «Варягу» прорываться из Чемульпо, притворяться мертвым, захватывать «Ниссин» с «Кассугой»? – Простите за напоминание, но на МОЮ страну напали. Я готов признать, что Россия во многом была не права в корейском вопросе. Я уверен, что можно было найти компромисс и дипломатов как из нашего, так и из вашего министерств иностранных дел надо развешать на одних столбах. Секари сдержанно понимающе улыбнулся, Балк ответил ему тем же. – Но все же, именно Япония начала боевые действия. После этого мы, офицеры и команда «Варяга», обязаны были драться. Наносить ущерб противнику всеми доступными средствами. Кстати, вы сами на «Ниссине» делали то же самое, не так ли? – Я, вернее, мы, выполняли свой долг самураев перед императором и Японией! – Ну, в общем-то, мы делали то же самое, только с другой стороны. Обидно другое. Ведь, по сути, это бессмысленная война. Она не нужна ни Японии, ни тем более России. – Как это, нет смысла для Японии?! Мы сидим на островах, нам отчаянно нужен путь на континент. Мы столетия пытались зацепиться за Корею и Китай, МЫ разбили китайские армию и флот, МЫ штурмом взяли Порт-Артур, а потом ВЫ пришли на готовенькое и забрали его себе? И еще имеете наглость требовать Корею? Почему мы не можем быть равноправным игроком на мировой арене? Потому что мы желтые, а не белые? Броня невозмутимости самурая дала даже не трещину, она натурально раскололась пополам. Похоже, Балк наступил японцу на давнюю больную мозоль. – Секари-сан, я с вами согласен, Россия действительно откусила больше, чем пока может проглотить, и больше, чем ей самой надо. Нам на самом деле не нужно было влезать в Корею. Маньчжурия – еще туда-сюда. Конечно, мы должны быть уверены в свободном проходе Корейским проливом, гарантией чего может стать наш пункт базирования на юге этой страны и демилитаризация Цусимы. Одним словом, я искренне надеюсь, что в Петербурге и Токио одумаются до того, как эта война зайдет слишком далеко и пройдет точку невозвращения. – Василий-сан, даже если вы искренни в изложении своей точки зрения, во что я, если честно, не верю, я не понимаю, зачем вы мне это рассказываете. И что это за точка невозвращения? – Это когда вы сожгли ровно половину начального запаса угля. И вам надо решаться: или возвращаться назад, домой, или идти вперед, в неизвестность, уже не имея возможности повернуть. В любой войне рано или поздно тоже наступает момент, когда вернуться к исходному состоянию уже невозможно и придется воевать до конца. Твоего или противника. Пока еще у России с Японией есть шанс разойтись малой кровью. И я бы очень хотел, чтобы в Петербурге одумались и пошли на разумный компромисс. В связи с этим я хотел бы вам сделать одно предложение. Как вы видите свое будущее на ближайшее время? – По поводу компромисса… Смотря, что понимать под разумностью, мичман. На условиях, что Ляодун и юг Маньчжурии останутся у России, он попросту нереален. Нам нужна не только Корея, но главное – выход через нее на материк. Для чего мы и проливали кровь, сражаясь за Порт-Артур с китайцами. Лишив Японию плодов ее победы, ваши политики рассчитывали столкнуть нас лбами с немцами или англичанами в центральном Китае, или французами и янки в Китае южном. После чего понаблюдать свысока за дерущимися тиграми. Вот только не следовало им считать других глупее себя. А по поводу вашего предложения… Для начала я хотел бы спросить, уважаемый Балк, как вы в России поступаете с пленными японцами? – Сам не знаю. Подозреваю, что процедура еще не разработана в связи с отсутствием пленных японцев. Так что у вас есть все шансы стать подопытным кроликом. Но есть и более приятная альтернатива. – С жизнерадостной улыбкой сообщил собеседнику мичман Балк. – И какая же? – Мне, вернее НАМ, нужен кто-то, кто сможет в нужный момент донести до императора Японии весть, что в России хотят мира больше, чем войны… С Секари можно был рисовать фигуру скепсиса. Станиславский со своим «не верю» отдыхал по полной программе. Самурай без слов, одним своим видом, давал понять Балку то же самое гораздо более эффективно и красноречиво. Наконец через пару минут, когда Василий начал повторяться, японец прервал его резким жестом. – Хватит с нас театра, мичман. Объясните, что именно вам нужно на самом деле. Я, признаться, ожидал, что вы меня будете склонять к измене моему императору, но вместо этого вы предлагаете мне принять от вас измену вашему. И это после того, как именно вы сыграли ведущую роль в захвате двух новейших единиц японского линейного флота… Ну, не могу я в это поверить. И технически процесс согласования переговоров министерств иностранных дел через нейтральных посредников давно отработан, а к императору я, знаете ли, не вхож. – Я России изменять не буду ни при каких обстоятельствах. Но когда для Петербурга и Токио прекратить войну станет взаимовыгодно, посредники, особенно с британскими паспортами, могут нам только помешать. Я думаю, что через полгодика-годик, когда ни мы, ни вы не сможем достигнуть никаких существенных результатов ни на море, ни на суше, война всем надоест. Но никто не захочет ПЕРВЫМ признаться в желании пойти на переговоры, ибо первый просящий мира – проигравший. А тут вступает в силу древнее правило – «горе побежденным»… И в результате мы или вы получите соседа, готовящего реванш. Пусть не через год, не через десять лет, но еще при жизни нашего поколения этот скрытый нарыв наверняка опять прорвется[71]. – И что? Вы думаете, мы с вами, два младших офицера, можем остановить неизбежное? И вообще, вы обращаетесь не к тому японцу. Первое, что я намерен сделать по прибытию в Токио, это попросить императорского разрешения на сеппуку. Ибо я не выполнил его приказа. – Почему? Командовали перегоном не вы, а к состоянию машин крейсеров, за которые вы и были ответственны, претензий быть не может. Они практически идеальны. – И под чьим флагом этот идеал сейчас функционирует? – горько усмехнулся Секари. – Ладно, давайте продолжим разговор на верхней палубе, я для вас испросил у доктора разрешение на прогулку. И, кстати, захватил пару ваших боккенов, так что, если вы почувствуете себя в силах, можем немного размяться. – Я, если помните, немного хромаю. Вашими стараниями, кстати. Но пару движений я бы освежил с удовольствием… Ибо «самураю не пристало жаловаться на остроту своего меча». Значит, и на состояние здоровья тоже. – «Хаге Куре» или «Буси-до»? – с интересом спросил Балк. – Вы слишком много знаете для простого мичмана. Кто вы на самом деле, Василий-сан? – Может, как-нибудь и расскажу, хотя все одно не поверите. Ну что, пойдем? – Пошли. Только руку дайте, опереться. * * * Дальнейшая дорога домой была не столь насыщена запоминающимися подробностями. Гоняться за встречными пароходами не было времени, подконвойные суда были отпущены, а гарибальдийцы забункерованы с избытком. Единственным заметным событием была встреча с японским дозорным. В этой роли выступал вспомогательный крейсер «Америка-Мару». Из многочисленных мобилизованных и наскоро вооруженных японских пароходов, только он имел тень шанса уйти от владивостокского «Богатыря», выскочи тот из порта на простор. Его командир, капитан второго ранга Иноуэ, однако, трезво оценивал свои шансы в потенциальном забеге наперегонки с детищем немецких инженеров верфи «Вулкан». Восемнадцать узлов вспомогательного крейсера против двадцати трех богатырских, почти наверняка предвещали ему и его команде холодное купание, если встреча произойдет раньше, чем за два часа до заката. Памятуя об этом, он всегда держал под парами все котлы своего парохода. Сия мудрая предосторожность и спасла, в конце концов, и его, и команду, заодно с посмеивавшимися над «чересчур осторожным стариком» молодыми офицерами. Нарезавший очередной галс «по квадрату» «Мару», заметив вдалеке отряд во главе с двумя кораблями, вооруженными башенной артиллерией, спокойно шел навстречу «своим»[72]. Но с полусотни кабельтовых сигнальщик разглядел «Варяга», некстати высунувшегося из-за «Мари-Анны», за которой он до этого пытался прятаться. После недолгой, но бурной дискуссии, начавшейся с пожелания сигнальщику не пить сакэ перед вахтой, с листанием справочников Джейна и поминанием демонов и некстати воскресающих из пучины моря русских крейсеров, командир решил не рисковать. «Америка-Мару» развернулся и дал полный ход. Дружный залп с «Корейца» и «Сунгари», казалось, только добавил японцу прыти, ибо ни один из их трех крупнокалиберных снарядов не лег к нему ближе полумили. Вслед удирающему пароходу, выдавшему порядка девятнадцати узлов при заклепанных предохранительных клапанах на котлах, деловито застучали баковые шестидюймовки «Варяга». За час погони он приблизился на шесть кабельтовых и добился одного попадания. Казалось, что скоро к его боевому счету можно будет добавить еще одну жертву. Но фортуна, наконец, перестала играть в одни ворота. На горизонте за гарибальдийцами показались чьи-то дымы, и преследование пришлось прекратить… Вечером в кают-компании «Варяга» собралось изрядно поредевшее по сравнению с последним сбором, имевшим место быть еще до захвата призов, офицерское собрание. Кто-то сейчас вел во Владивосток «Оклахому», кто-то страдал от нехватки сна на гарибальдийцах, пытаясь быть в пяти местах одновременно, а кто-то просто нес ходовую вахту на мостике. К утру, если не случится неизбежных на море случайностей, крейсер должен был подойти на расстояние, позволяющее связаться с Владивостоком по радио. После ужина мичман Балк попросил гитару у записного корабельного певца Эйлера. Господа офицеры, привычно заулыбавшись, стали ожидать очередной шутки Балка, с некоторых пор прочно занявшего неофициальное, но почетное место корабельного балагура. Помнится, неделю назад кают-компания имела пару дней относительного безделья, когда гарибальдийцев еще только ждали, Балк всех немало повеселил пиратской песенкой… И теперь общество было готово снова грохотать кружками по столу в такт песне и дружно подтягивать полюбившееся – «эй, налейте, дьяволы, налейте, или вы поссоритесь со мною». Но в этот раз намерения мичмана были немного иными. Первые аккорды, спокойные и размеренные, не слишком отличались от стиля песен, знакомых публике начала XX века… Средь оплывших свечей и вечерних молитв, Средь военных трофеев и мирных костров, Жили книжные дети, не знавшие битв, Изнывая от детских своих катастроф[73]. Глаза Руднева, в последнее время ставшего, вопреки старой традиции русского флота, регулярным посетителем подобных посиделок, против чего никто не возражал, недоуменно вскинулись. Потом он непонятно от чего нахмурился и пристально вперился взглядом в Балка. Петрович судорожно пытался припомнить текст песни уважаемого, но не слишком любимого им автора, и оценить его на предмет соответствия духу времени и исторических несоответствий. Балк, тем временем, неожиданно для ожидающих чего-то веселенького слушателей перешел на совершенно чуждый времени ритм и звучание. Детям вечно досаден Их возраст и быт, — И дрались мы до ссадин, До смертных обид. Но одежды латали Нам матери в срок, Мы же книги глотали, Пьянея от строк. <…> И пытались постичь — Мы, не знавшие войн, За воинственный клич Принимавшие вой, — Тайну слова «приказ», Назначенье границ, Смысл атаки и лязг Боевых колесниц. Слушатели уже поняли, что их ожидания несколько не оправдались, но песня, столь непохожая на все слышанное до сих пор, тем не менее захватывала. К счастью для офицеров «Варяга», они слушали не оригинальное исполнение, а несколько приглаженный для начала века вариант. Не столь хриплый и резкий. А в кипящих котлах прежних боен и смут Столько пищи для маленьких наших мозгов! Мы на роли предателей, трусов, иуд В детских играх своих – назначали врагов. И злодея следам Не давали остыть, И прекраснейших дам Обещали любить. И, друзей успокоив И ближних любя, Мы на роли героев Вводили себя. На лицах нескольких слушателей появились понимающие улыбки. Действительно, ведь и для многих из них путь в море начинался со страниц прочитанных в детстве книг. Песня, столь странно и даже чуждо звучащая, все же была про них. Это они сейчас были на своей первой войне, а все, что было до, это все же детство и юность. Только в грезы нельзя насовсем убежать: Краткий век у забав – столько боли вокруг! Попытайся ладони у мертвых разжать И оружье принять из натруженных рук. <…> И когда рядом рухнет израненный друг И над первой потерей ты взвоешь, скорбя, И когда ты без кожи останешься вдруг Оттого, что убили – его, не тебя… Мичман Губонин, которому Петрович после вечернего доклада велел остаться на «Варяге», дабы помыться и ночку отоспаться, уж больно неважно он выглядел, отчего-то часто заморгал и поспешно отвернулся в угол. И только теперь память Руднева подсказала, насколько он был дружен с покойным ныне Александром Шиллингом и как изменился после боя, став более замкнутым и резким как с подчиненными, так и с другими офицерами. Значит, дело-то было не только в усталости. Быстро взрослеют мальчики на войне… …Если путь прорубая отцовским мечом, Ты соленые слезы на ус намотал, Если в жарком бою испытал, что почем, — Значит, нужные книги ты в детстве читал! Если мяса с ножа Ты не ел ни куска, Если руки сложа Наблюдал свысока, И в борьбу не вступил С подлецом, с палачом — Значит, в жизни ты был Ни при чем, ни при чем! Совершенно неправильное, по всем музыкальным канонам начала века, резкое и грубое окончание песни как гвоздем вбило основную мысль в уши слушателей. Притихшие и задумчивые офицеры разошлись по каютам, а Балка уволок к себе разъяренный Руднев. – Хоть бы предупреждал! Ну и нафига? Тебе что, Василий, неймется? Славы первого абордажника российского парового и броненосного флота тебе мало, подавай еще и ярлык главного барда страны? – Да ладно тебе, нормальная песня. Никаких анахронизмов нет. Почему нельзя-то? – Стиль никак в эту эпоху не вписывается. Понимаешь? Еще пара таких выступлений, и попалишь ты нас, Василий, чует мое сердце. Как будто отзываясь на слова капитана, в дверь осторожно постучали. – Кто там? – тоном, подразумевающим «кого еще черт принес», спросил Руднев. Черт, как ни странно, принес корабельного священника, отца Михаила. Войдя и плотно притворив за собой дверь, отец Михаил с минуту молча пристально смотрел в глаза то Балку, то Рудневу, собираясь с мыслями и явно не зная, с чего начать разговор. Потом, наконец, выпалил. – Господа, простите, но… Но кто вы? – Отец Михаил, простите, но я не понимаю вопроса, – выразительно посмотрев на Балка, ответил Руднев. – Судя по тому, что я каждое утро вижу в зеркале, я – Всеволод Федорович Руднев. А это – мичман Василий Александрович Балк, которого, я надеюсь, за героический абордаж его величество произведет в лейтенанты. Если сомневаетесь, можете по последней моде Петербуржского полицмейстерства, Скотланд-Ярда и лично Шерлока Холмса проверить наши отпечатки пальцев, – с очаровательной улыбкой сообщил священнику Руднев. – Ну, про отпечатки пальцев я не в курсе, Всеволод Федорович. Но вот «отпечаток» души у вас как-то уж очень сильно изменился. Я достаточно давно знаю и господина Руднева, и господина Балка… Так что, простите великодушно, вы – не они. – Интересно… И откуда же такой занятный вывод, честный отче? – Не мог Всеволод Федорович, с которым мы каждый третий день чаевничали и который регулярно мне все свои сомнения поверял, разом все это забыть и отринуть. И для души своей и десятка минут от самого Чемульпо не найти! Не мог Василий Александрович, не отличающийся особым слухом и никогда ничего в жизни не сочинивший, сам придумать все эти песни! И не верю я, наконец, что Руднев мог без приказа из-под шпица самовольно пойти на абордаж кораблей под британским флагом… У вас желания исповедаться случайно не возникало в последнее время? – Отец Михаил, поверьте, если я исповедуюсь, то вы или меня в желтый дом сдать захотите, или святой водой кропить станете. Может, все же не стоит? – Всеволод Федорович, а и мне тоже терять нечего. Боюсь, по возвращению в Россию меня святой Синод все одно сана лишит. – Это-то еще почему? – встрял в разговор необычно примолкший Балк, сразу же заработавший очередное зыркание командира. – Ну, так как же, господа! Я же командовал стрельбой из орудия. А как сказано «Ибо если кто погибнет от руки твоей, будешь извергнут из сана». Так-то вот. Но и не помочь раненому матросу, из последних сил напрягающемуся, чтобы перекричать шум боя, было бы не по-христиански. Одна из тех ситуаций, когда что ни сделай, все не верно. – Ну, во-первых, вы не командовали, а только увеличивали громкость данных, выдаваемых канониром, да и вряд ли та пушка хоть раз куда попала с таким наведением, так что никто от вашей руки не погиб. Это я вам как артиллерист гарантирую. – А сие старцев из Синода интересовать не будет. Намерение сиречь действие. – Ну, я вообще никогда не понимал, как можно благословлять людей на совершение того, что сам делать не можешь или не хочешь[74]. А как же Пересвет с Ослябей? Я не про броненосцы, а про… – Сын мой, не вам мне рассказывать, кто такие были Пересвет с Ослябей, поверьте. Они, в отличие от меня, были иноками, монахами, то есть не рукоположенными. А я совершил то, чего не имел права делать. А про благословение на бой… Ну, не нами заведено, не нам и менять. Хотя точка зрения ваша своей оригинальностью только подтверждает мои сомнения. Так как же насчет исповеди? Наконец Руднева, а вернее, его карпышевскую составляющую, проняло. В конце концов, рано или поздно круг посвященных придется расширять, так почему бы не начать с батюшки? Особенно если он сам столь активно напрашивается на роль подопытного кролика для отработки методики вербовки сторонников. Уж лучше перед беседой с адмиралами и самолично императором потренироваться на кроли… Гм… На батюшках. – Ну, вы сами напросились, честный отче. Только попытайтесь поверить, козни диавола тут ни при чем, и я не сошел с ума. Все, что я вам расскажу, правда. Хотя и весьма невероятная. Верить моему рассказу или посчитать, что я спятил от перенапряжения – ваш выбор. Потом вам «исповедуется» Балк, если захотите. А пока он выйдет и подождет снаружи, чтобы вы не подумали, что мы сговорились… Василий Александрович, я сказал, выйдет, а не встанет за спиной отца Михаила на предмет физического решения возможных осложнений. Смущенно пожав плечами, Балк, неведомо как оказавшийся за спиной отца Михаила, вышел в коридор, оставив, однако, дверь слегка приоткрытой. – Потом вы выслушаете и его историю, а там уже сами решайте, что к чему. Итак. Я родился пятнадцатого сентября одна тысяча девятьсот вовемьдесят первого года… Спустя три часа отец Михаил, отягощенный невероятными рассказами двух своих духовных подопечных, удалился в свою каюту, где и провел в мучительных размышлениях бессонную ночь. Даже если поверить рассказу Балка и Руднева, к чему он к утру склонился, ибо рассказанное было слишком бредово для вымысла и слишком разумно для бреда сумасшедшего (если вообще два человека могут бредить одинаково), непонятно было, что теперь с этой правдой делать. Ибо ежели это факт свершившийся, то что он есть: результат промысла Божьего или же происки врага рода человеческого? Глава 12 Не ждали… Владивосток. 19–21 февраля 1904 года Утром 19 февраля во Владивостоке началось совместное собрание командования недавно вернувшегося из похода Отряда крейсеров, гарнизона крепости, артиллеристов береговой обороны и руководства порта. Ввиду серьезности текущего момента его почтил своим личным присутствием военный губернатор Приморской области и наказной атаман Уссурийского казачьего войска генерал-майор Алексей Михайлович Колюбакин. Будучи неплохим организатором и, вдобавок, человеком для его чинов весьма сдержанным и тактичным, генерал своего мнения с места в карьер никому не навязывал. Понимая, что мало разбирается в военно-морских проблемах, он старался по мере сил остужать страсти, с которыми сие мало управляемое сборище в очередной раз пыталось прийти к единому взгляду на стратегию и тактику ведения крейсерской войны и на месте в ней Владивостокского порта и крепости. В отсутствии твердого руководящего начала действовать все явно собирались по методу «лебедя, рака и щуки». К тому же неразбериха в головах усугублялась шквалом телеграмм, полученных из штаба наместника и из столицы в последние двое суток. Изрядного шуму наделал приказ от Алексеева: «В связи с переводом в Порт-Артур Николая Карловича Рейценштейна начальником отряда крейсеров назначается Карл Петрович Иессен, который немедленно выезжает из Порт-Артура во Владивосток». Многие и на берегу, и на кораблях посчитали это его решение чуть ли не скорой и неправедной опалой Рейценштейна, вызванной неудачей первых боевых выходов. Но долго обсуждать вопрос: столь ли уж велика была личная вина начальника отряда в том, что из-за намерзания льда в орудийных стволах и укачанной штормом команды он приказал прервать операцию и возвращаться в базу, офицерам не пришлось. Принятые телеграфистами очередные срочные депеши, причем поступившие прямо из Петербурга, многие вообще восприняли как явную несуразицу. Началось все со вчерашней телеграммы капитула Ордена Святого Георгия на имя Гаупта: на него возлагалось проведение мероприятий по награждению офицеров Орденами 3-й или 4-й степени и знаками их отличия, сиречь Георгиевскими крестами, нижних чинов. Согласно Указу императора от 11-го числа. Когда начальник над портом ознакомился со списком награжденных, то минут на пять форменно лишился дара речи. Ибо в них шла речь о награждении экипажей «Варяга», «Корейца», находившихся на крейсере моряков с «Севастополя» и еще каких-то казаков, также участвовавших в деле у Чемульпо. Кого награждать-то, спрашивается, и где, если оба корабля лежат на дне?! Выжившие с «Корейца» сейчас на борту французского крейсера, а немногие уцелевшие с «Варяга» все переранены и лечатся сейчас в госпитале Шанхая… Осторожное предположение штабных о том, что, может быть, в Петербурге в курсе и что «Паскаль», возможно, идет во Владивосток, вызвало у Гаупта приступ бешенства. «А это ЧТО, по-вашему? Здесь же – ВСЕ!» И действительно, список награжденных явно включал в себя всех, кто был на этих двух кораблях во время боя. Само по себе, это было понятно и справедливо, но зачем вручать награды покойникам? И главное – как? Орденский капитул сам с этим, и с пенсиями семьям, кстати, разбираться должен! Следующая телеграмма, подписанная Авеланом и направленная как Гаупту, так и исправляющему дела коменданта крепости полковнику Дмитрию Николаевичу Воронцу, вызвала у читавших ее очередной приступ недоумения: «Во исполнение указания государя-императора начальник над портом и и.д. коменданта крепости Владивосток настоящим извещаются, что за действия по потоплению «Асамы» и «Чиоды» капитану 1-го ранга Всеволоду Федоровичу Рудневу присвоено звание «контр-адмирал» с 28 января 1904 года»… Какая разница, каким числом, если он погиб вместе с «Варягом»? А что, черт возьми, может означать нынешняя утренняя телеграмма: «Внимательно следить за сигналами с моря», подписанная императорским флигель-адъютантом? Может быть его величество решил самолично покомандовать флотом на Дальнем Востоке… из Петербурга?! Зачем, наконец, телеграфисты вчера полдня потели, принимая и перепроверяя таблицы стрельбы шести– и восьмимидюймовых орудий системы Армстронга, которых отродясь не было не только во Владивостоке, но и вообще в русском флоте? Для чего ГМШ требует «рассмотреть вопрос о возможности размещения дополнительных тысячи человек экипажей»? Экипажей чего? Под шпицем и в Зимнем явно чудили… * * * Долгое и нудное препирательство тянулось уже часа три. С явной оглядкой на чинно восседавшего во главе стола военного губернатора, армейские офицеры гнули линию, обозначенную полковником Воронцом, дружно требуя все ресурсы бросить на обеспечение противодесантной обороны Приморья. Командиры крейсеров во главе с каперангом Арнаутовым с «России» снова рвались в море, побегать на коммуникациях японцев. Как будто не они только что вернулись почти ни с чем, так и не сумев реабилитироваться в глазах большинства собравшихся за результаты первого выхода, после которого они сутки «выпаривали» лед из хоботов своих длинных пушек под откровенное хихиканье смекнувших, что к чему, армейцев. Настроен был Константин Петрович, после отзыва Рейценштейна временно оставшись за начальника отряда, весьма решительно. Даже несмотря на насморк и кашель, привезенные им из второго боевого похода. Его не смущало и то, что «временным» он оказался аж целых два раза. Выплавав ценз на «России», он уже знал о назначении вместо него каперанга Андреева, который был в дороге из Питера. Худощавый, энергичный, внешне чем-то похожий на небезызвестного нам Феликса Эдмундовича Дзержинского, он и темперамент имел с ним в чем-то схожий. Через два часа после съезда Рейценштейна он уже потребовал от Гаупта ускорения угольной погрузки и подготовки канала к выходу. Поэтому «Надежный» вторые сутки ползал по рейду и проходу в Босфор Восточный, не давая льдинам схватиться. К утру угольный аврал на крейсерах был закончен, припасы приняты, а команды, по большей части, находились на борту в готовности к походу. Однако в присутствии военного губернатора портовое начальство, осаживая жаждавших реабилитации «крейсерских», указывало устами контр-адмирала Гаупта на недостаток запасов кардифа и слабость ремонтной базы, которые пока не позволяют «выскакивать в море кажний божий день». На это командиры кораблей ВОКа справедливо возражали, что по их расчетам расхода угля вполне хватит на три месяца интенсивных операций, что идет война и заниматься перестраховкой сейчас недопустимо, что каждый утопленный на коммуникации Япония – Корея войсковой транспорт – это спасенные сотни или даже тысячи жизней наших солдат и офицеров. Страсти начали закипать всерьез, когда комендант крепости, в целях скорейшего ввода в строй трех новых береговых батарей и усиления сухопутной оборонительной линии, поднял вопрос о снятии с броненосных крейсеров нескольких шестидюймовок и как минимум 12-и трехдюймовых орудий. Но в тот момент, когда командир «Рюрика» Трусов уже дошел до прямой перебранки с настырными крепостными артиллеристами, взаимное «вынесение мозгов» сторонниками наступательной и оборонительной тактик было прервано вбежавшим в залу мичманом с «России»: – Господа! Прошу прощения, но у нас на телеграфе уже с полчаса, как кто-то упорно требует выслать лоцмана для проводки в порт через минные поля… – И кто же это может быть? Японцы?! Дождались-таки?! – сразу же взвился Воронец. – А может, какой угольщик мимо японцев прорвался? – с надеждой в голосе на грядущие рейды предположил командир «Громобоя» каперанг Дабич. – Вряд ли, Николай Дмитриевич, – отметая излишний оптимизм коллеги, скептически скривился Арнаутов, – чтобы купец и вдруг с телеграфом… – Или это из Артура кто? – нахмурившись и задумчиво подкручивая ус, предположил командир «Богатыря» Стемман. – Тоже вряд-ли… Нас бы известили. Да и не пошлет никого сейчас Старк. Макарова будут ждать. Что еще в этих телеграммах интересного, мичман? Запыхавшийся Орлов 2-й пожал плечами: – Шифр наш, однако, господа, творится что-то весьма непонятное. Половина отметок от станции типа «Попова-Дюкрете», что мы используем. Вторая половина – явно от Маркони, то есть вроде как японцы, они еще не все Телефункеном заменили. Но самое странное, что подписаны телеграммы «Варягом» и «Корейцем»! Чего уж никак быть не может… Далее обсуждать новость смысла уже не было. Всем кораблям, частям и подразделениям флота и армии была немедленно объявлена боевая тревога. После чего под аккомпанемент возбужденных восклицаний, сдерживаемой ругани и грохота пары опрокинутых стульев, дружно сорвавшись с мест, господа генералы, адмиралы, капитаны и полковники кинулись приводить Владивосток и флот в боевую готовность для отражения атаки коварного врага. Ближе к обеду, когда орудия береговых батарей и крейсеров ВОКа были заряжены и наведены в сторону моря, на горизонте показались дымки, а потом и силуэты пяти кораблей. Все это время с моря шли истошные просьбы, приказы, а позже и угрозы с одним смыслом – вышлите на миноносце, или хоть на чем, лоцмана. Но никто в крепости не хотел брать на себя ответственность за выходящие за рамки обыденности действия, и телеграммы одна за другой оставались без ответа. Постояв с четверть часа в виду крепости, корабли медленно в строе кильватера потянулись в сторону входа в пролив Босфор Восточный. Первым шел незнакомый коммерческий пароход. Что происходило на его мостике, с берега пока было не рассмотреть. А жаль. Сцена, разыгравшаяся там, была достойна лучшего спектакля театра мимики и жеста. На продолжавшиеся минут десять отчаянные вопли, жестикуляцию, подпрыгивания и вращения глазами капитана «Мари-Анны», доказывавшего, что он вовсе не подписывался идти первым по минному заграждению, мичман Балк, досмотрев все представление до конца, с невозмутимой улыбкой ответствовал, что русские, как настоящие джентльмены, всегда пропускают дам вперед. Тем паче культурных и благовоспитанных иностранок. Так что «Мари-Анне» придется идти первой. Шлюпки за борт лучше вывесить сразу. Мало ли что. В крейсере, идущем за пароходом, после уменьшения дистанции до шести миль наблюдатели на острове Русском опознали… «Варяга»! Но вот за «Варягом»… В нашем флоте не было ничего похожего. Хотя эта парочка явно итальянской постройки и шла под Андреевским флагом, тут чувствовался какой-то подвох. Артиллеристы были готовы открыть огонь, как только дистанция сократится до сорока кабельтовых. Дальше орудия крепости не то чтобы совсем не могли стрелять, снаряды шестидюймовок долетели бы, но проблемы были с попаданиями. Во-первых, из-за неверных таблиц стрельбы, что в нашей истории вскрылось только через два года. А во-вторых, из-за того, что тогда ни русские моряки, ни крепостные артиллеристы в мирное время просто не учились вести огонь на такие дистанции… Как будто зная об этом, впрочем, «как будто» в случае с Петровичем можно опустить, неизвестные корабли нагло отдали якоря в пяти с половиной милях от берега, на траверзе острова Скрыплева. Один из них отстучал очередную телеграмму… Матросик, принесший ее со станции телеграфа «Рюрика» на мостик, оказался из грамотных. Этот вывод напрашивался сам собой, поскольку он старательно, но безуспешно пытался сдержать неподобающую ухмылку. Лица офицеров, читавших и молча передававших друг другу бумагу, слегка краснели. Общее мнение выразил командир крейсера Трусов: – Похоже, это все же не японцы, господа. Так могут лаяться только наши, этому научиться нельзя. Это у нас врожденное. Да-с… Почему-то подлинного текста сего занятного документа для истории не сохранилось. Даже журналы приема телеграмм на станциях радиотелеграфа Владивостока и крейсеров каким-то загадочным образом потеряли страницы, на которых она была записана. Но со слов очевидцев, если опустить особо крепкие выражения, из которых она состояла на девять десятых, смысл ее сводился к следующему: «…просьба тугодумам из крепости Владивосток не стрелять еще с полчаса, выхожу на катере для опознания. Руднев». Действительно, с одного из броненосных крейсеров спустили паровой катер, он подобрал кого-то с борта «Варяга» и побежал к берегу, бойко лавируя между льдинами. Через сорок минут на Адмиральской пристани, вырываясь из объятий галдящих офицеров, смущенный Руднев пытался отдавать приказания о вводе в порт его кораблей, о необходимости приведения в готовность сухого дока и скорейшей постановки в него «Варяга», об организации инвентаризации и разгрузки станков с «Оклахомы» сразу в мастерские порта, о неизбежном набеге Камимуры и мерах по его отражению, но его никто не слушал. Его и прибывших с ним офицеров на руках отнесли в офицерское собрание, а навстречу кораблям и судам отряда бросились два номерных миноносца, которые развели пары для атаки японцев, но теперь выполняли более приятную роль почетного эскорта. Часа через три «Варяг» и оба его броненосных трофея заняли при помощи «Надежного» свои места на рейдовых бочках. Еще через час, уже в сумерках, когда их команды, почти в полном составе промаршировав перед высоким флотским начальством и собравшимся по радостному поводу городским бомондом, выстроились на берегу у Николаевских Триумфальных ворот, перед ними выступил слегка пьяный Руднев. – Господа офицеры, братцы матросы и вы, лихие наши казаки-абордажники! Мы с вами совершили то, что сделать было практически невозможно. Мы не только сократили линейный флот японцам на три корабля, мы еще и увеличили наш, русский, на парочку. Поквитались с ними за «Ретвизана» с «Цесаревичем» и «Палладой», которых они у Артура подбили подлой ночной атакой без объявления войны. Будут впредь знать макаки косоглазые, как с нами драться! Мордой для того не вышли! Ну, что, орлы, настучим им еще по сопатке? Насладившись яростно-веселым ревом одобрения, вырвавшимся из нескольких сотен глоток, Петрович поднял руку, прерывая эмоциональный взрыв познавших вкус победы воинов. После чего продолжил: – Спасибо вам, друзья мои, и земной поклон! Я лично от всех нас поблагодарю его императорское величество за награды, к которым он представил каждого участника нашего похода. А пока отпускаю всех, за исключением сокращенной дежурной вахты, на берег! На два дня! И попрошу господ командиров в свой срок вахтенным также эти два дня предоставить. Но глядите у меня, чтоб послезавтра ввечеру всем как огурчикам быть! Это – приказ! А если хоть в каком кабаке, ресторане или борделе вам хоть кто-то заикнется про деньги, я прикажу разнести этот гадюшник из главного калибра, который вы своими руками подарили Матушке-России! Разойдись и гуляй, ребята! С громогласным «ура!!!» моряки, и братцы и благородия, сломав строй бросились сначала качать своего командира, что, однако, из-за раны последнего пришлось быстро прекратить, а потом волной растеклись по злачным местам города. Рестораны и салоны для господ офицеров, кабаки и дома попроще для матросов и кондукторов… В следующие двое суток японцы могли брать Владивосток силами одного батальона. Ибо трезвых военнослужащих в городе практически не было. * * * Февральское утро выдалось пасмурным. Мелкая снежная крупа навязчиво лезла в лицо, сыпалась под ноги, делая замерзшую после недавней оттепели брусчатку предательски скользкой. Свежий ветер развел на рейде небольшую волну, не давая припою сковать его темную воду, покрытую клецками наломанных ледоколом льдин. Стоящие на бочках Золотого Рога крейсера и пароходы лениво покачивались, всем своим видом навевая тоску. Далеко, в створе входного фарватера, ломая тонкий, всего-то трехвершковый лед, медленно ползал и нещадно дымил портовый трудяга «Надежный». Весьма элегантного вида господин, одетый в светло-коричневое драповое пальто и безукоризненно отутюженный серый в клеточку костюм явно не местного производства, прогуливался по набережной, время от времени посматривая в сторону моря. Господин имел темные, зачесанные назад волосы, крупный нос с горбинкой, резко выпяченную нижнюю губу и колючий взгляд выпуклых черных глаз. Через некоторое время он зашел в ресторацию Самсонова, что на Светланской. В сей ранний час здесь оказался только один посетитель – пожилой, сгорбленный, но аккуратно одетый китаец. – Здравствуйте! Простите великодушно, что прерываю вашу трапезу, – произнес, обращаясь к нему, незнакомец, сопровождая свои слова вежливым полупоклоном, – вы ли будете мастер Ляо? – Да, меня зовут Ляо, да-а… старый Ляо… – старичок мелко закивал. – Позвольте представиться – дон Педро Рамирез, журналист из Бразилии. Я слышал о вас… Дело в том, что я озабочен пошивом нового плаща. Зима заканчивается… И вас отлично отрекомендовали. – Благодарю за добрые слова, уважаемый господин Рамирез. Но вам лучше обратиться к подмастерьям моего заведения, сам-то я кройкой и шитьем уже не занимаюсь, рука не та и глаза почти не видят… – Всенепременно обращусь, благодарю! – произнес дон Рамирез, – Но не подскажите, когда им будет удобно принять заказ? – Можно сегодня, сразу после одиннадцати часов. Но, впрочем, ведь завтракать я уже закончил, так что если желаете, пойдемте ко мне, и я лично прослежу за снятием мерок, да и фасон подберем вам из парижских или нью-йоркских вариантов, – рассудил старичок. – Буду весьма вам признателен. Китаец подозвал официанта, расплатился по счету и направился к выходу из ресторации. Дон Педро последовал за ним. – Вы, по-видимому, недавно приехали, благоприятна ли была ваша дорога? Удобно ли устроились в нашем прекрасном городе? – интересовался старичок. – Третьего дня прибыл из Харбина, поселился в доходном доме на улице Семеновской, окна с видом на Транссибирскую магистраль, очень удобно, спасибо. Мирно беседуя, они подошли к заведению Ляо и поднялись в его кабинет на втором этаже. Бразилец сел в кресло, поправил складку брюк, выставив носки новеньких туфель. – А теперь раздевайтесь, будем снимать мерку! – суетился старый Ляо. – Прекратите же, Хаттори-сама[75]. Вы, конечно, более чем убедительны, вам бы на театре играть, но не стоит увлекаться. Мне вот интересно, вы хорошо спрятали настоящего Ляо? – спокойно осведомился дон Педро. Старик распрямился. Его горб чудесным образом исчез, а лицо разгладилось. Седой парик с косичкой он положил на стол рядом с собой, и теперь никто не дал бы ему больше сорока лет. В узких кругах тай-са Фуццо Хаттори имел хорошую репутацию. В том смысле, что только самоубийца желал бы заиметь его себе во враги. Он тонко усмехнулся: – В свое время на все вопросы будут даны ответы. Ответ, полученный несвоевременно, не дает удовлетворения. – Молчание – это способ говорить неправду, – парировал гость. – Молчание и есть молчание. Оно – золото. А язык «дан человеку, чтобы скрывать свои мысли». Что привело вас во Владивосток, друг мой? – Я собирался отправиться пароходом в Лондон, но не успел. Началось… У русских могут быть вопросы ко мне, – поморщился «бразилец». – Еще бы, в прошлом году мы с вами весьма плодотворно… пообщались, – улыбнулся Хаттори, – правда тогда вы были подданным Португалии. Хотя это не важно. Как поживает глубокоуважаемый мистер Фотергилл? Здоров ли? – Спасибо за беспокойство, мы виделись с ним последний раз больше полугода назад. Тогда сэр Чарльз вполне здравствовал. – Рамирез улыбнулся уголками губ, – Но, как вы понимаете, меня привело к вам не только желание поговорить о наших общих знакомых. – Я весь внимание, дорогой дон Педро. – Быть может, вы захотите продолжить взаимовыгодное сотрудничество… Пока нет оказии с рейсом, господин Ляо? – Да, к сожалению, война не способствует работе гражданского транспорта. Полагаю, что вы несколько поиздержались во время путешествия? – Увы, не без этого. Вы весьма проницательны. Но согласитесь – мое предложение вполне деловое? – Это было бы весьма кстати, синьор… Рамирез. У нас ведь давние общие интересы, – теперь едва заметно улыбнулся «старый китаец». Они скрепили договор рукопожатием. – В другое время я бы трижды подумал, но здесь и сейчас ваши способности могут пригодиться – война началась неблагоприятно, – прокомментировал японец свое решение. – Я бы так не сказал – японский флот имеет некоторые очевидные преимущества. – Опытный личный состав, а также количество, тоннаж и вооружение судов имеют существенное значение, но все войны в истории выигрывались не только за счет ума, мужества и силы духа. Главное для достижения победы – знание противника. Ведь вы читали Сунь Цзы? – Конечно, уважаемый. – Помните, к чему он говорит об этом? – Не дословно, к сожалению. – Я вам напомню. Ибо эти слова во многом определили мой путь: «При ведении войны сохранение своей Родины от бедствий является более важным, чем разгром и опустошение другого государства. Сохранение собственной армии является более важным, чем уничтожение армии неприятеля. Полководец, который сражался сто раз и все сто раз победил, не является лучшим полководцем. Настоящий великий полководец побеждает врага, не сражаясь с ним. Если вы знаете врага и знаете себя, вам не нужно страшиться за исход даже сотен битв. Если вы знаете себя, но не знаете врага, то каждая одержанная вами победа будет сменяться поражением. Если вы не знаете ни себя, ни противника, вы будете побеждены в каждом сражении…» Вспомните Чемульпо! – Но, в конце концов, вы же потопили «Варяга», – возразил дон Педро. – Потопили «Варяг»?! Но разве это победа! – возмутился японец. – Вы, кажется, любите шахматы? Русские не просто разменяли две свои пешки на две наши, но приобрели выигрыш в качестве и темпе. Они заранее все подготовили, специально убрали от Чемульпо свои «лишние» корабли, чтобы не спугнуть нашу эскадру. Алексеев просто прогулялся до Шантунга и обратно, и этого хватило, чтобы в Токио потеряли равновесие! А дальше? Удивлять противника – это наша профессия. Но так получается, что и капитана Руднева – тоже. До самого последнего момента он и его люди изображали беспечность, а потом за несколько часов подготовили свои корабли к бою! Так не бывает. Руднев не мог действовать в одиночку. Видимо, Алексеев и Старк давно готовили этот капкан, подбирали подходящие корабли, готовили людей, но ни мы, ни вы, при всей нашей с вами осведомленности, ничего об этом не знали… Скорее всего, у русских есть общество, подобное нашему «Черному дракону»[76]. Теперь нам опасно быть в чем-то уверенными – все полученные разведданные могут быть дезинформацией. – Но в Порт-Артуре ваши миноносцы сработали вполне удачно. – Опять вы не правы, к сожалению! Флоту не удалось утопить ни одного корабля, и это при массированной и внезапной атаке. Я считаю, что русские подозревали о такой возможности и приняли все необходимые меры. Например, приказ адмирала Алексеева о запрете постановки противоминных сетей, скорее всего, прикрытие. И предназначен он был для нас с вами – судя по результату атаки, сети все же были установлены. Мы же… мы даже точно не знали, находится эскадра в Артуре или в Дальнем. – А утопление «Боярина» с «Енисеем»? – Я склонен считать, что заслуги нашего флота в этом нет никакой. И это просто несчастное стечение обстоятельств для Алексеева. Которое ни в коей мере не отменяет главного: я не сомневаюсь, что русские действуют по заранее разработанным планам. И они знают о нас все, что им необходимо. Теперь я почти уверен, что у них есть осведомители в командовании нашего флота. Или даже еще выше… Самое отвратительное то, что ни мы, ни ваши хваленые разведчики и дипломаты до последнего времени просто не принимали всерьез такую возможность. – Возможно, им в последний момент помогли французы. Или немцы? – задумчиво процедил «бразилец», поджав губы, – я имею в виду бой у Чемульпо. – Возможно. Но адмирал Уриу виновен не в том, что сунулся в ловушку. Он не мог ее миновать. Его вина в недооценке противника. Как он мог подпустить русскую канонерку на минный выстрел? Да еще стоя на якоре! Впрочем, возможно, я не совсем справедлив, ведь его дезинформировал коммодор Бейли, АНГЛИЙСКИЙ коммодор Бейли, ВАШ коммодор Бейли, мистер… – Но, синьор Хаттори! – прервал японца дон Рамирез. – Хорошо, оставим эту тему… Пока оставим. И все же – Ляо. Старый Ляо… – Все обстоятельства могли бы стать намного яснее, если бы удалось взять в плен и хорошенько допросить оставшихся в Чемульпо русских. – Это довольно трудно, наши люди еще в Чемульпо пытались «взять русских в плен», но, к сожалению, оказались не на высоте. Французы и итальянцы все испортили, возможно, те, что действуют в Шанхае, будут более профессиональны. – А что, собственно, человек вашего уровня делает в этом городе сейчас? Ведь война уже началась. Или все ваши сотрудники так заняты поисками шпионов в собственных рядах и похищениями русских матросов? – Волки всегда должны следить за делами овец. В противном случае они рискуют пропустить назначение нового и опасного пастуха. Или появление своры сторожевых собак. Для этого я здесь, – изящно уклонился от ответа японец. – Ну да, эти рассуждения очень вам помогут, если «сторожевые собаки» найдут следы настоящего Ляо, – язвительно прокомментировал дон Педро, – Я, конечно, не вмешиваюсь в ваши дела, но согласитесь, вам сейчас оставаться здесь слишком рискованно. – Никакого такого «настоящего» Ляо никогда и не было, этой маске уже четверть века, ее создал еще Тояма-сама[77], позднее ее использовал я и некоторые мои коллеги. А по поводу русской контрразведки… – японец чуть заметно улыбнулся, – Не беспокойтесь. Пока мне нечего опасаться. Что будет дальше – посмотрим. В дверь осторожно поскреблись, полковник Хаттори за пару секунд преобразился обратно в старого Ляо и дребезжащим старческим голосом громко сказал: – Войдите. Вошедший молодой человек отличался рассеянностью манер, азиатскими чертами лица, маленьким ростом, выглядел немного грузноватым и даже рыхловатым, но только на первый взгляд. Круглое, добродушное лицо располагало к себе. Только цепкие, внимательные черные глаза выбивались из образа этакого провинциального увальня, невесть как оказавшегося в большом городе и все еще удивленного этим фактом. Похоже, он мучился похмельем. – Полюбуйтесь дон Педро, это мой маловоспитанный внук Хсю, – представил молодого человека Ляо. – Родители отправили его ко мне в робкой надежде на то, что он пойдет по моим стопам и обучится благородному искусству кройки и шитья, вместо этого у него в голове девушки в прятки играют. Он тянет у меня деньги и просаживает их на пьянки и азартные игры. Стыд, позор и поношение! Закрой дверь и рассказывай, что ты хочешь от бедного старика на этот раз! Учти – денег не дам! – Да и не очень надо было, дедушка, Хотэй[78] сегодня был благосклонен ко мне, – пробормотал Хсю, закрывая дверь. – Почему ты прервал нашу беседу, Кэндзи-кун? – резко спросил Хаттори. – Говори свободно, этот человек наш союзник. – Мосивакэ аримасэн, нет мне прощения, Хаттори-сама, – молодой человек низко поклонился – но совещание русского командования закончилось преждевременно: военные покинули его заметно встревоженными, береговые батареи и гарнизон крепости подняты по тревоге, боевые суда разводят пары и их команды спешно доставляются на борт… – Местные военные разглядывают потолок через отверстие в тростниковом стебле! Что они могли узнать такого, чего не знают собравшиеся под кровом этого дома?! – Один из офицеров сказал, что на море замечены неизвестные военные корабли. Возможно, Императорский флот решил показать русским свою мощь? – предположил «внук». – Хорошо, посмотрим! Ах да, вот вам на первое время, дон Педро, – японец протянул бразильцу пачку русских ассигнаций. – Домо, – сдержанно поблагодарил журналист по-японски. – До-итасимасите. Не за что. И пойдемте, посмотрим на то, что так взволновало наших подопечных. Только возьмем шубы. Холодает… Спустя пару часов молодой, уверенный в себе бразилец, старенький сгорбленный китаец и невысокий, упитанный молодой человек азиатской наружности с удобством расположились на балконе одного из портовых «домов встреч». Это заведение входило в круг интересов полковника Хаттори и служило одной из баз японской резидентуры. Поэтому господа шпионы спокойно созерцали аврал, царящий в порту, и ни о чем не беспокоились. «Старый Ляо» отрешенно вслушивался в природу… Деревья еще голые, но во всем чувствуется ожидание весны. Утренний снег прекратился, небо очистилось, и солнечные лучи ласково пригревали. Хаттори неотрывно смотрел вдаль. Редкие тучки разбежались по бирюзовой глади. День замечательный. Он перевел взгляд на море, отметил деловую суету, царящую на борту военных судов, одобрительно покивал. Море весною Зыблется тихо весь день, Зыблется тихо… — к месту процитировал Бусона «внук Хсю»… Тай-са Хаттори едва сдержал улыбку. Следует признаться – именно он постарался, чтобы Доихару Кендзи[79] после военного училища направили именно сюда. Парень очень способный, не теряет головы в сложной обстановке, храбр в бою, пользуется заслуженным уважением всех членов общества. У Хаттори не было детей, однако глядеть на подрастающего Доихару ему было в радость. Он привязался к пареньку и связывал с ним большие надежды. Все дело за опытом и воинской славой. Этот путь Хаттори постарается расчистить. Может, даже кое в чем помочь, но незаметно, до известного предела… Наконец, в поле зрения показались долгожданные корабли, и господа шпионы оживились. Синьор Рамирез внимательно разглядывал их силуэты в складную подзорную трубу, оказавшуюся у него в кармане, деловито комментируя увиденное: – Так, так, так… Первым идет какой-то обшарпанный транспорт, хотя и довольно крупный… Далее… Так-так, очень интересно… Хм-м… вы удивитесь, джентльмены, но мателотом у него «Варяг»… Похоже, он таки не утонул… – Хонто? Масака! Что? Не может быть! – «внук Хсю» так возмутился, что слегка выпал из роли. «Дедушка» промолчал, лишь удивленно приподнял бровь. – Э, не-ет, я достаточно хорошо изучил русские военные корабли, в конце концов, мне и за это платили, – спокойно возразил «журналист». – Я совершенно уверен, что это «Варяг». Конечно, не такой белый и шикарный, как на порт-артурском рейде месяца три назад, сейчас он побитый и обожженный, весь в заплатках… Так, а вот дальше кое-что еще интереснее… – И что же там такое интересное? – настороженно осведомился старый Ляо. – Два больших крейсера… За ними еще один трамп, причем груженный под завязку… Но самое занимательное это, конечно, крейсера… Корабли практически однотипные. Хотя нет. Есть и различия… М-да… Если я правильно помню силуэты этой серии броненосных крейсеров итальянской постройки, то один из них должен называться «Кассуга». И теперь, пожалуй, понятно, почему русские позволили вам купить эти корабли. Похоже, они просто решили обрести их иными путями… – Они-ни канабо![80] Шимаймашитта! Кусо! Дать демону лом! Черт! Дерьмо! – резко, на выдохе прошипел тай-са Хаттори, на краткое мгновение дав волю чувствам. Но немедленно взял себя в руки, глубоко вздохнул и, попросив у коллеги извинения за недостойную слабость, замер как каменное изваяние. При такой неожиданности воззвать к Будде вполне разумное решение. Если уж так случилось, что рука судьбы достала табличку с его именем, значит, он должен безропотно подчиниться. И исходя из доступных возможностей причинить как можно больше неприятностей врагам Ямато, у которых теперь во Владивостоке неожиданно оказался отряд, вполне сравнимый по силам со второй боевой эскадрой адмирала Камимуры, лишившейся «Асамы». Хаттори мысленно прикидывал, как лучше организовать работу подчиненных применительно к новому обстоятельству. Но для начала нужно во что бы то ни стало получить информацию от непосредственных участников боевых действий с русской стороны. Нужно выяснить все детали происшедшей катастрофы. Это дело спешное, и все должно быть предельно прояснено. Он оценивающе взглянул на стоящего рядом «бразильца». Похоже, что сами боги послали его. Журналист-иностранец с европейской внешностью сможет задавать почти любые вопросы, не вызывая лишних подозрений, ведь в некоторых вопросах русские варвары наивны как дети. К тому же он вполне компетентен. – О чем задумались, Хаттори-сама? – Вы знаете, что я не моряк, синьор Рамирез. И, откровенно говоря, сейчас меньше всего хотел бы им оказаться… А думаю… Думаю я о том, рискнут ли русские отправить во Владивосток «Баяна». А еще о том человеке, который сейчас стоит на мостике «Варяга»… – Логично… Пожалуй, и так уже слишком много неприятных сюрпризов для адмирала Камимуры… * * * Похмелье. Воистину именно ты есть истинная национальная русская болезнь. А вовсе не пьянство, как считает малопьющее интеллигентское меньшинство. Тяжело выходить из двухдневного празднования, особенно когда оно тобой по-настоящему заслужено. Утром в голове одна мысль – надо поправить здоровье. А то калейдоскоп образов вчерашней (или позавчерашней?) пьянки высшего офицерского состава Владивостокского Отряда крейсеров начинает снова вращаться, сменяться вечерними песнями Балка под гитару в кругу раскрывших рты офицеров или видом пока еще трезвых варяжцев, строем марширующих от пристани через арку. Со СВОЕЙ песней… Кстати, что интересно, ведь неплохо прошли, хотя по морской традиции шагистику ненавидят и презирают все, от старшего офицера до последнего кочегара. Нирвана первой утренней бутылки пива была прервана донесшимся со второй половины кровати стоном. Женским. Любопытно, а это что? Или кто… А нет, все-таки что… Вроде вчера вечер кончился в салоне мадам Жужу… Причем «что» весьма себе аппетитное, ну да для героя дня другого и не полагается. Так, чем там вчера у нас дело-то кончилось, я до того отрубился, после или, не дай бог уронить честь Русского императорского флота, во время? Неспешное и ленивое перетекание мыслей из одной заполненной алкоголем извилины мозга контр-адмирала Руднева в другую было прервано осторожным, но настойчивым стуком в дверь. – Да, кто там? – благодушно потянул Руднев, натягивая на себя и соседку простыню. – Ваше превосходительство, простите, что беспокоим-с, у нас через полчаса уж молебен в церкви, извольте, пожалуйста, собираться, а то ведь опоздать можете, – раздался исполненный подхалимского почтения голос из-за двери. «Кажется, владелец гостиницы… Молебен… Этого еще не хватало! Сначала в порт, распорядиться о постановке «Варяга» в док и набросать план работ по минированию акватории к визиту Камимуры. Так что – сперва служба. А там уж посмотрим: с кем, куда и на какой молебен…» – Отставить молебен! Распорядитесь-ка, любезный, по поводу экипажа или хоть коляски какой. В порт… – Ваше превосходительство, да как же можно-с! И так уж отец Вениамин вчера на вас осерчал, когда вы вечером, вместо того чтобы в церковь заехать, беса тешить направились. Опять же – благодарственный молебен-то в вашу честь, без вас никак-с. Порт-то, он подождет завсегда, а мы, вот, сейчас в церковь, потом в ресторацию, на торжественный обед в честь победителя японцев, тоже без вас никуда. И до вечера. А на завтра Виктор Ананьевич с супругою в вашу честь и господ флотских офицеров бал-с организуют![81] – Стоп! К дьяволу бал… Сквозь тупую ломоту в висках пробивалась тяжкая действительность. «Так… 22-го у нас в гостях Камимура. Послезавтра. Не забыл на радостях?» Петрович закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. «Два дня. Нет. Двое суток… Опять гонка! И тут тебе не крейсер, где все твои приказы летят исполнять мухой. Тут, если верить ранее прочитанному – болото то еще. И все эти уже запланированные балы да обедни тому явное подтверждение. Как успеть-то все? Маманя дорогая! Ох, неужели никогда не бывает доброго утра после хорошего вечера…» – Через двадцать минут экипаж к подъезду и вестового моего в штаб, чтоб командиров кораблей и прочий начальствующий состав я мог лицезреть лично там через час. Сразу не очухается – ведро воды холодной на башку. Все. Праздник наш закончился… А батюшке и городским деятелям передайте, что им придется еще пару дней подождать. Вот отобьемся от япошек, тогда свой молебен об отражении неприятеля и отслужит отец Вениамин. Голос за дверью стал из подхалимского просительным. – Слушаюсь, тотчас же обо всем распоряжусь, ваше превосходительство. Только можно, вы хоть на телеграф на пять минут по дороге заедете? – А туда-то мне зачем? Телеграмму в Петербург я еще позавчера отправил, поздравления мне и в порт принести могут, что я там еще забыл? – Дык… Вчерась ваши офицеры, под предводительством самолично графа лейтенанта Нирода, в пьяном виде ворвались на телеграф, – в голосе из-за двери почтение стало смешиваться со злорадством и ехидством, – и под угрозой оружия отправили телеграмму на редкость неприличного содержания-с… – Какую? И почем вы Нирода повысили в звании? Насколько я помню, он пока у меня еще мичман, – Руднев с трудом пытался сосредоточиться на проблеме, но вид кокетливо потягивающегося женского тела на соседней половине кровати упорно не давал этого сделать. – Из Адмиралтейства пришел приказ всех господ офицеров «Варяга» и «Корейца» немедленно повысить в звании. Вас же, ваше превосходительство, назначить командующим всеми морскими силами во Владивостоке… А телеграммку-то господин лейтенант ваш отправил императору… – КОМУ? Государю!? В Петербург? – сдавленным голосом спросил мгновенно проснувшийся Руднев, выскакивая из кровати и натягивая штаны на голое тело. – Нет, слава богу! Уберегла от греха Царица Небесная! Япошкам… В Токио, императору ихнему, – за дверью тоже не на шутку испугались. – Ладно хоть так… Но божественного Тенно тоже не стоит обижать, кроме как на поле боя, естественно. Вот же, отморозки… – Что, неужели холодно было? Не может быть, у меня все оконца протыканы и проклеены, а топим печи два раза… – Нормально все, вы не поняли… В такой роскошной кровати разве замерзнешь… Хорошо, давайте так – встреча в Морском штабе через три часа, авось не у меня одного похмелье, дадим господам офицерам побольше времени на поправиться. А сначала, в самом деле, съездим на телеграф, разберемся, что там мои насочиняли. Заодно и все свежие депеши, что для флота есть, проглядим. И еще… – бросив очередной взгляд на столь соблазнительные изгибы и снимая с трудом натянутые штаны, – подавайте-ка лучше коляску не через двадцать минут, а, скажем, через час… * * * В начале одиннадцатого утра изрядно повеселевший Руднев пытался вникнуть в суть произошедшего вчера вечером на телеграфе. Туда же был спешно доставлен и непосредственный виновник происшедшего – свежеиспеченный лейтенант Нирод. – Где-то в полдесятого ввечеру ввалились, значит, господа флотские офицеры. Кричали, шум сделали и, размахивая револьвертами, принудили моего дежурного телеграфиста к передаче этого… этого… – разгневанный начальник телеграфа никак не мог подобрать слов для того, чтобы достойно назвать сочинение Нирода, – непотребства! Да это и на бумаге-то написать стыдно, не то что по телеграфу отправлять! И как только такое в голову могло прийти! Вы же, сударь, благородный человек. Да еще и офицер! Безобразие, право слово. – А вот это, и правда, любопытно, господин лейтенант, а с чего это вас вообще вдруг потянуло телеграммы царственным особам посылать? Да еще и с эдакими своеобразными поздравлениями, я уже молчу про выражения? – Всеволод Федогович, – несколько смущенно програсировал Нирод, – мы вчера, когда праздновали в «Англитере»… Господи прости, но это не я этот местный гадюшник так назвал, к нам пристал один журналист. Бгазильский, кажется, сейчас точно не вспомню. Назойливый такой хлыщ. Но остроумный. Все выспрашивал про бой, про абордаж. Ну, это у борзописца работа такая, понятно. Мы, конечно, как вы и приказали, для такого случая, правды – ни-ни! Зарубаев ему такое… Прямо как Сальгари, ей богу! А он… – Давайте-ка покороче, любезный граф… – Да. Пгостите… Виноват. Но это вот он, как раз, напоследок и спросил, а что я, как мичман с «Варяга», думаю о поздравлении, что студент из Вильно направил микадо по случаю «долгожданного утопления этого «гадкого «Варяга», доставившего столько проблем победоносному японскому флоту»![82] Ну, мы с господами офицерами решили на деле показать, ЧТО мы думаем, и заодно поздравить микадо с воскрешением «Варяга» и пообещать новых проблем. Ну, а лексика… Простите, были зело пьяны. Мы. Все… – Ясно. Чья идея? С телеграммой «запорожцев султану»… – Моя… – Не сметь врать! Все одно ведь дознаюсь… – Мы… то есть я и мичман Бутаков с «Богатыря», подумали, что… Но предложил я! Я один! – Понимаю, дружка выгородить нужно-с… Сие весьма благородно, граф… Но мич… лейтенант, вы разве не в курсе, что, во-первых, венценосных особ, пусть и противного нам государства, в телеграммах называть «обезьяной» нельзя. «Желтомордой» – это уже частности в данном случае… А японского императора нельзя трижды! Когда эта телеграмма дойдет до адресата, японцы будут за его честь воевать до конца, гораздо серьезнее, чем за Корею и доступ в Китай. А нам оно надо? Во-вторых, начиная спорить с этим подонком-недоучкой из Вильно на его языке, вы себя с ним невольно уравниваете, роняя при этом не только вашу честь и достоинство, но и… Неожиданно, видимо пожалев начавшего краснеть от стыда аки омар во французском ресторане, Нирода, в разговор встрял молчавший до сих пор дежуривший ночью телеграфист: – Ваше превосходительство, да не дойдет эта их телеграмма до Японии, не волнуйтесь. – Почему, собственно, любезный? Неужто у вас кабель поврежден столь удачно? И почему «не дойдет», если мне ваш начальник в нос тыкал квитанцией о приеме? – Ну, видите ли, не передавать телеграмму вообще я не мог. Испугался, простите. Дюжина господ офицеров, с наганами, да еще и морские – то есть морзянку знать должны, у них с текстом не забалуешь. А вот адрес я немного подправил, так что спите спокойно. Не попадет эта телеграмма в Токио никак. – И куда же вы сие письмо варяжских запорожцев японскому султану направили? – Куда-то в Ярославскую губернию, на кого бог-с пошлет. Кстати, с господина лейтенанта три с полтиной за услуги, а то вчера-сь второпях не расплатились. – Фу-у… Слава тебе Господи. Хоть один умный! На тебе, голубчик, червонец, и сдачи не надо. Снял пудовый камень с души, – весело произнес расслабившийся Руднев и, вручив телеграфисту полновесный империал, повернулся к Нироду, – а вам, милостивый государь, назначу я соответствующую епитимью. – Домашний агест? – со скучающим видом, задрав глаза к потолку, поинтересовался донельзя довольный исходом инцидента Нирод. – Хуже, милейший Александр Михайлович, хуже. Ну-ка, идите-ка сюда, к окошку. Видите во-он те сопки? За ними находится форт Линевича, а еще дальше – бухта Горностай. Вот там вы и будете командовать дальномерным постом. – А разве там есть дальномерный пост? – Вот и озаботьтесь, дорогой граф, чтобы за два дня оборудовали, и командуйте себе на здоровье! Выберете себе сопочку поуединеннее и замаскируетесь так, чтобы с моря вас хоть в бинокль, хоть в трубу подзорную заметно не было. Если вам жить не надоело, конечно… Возьмете пятерых матросов, лопаты и кирки. Кабель телеграфный на форту у армейцев есть, к нему для связи и подключитесь. На постой – пока у них. После чего, до появления в окулярах ваших дальномеров крейсеров адмирала Камимуры, в городе вам появляться запрещаю. А то еще в Питер вдруг чего напишите, тогда уже так просто не замнем. Дальномер приказываю снять с «Варяга», в доке он ему точно ни к чему. Двоих дальномерщиков и гальванера оттуда же. На проведение телеграфной линии от позиции до форта мобилизуем связистов… Все! Послезавтра выйду на миноносце – проверю лично… – Простите, Всеволод Федорович, а почему именно Камимура? А если он не придет? – Тогда, граф, вы у меня на этой сопке построите дом, заведете хозяйство и будете там жить. От барышень, дружков, шампанского и молодецкой дури подальше… Кру-гом! В порт за дальномером шагом, нет, БЕГОМ, МАРШ! P.S. Купец первой гильдии Микадов, проживающий в городе Ярославле, на Токивской улице, был рано утром разбужен негромким стуком в дверь. За дверью, почтительно переминаясь с ноги на ногу, стоял посыльный с телеграфа. – Михаил Николаевич Микадов? – Да, а что случилось такого важного, что вы меня в девять утра беспокоите? – басом по-волжски проокал купчина, подозрительно посматривая на посыльного. Как и всякий человек, занимающийся коммерцией, от неожиданных визитов работников почтового ведомства он ничего хорошего не ждал. С таких ранних визитов обычно начинались рекламации, судебные тяжбы и прочие радости купеческой жизни. – Премного извиняемся, но адрес получателя был настолько перепутан, что мы уже третий день по городу мотаемся… Извольте получить и расписаться в получении. Заранее готовясь к худшему – мало того, что рекламация, а что еще по телеграфу-то посылать будут, так еще и получаешь с трехдневным опозданием, Микадов расписался в получении и погрузился в чтение. По мере чтения он несколько раз бледнел и краснел, потом долго морщил лоб, перечитал не самую короткую телеграмму еще раз и, наконец, повернулся к курьеру. – Голубчик, это что, шутка? Или этот мерзавец Вилькинштейн таким образом решил мне отомстить за то, что мне подряды отдали? Но причем тут Владивосток? Я там никаких дел не вел, не веду и не собираюсь! И какая сволочь меня, купца первой гильдии, называть посмела «желтомордой обезьяной»? И почему это я должен жалеть, что кого-то не утопил? И как и зачем МНЕ какой-то варяг должен доставить еще много неприятностей? Про кучу ругани я уже молчу, короче – не мне эта телеграмма! Заберите эту гадость! – Михайло Николаевич! Батюшка, помилуйте, я эту дрянь третий день ношу по всему Ярославлю! Меня уже один раз с лестницы спустили, а как только не называли – лучше промолчу! Я не знаю, кто там во Владивостоке пошутил, но уж коли вы расписались в получении этого, то я считаю, что эту телеграмму доставил! До свиданьица… В конце XX века праправнук купца Микадова, разбирая архивы семьи, наткнулся на пожелтевший бланк телеграммы начала века. Через месяц на столичном аукционе старая телеграмма была продана за небывалую сумму в пятьдесят тысяч империалов. Приложение 1 Руководящие инстанции и корабельный состав Российского императорского флота на Дальнем Востоке к началу войны с Японией Верховный вождь и главнокомандующий армией и флотом Е.И.В. государь император НИКОЛАЙ II Особый комитет по делам Дальнего Востока Состоит под августейшим покровительством его императорского величества Члены комитета: Контр-адмирал свиты Е.И.В. Абаза Алексей Михайлович (управляющий делами комитета) Статс-секретарь, действительный статский советник Безобразов Александр Михайлович Помощник управляющего делами комитета: тайный советник Матюнин Николай Гаврилович Министр внутренних дел статс-секретарь, действительный тайный советник Плеве Вячеслав Константинович Военный министр генерал-адъютант, генерал от инфантерии Куропаткин Алексей Николаевич Министр иностранных дел статс-секретарь, действительный тайный советник граф Ламсдорф Владимир Николаевич Наместник на Дальнем Востоке генерал-адъютант, адмирал Алексеев Евгений Иванович Управляющий Морским министерством генерал-адъютант, вице-адмирал Авелан Фёдор Карлович Управляющий Министерством финансов тайный советник Коковцов Владимир Николаевич Морское министерство Главный начальник флота и морского ведомства: Генерал-адмирал, генерал-адъютант Е.И.В. великий князь Алексей Александрович Управляющий Морским министерством: генерал-адъютант, вице-адмирал Авелан Фёдор Карлович Главный морской штаб (ГМШ) И.д. начальника ГМШ: контр-адмирал свиты Е.И.В. Рожественский Зиновий Петрович Заведующий Учёным военно-морским отделом, помощник начальника ГМШ: контр-адмирал Вирениус Андрей Андреевич (начальник Отдельного отряда судов, идущих в Тихий океан) Помощник начальника ГМШ: контр-адмирал фон Нидермиллер Александр Георгиевич Морской технический комитет (МТК) Председатель Морского технического комитета: вице-адмирал Дубасов Фёдор Васильевич Главный инспектор кораблестроения: генерал-лейтенант по адмиралтейству Кутейников Николай Евлампиевич И.д. главного инспектора морской артиллерии: генерал-лейтенант по адмиралтейству Кротков Аполлон Семёнович Главный инспектор минного дела: вице-адмирал Остелецкий Константин Степанович Главный инспектор механической части флота: генерал-лейтенант по адмиралтейству Нозиков Николай Гаврилович Главный инспектор строительной части: инженер генерал-майор Будзынский Станислав Константинович Главное управление кораблестроения и снабжений (ГУКС) Начальник ГУКС: генерал-лейтенант по адмиралтейству Любимов Лев Александрович Начальник Отдела сооружений: контр-адмирал Родионов Александр Ростиславович Начальник Отдела заготовлений: генерал-майор по адмиралтейству Мальцов Алексей Дмитриевич Начальник Счетного отдела: действительный статский советник Симакин Николай Андреевич Главное гидрографическое управление Начальник Главного гидрографического управления: вице-адмирал Гильтербрандт Яков Аполлонович Канцелярия Морского министерства Директор канцелярии: действительный статский советник Стеблин-Каменский Егор Егорович Главный военно-морской суд Председатель военно-морского суда: адмирал Пилкин Пётр Павлович Главное военно-морское судное управление Главный военно-морской прокурор: тайный советник Виноградов Константин Фёдорович Товарищ главного военно-морского прокурора: генерал-лейтенант Извеков Николай Нилович Управление главного медицинского инспектора флота Главный медицинский инспектор флота: почетный лейб-хирург, действительный тайный советник, доктор медицины Кудрин Владимир Сергеевич Наместничество Е.И.В. на Дальнем Востоке Наместник его императорского величества на Дальнем Востоке и командующий войсками в областях наместничества и морскими силами в Тихом океане генерал-адъютант, адмирал Алексеев Евгений Иванович Помощник командующего войсками Квантунской области: генерал-лейтенант Волков Владимир Сергеевич Начальник временного морского штаба наместника: контр-адмирал Витгефт Вильгельм Карлович И.д. начальника временного военного штаба наместника: генерал-майор Флуг Василий Егорович В распоряжении временного морского штаба наместника Мореходная канонерская лодка «Гремящий» (в ремонте): капитан 2-го ранга Николаев 1-й Пётр Егорович Мореходная канонерская лодка «Отважный»: капитан 2-го ранга Давыдов 1-й Александр Васильевич Мореходная канонерская лодка «Бобр»: капитан 2-го ранга Бубнов 2-й Михаил Владимирович Мореходная канонерская лодка «Гиляк»: капитан 2-го ранга Алексеев 1-й Василий Алексеевич Учебные суда в Талиенване Крейсер 2-го ранга «Джигит»: капитан 2-го ранга Назаревский Александр Петрович Крейсер 2-го ранга «Разбойник»: капитан 2-го ранга князь Ливен Александр Александрович Стационеры в Чемульпо Крейсер 1-го ранга «Варяг»: капитан 1-го ранга Руднев Всеволод Фёдорович Мореходная канонерская лодка «Кореец»: капитан 2-го ранга Беляев 2-й Григорий Павлович Стационер в Инкоу Мореходная канонерская лодка «Сивуч»: капитан 2-го ранга Стратанович Александр Николаевич Стационер в Шанхае Мореходная канонерская лодка «Манджур»: капитан 2-го ранга Кроун Николай Александрович Командир порта Артур контр-адмирал Греве Николай Романович В распоряжении командира порта Артур Крейсер 2-го ранга «Забияка»: капитан 2-го ранга Лебедев 2-й Александр Васильевич Транспорт «Ермак»: подполковник корпуса флотских штурманов Эйхен Пётр Петрович Портовое судно «Силач»: лейтенант (к-л) Балк 2-й Сергей Захарович Эскадра в Тихом океане (с 18.06.04 1-я эскадра Флота Тихого океана) Начальник эскадры: вице-адмирал Старк Оскар Викторович (флаг на «Петропавловске») Флаг-капитан штаба эскадры: капитан 1-го ранга Эбергард Андрей Августович Младший флагман: контр-адмирал князь Ухтомский Павел Петрович (флаг на «Пересвете») Младший флагман: контр-адмирал Молас Михаил Павлович (флаг на «Баяне») Младший флагман: контр-адмирал Лощинский Михаил Фёдорович Отряд броненосцев 1-е отделение Эскадренный броненосец «Петропавловск» (флаг вице-адмирала): капитан 1-го ранга Яковлев 1-й Николай Матвеевич Эскадренный броненосец «Севастополь»: капитан 1-го ранга Чернышов Николай Кузьмич Эскадренный броненосец «Полтава»: капитан 1-го ранга Успенский Иван Петрович Эскадренный броненосец «Цесаревич»: капитан 1-го ранга Григорович Иван Константинович 2-е отделение Эскадренный броненосец «Пересвет» (флаг контр-адмирала): капитан 1-го ранга Бойсман 1-й Василий Арсеньевич Эскадренный броненосец «Победа»: капитан 1-го ранга Зацаренной 1-й Василий Максимович Эскадренный броненосец «Ретвизан»: капитан 1-го ранга Шенснович Эдуард Николаевич Отряд крейсеров Дальние разведчики Крейсер 1-го ранга «Баян» (флаг контр-адмирала): капитан 1-го ранга Вирен Роберт Николаевич Крейсер 1-го ранга «Аскольд»: капитан 1-го ранга Грамматчиков Константин Александрович Крейсер 1-го ранга «Паллада»: капитан 1-го ранга Коссович Иосиф Васильевич (новый командир капитан 1-го ранга Сарнавский Владимир Симонович еще не прибыл) Крейсер 1-го ранга «Диана»: капитан 1-го ранга Залесский 1-й Василий Константинович (новый командир капитан 1-го ранга Иванов 1-й Николай Михайлович еще не прибыл) Ближние разведчики Крейсер 2-го ранга «Новик»: капитан 2-го ранга Эссен Николай Оттович Крейсер 2-го ранга «Боярин»: капитан 2-го ранга Сарычев 1-й Владимир Фёдорович Минный крейсер «Гайдамак»: капитан 2-го ранга Иванов 6-й Фёдор Николаевич Минный крейсер «Всадник»: капитан 2-го ранга Стронский 3-й Николай Васильевич Транспорт «Енисей»: капитан 2-го ранга Степанов 2-й Владимир Алексеевич Транспорт «Амур»: капитан 2-го ранга Бернатович Генрих Андреевич Транспорт «Ангара»: временно командующий капитан 2-го ранга Сухомлин 1-й Александр Андреевич 1-й отряд миноносцев Командующий отрядом миноносцев и их командами: капитан 1-го ранга Матусевич 1-й Николай Александрович (командир Квантунского флотского экипажа) Контрминоносец «Боевой»: капитан 2-го ранга Елисеев Евгений Пантелеевич Контрминоносец «Бдительный»: лейтенант (к-л) Хмелёв Сергей Леонидович Контрминоносец «Беспощадный»: лейтенант (к-л) Лукин 1-й Вениамин Константинович Контрминоносец «Бесстрашный»: капитан 2-го ранга Циммерман Георгий Владимирович Контрминоносец «Бесшумный»: капитан 2-го ранга Скорупо Фома Ромуальдович Контрминоносец «Внимательный»: капитан 2-го ранга Симон Николай Людвигович Контрминоносец «Внушительный»: лейтенант (к-л) Подушкин Михаил Семёнович Контрминоносец «Выносливый»: лейтенант (к-л) Рихтер 1-й Павел Александрович Контрминоносец «Властный»: лейтенант (к-л) Карцов Виктор Андреевич Контрминоносец «Грозовой»: лейтенант (к-л) Шельтинга Владимир Владимирович Контрминоносец «Бойкий»: капитан 2-го ранга Цвингман 1-й Альфонс Карлович Контрминоносец «Бурный»: капитан 2-го ранга Погорельский 1-й Евсквий Михайлович Миноносец «Лейтенант Бураков»: капитан 2-го ранга Иванов 4-й Спиридон Матвеевич 2-й отряд миноносцев И.д. командующего отрядом миноносцев и их командами: капитан 2-го ранга Гинтер Анатолий Августович Миноносец «Разящий»: капитан 2-го ранга Симонов 1-й Павел Виссарионович Миноносец «Расторопный»: капитан 2-го ранга Сакс Николай Александрович Миноносец «Решительный»: капитан 2-го ранга Корнильев Алексадр Алексеевич (тяжело болен) Миноносец «Сердитый»: (к-л) Кузьмин-Короваев 1-й Валериан Львович Миноносец «Смелый»: капитан 2-го ранга фон-Шульц 1-й Михаил Фёдорович Миноносец «Сторожевой»: капитан 2-го ранга Киткин 1-й Александр Павлович Миноносец «Стерегущий»: лейтенант (к-л) Кузьмин-Короваев 2-й Борис Львович Миноносец «Скорый»: лейтенант Тырков Владимир Дмитриевич Миноносец «Сильный»: лейтенант (к-л) Ходорович Евгений Юлианович Миноносец «Страшный» (в достройке): под командованием командира «Бурного» капитана 2-го ранга Погорельского Миноносец «Стройный» (в достройке): под командованием командира «Бурного» капитана 2-го ранга Погорельского Миноносец «Статный» (в достройке): лейтенант Вердеревский Дмитрий Николаевич Отряд крейсеров эскадры Тихого океана (во Владивостоке) И.д. младшего флагмана, начальник отряда: капитан 1-го ранга Рейценштейн Николай Карлович Крейсер 1 ранга «Россия» (брейд-вымпел начальника отряда): капитан 1-го ранга Арнаутов Константин Петрович Крейсер 1 ранга «Громобой»: капитан 1-го ранга Дабич Николай Дмитриевич Крейсер 1 ранга «Рюрик»: капитан 1-го ранга Трусов 1-й Евгений Александрович Крейсер 1 ранга «Богатырь»: капитан 1-го ранга Стемман 2-й Александр Фёдорович Транспорт (с 26.02.04 крейсер 2-го ранга) «Лена»: капитан 2-го ранга Тундерман 1-й Павел Карлович Командир Владивостокского порта контр-адмирал Гаупт Николай Александрович В подчинении командира Владивостокского порта: Отряд миноносцев Заведующий отрядом миноносцев и их командами: капитан 1-го ранга Подъяпольский 1-й Яков Иванович (командир Сибирского флотского экипажа) 1-е отделение миноносцев (на 01.03.04) Миноносец «№ 201» лейтенант Пышнов Яков Михайлович Миноносец «№ 202» лейтенант Пышнов Борис Михайлович Миноносец «№ 203» капитан 2-го ранга Виноградский Илья Александрович (командующий отделением) Миноносец «№ 204» лейтенант Хоменко Александр Александрович Миноносец «№ 205» лейтенант Пелль Андрей Николаевич 2-е отделение миноносцев (на 01.03.04) Миноносец «№ 206» лейтенант Максимов Дмитрий Лаврентьевич Миноносец «№ 208» лейтенант Лепко Владимир Иванович Миноносец «№ 209» лейтенант Долгобородов Сергей Саввич Миноносец «№ 210» лейтенант Бахирев Михаил Кронатович Миноносец «№ 211» капитан 2-го ранга барон Раден Фердинанд Владимирович (командующий отделением) Отделение транспортов Транспорт «Алеут»: капитан 2-го ранга Тундерман 2-й Николай Карлович (командующий отделением) Транспорт «Тунгуз»: под командованием командира «Якута» капитана 2-го ранга Балка 1-го Транспорт «Якут»: капитан 2-го ранга Балк 1-й Александр Александрович Транспорт «Камчадал»: капитан 2-го ранга Рюмин 1-й Александр Александрович Транспорт (ледокол) «Надёжный»: подполковник корпуса флотских штурманов Чихачёв Сергей Степанович Приложение 2 Руководящие инстанции и корабельный состав Императорского ВМФ Японии к началу войны с Россией[83] Военно-морской совет Морской министр вице-адмирал Ямомото Гомбэй Заместитель морского министра контр-адмирал Саито Макото Начальник Военно-морского генерального штаба адмирал Ито Сукэюки Военно-морской советник и командующий военно-морским округом Йокосука адмирал Иноуэ Иосика Директор командования военного судостроения контр-адмирал Сайто Макото Директор отдела личного состава контр-адмирал Хасимото Масааки Директор отдела образования вице-адмирал Арима Синити Соединенный флот 1-й флот (в порту Сасэбо) Главнокомандующий Соединенным и Первым флотами (флаг на «Микаса»): вице-адмирал Того Хэйхатиро Начальник штаба флота: капитан 1-го ранга Симамура Хаяо 1-я эскадра Командующий эскадрой: контр-адмирал Насиба Токиоки Линейный корабль 1-го класса «Микаса» (флаг вице-адмирала): капитан 1-го ранга Идзити Хикодзиро Линейный корабль 1-го класса «Асахи»: капитан 1-го ранга Ямада Хикохати Линейный корабль 1-го класса «Фудзи»: капитан 1-го ранга Мацумото Кадзу Линейный корабль 1-го класса «Ясима»: капитан 1-го ранга Сакамото Хдзимэ Линейный корабль 1-го класса «Сикисима»: капитан 1-го ранга Тэрагаки Идзо Линейный корабль 1-го класса «Хацусэ» (флаг контр-адмирала): капитан 1-го ранга Накао Юта 3-я эскадра Командующий эскадрой: контр-адмирал Дэва Сигэто Крейсер 2-го класса «Титосэ» (флаг контр-адмирала): капитан 1-го ранга Такаги Сукэкадзу Крейсер 2-го класса «Такасаго»: капитан 1-го ранга Исибаси Хадзимэ Крейсер 2-го класса «Касаги»: капитан 1-го ранга Идэ Ринсоку Крейсер 2-го класса «Иосино»: капитан 1-го ранга Саэки Кураси Авизо «Тацута»: капитан 2-го ранга Камая Тадамити 1-й дивизион истребителей Командующий дивизионом: капитан 1-го ранга Асай Сёдзиро Истребитель «Сиракумо» (брейд-вымпел командующего дивизионом): капитан 3-го ранга Хасама Коота Истребитель «Оборо»: капитан-лейтенант Такэмура Ханго Истребитель «Касуми»: капитан 3-го ранга Осима Масатакэ Истребитель «Акацуки»: капитан-лейтенант Суэцугу Наодзиро 2-й дивизион истребителей Командующий дивизионом: капитан 2-го ранга Исида Итиро Истребитель «Икадзути» (брейд-вымпел командующего дивизионом): капитан-лейтенант Мимура Кинсабуро Истребитель «Асасио»: капитан 3-го ранга Мацунага Митинорои Истребитель «Инадзума»: капитан 3-го ранга Синовара Рисицу Истребитель «Акэбоно»: капитан 3-го ранга Кудзуми Цунэо 3-й дивизион истребителей Командующий дивизионом: капитан 2-го ранга Цутия Мицуканэ Истребитель «Усугумо» (брейд-вымпел командующего дивизионом): капитан 3-го ранга Ояма Таканасукэ Истребитель «Синономэ»: капитан-лейтенант Иосида Такэси Истребитель «Сазанами»: капитан 3-го ранга Кондо Цунэмацу 1-й дивизион миноносцев Миноносец 2-го класса «№ 69» (брейд-вымпел командующего дивизионом): капитан 3-го ранга Сэки Сигэтака (командующий дивизионом) Миноносец 2-го класса «№ 67»: лейтенант Тайра Мао Миноносец 2-го класса «№ 68»: капитан-лейтенант Вада Хакуай Миноносец 2-го класса «№ 70»: капитан-лейтенант Моримото Иосихиро 14-й дивизион миноносцев Миноносец 1-го класса «Чидори» (брейд-вымпел командующего дивизионом): капитан 3-го ранга Сакураи Иосимару (командующий дивизионом) Миноносец 1-го класса «Хаябуса»: капитан-лейтенант Кувасима Созо Миноносец 1-го класса «Манадзуру»: капитан-лейтенант Иида Энтаро Миноносец 1-го класса «Касасаги»: капитан-лейтенант Иосикава Ясухиро 2-й флот (в порту Сасэбо) Главнокомандующий флотом (флаг на «Идзумо»): вице-адмирал Камимура Хиконодзё Начальник штаба: капитан 1-го ранга Като Томосабуро 2-я эскадра Командующий эскадрой: контр-адмирал Мису Сотаро Крейсер 1-го класса «Идзумо» (флаг вице-адмирала): капитан 1-го ранга Идзити Суэтака Крейсер 1-го класса «Адзума»: капитан 1-го ранга Фудзии Коити Крейсер 1-го класса «Асама»: капитан 1-го ранга Ясиро Ракуро Крейсер 1-го класса «Якумо»: капитан 1-го ранга Мацумото Аринобу Крейсер 1-го класса «Токива»: капитан 1-го ранга Иосимацу Мотаро Крейсер 1-го класса «Иватэ» (флаг контр-адмирала): капитан 1-го ранга Такэтоми Куниканэ 4-я эскадра Командующий эскадрой: контр-адмирал Уриу Сотокити Крейсер 2-го класса «Нанива» (флаг контр-адмирала): капитан 1-го ранга Вада Кэнсукэ Крейсер 2-го класса «Такачихо»: капитан 1-го ранга Мори Итибээ Крейсер 3-го класса «Акаси»: капитан 2-го ранга Миядзи Садатоки Крейсер 3-го класса «Ниитака»: капитан 2-го ранга Сёдзи Иосимото Авизо «Тихая»: капитан 2-го ранга Фукуи Масаёми 4-й дивизион истребителей Командующий дивизионом: капитан 2-го ранга Нагай Гункити Истребитель «Хаядори» (брейд-вымпел командующего дивизионом): капитан 3-го ранга Такэнути Дзиро Истребитель «Харусамэ»: капитан 3-го ранга Арима Рицусабуро Истребитель «Мурасамэ»: капитан 3-го ранга Мидзумати Хаджимэ Истребитель «Асагири»: капитан 3-го ранга Исикава Котодзиро 5-й дивизион истребителей Командующий дивизионом: капитан 2-го ранга Мано Ивадзиро Истребитель «Кагэро» (брейд-вымпел командующего дивизионом): капитан 3-го ранга Идэ Ацуюки Истребитель «Муракумо»: капитан 3-го ранга Мацуока Сюдзо Истребитель «Югири»: капитан 3-го ранга Кагивада Сэнтаро Истребитель «Сирануи»: капитан 3-го ранга Нисио Юдзиро 9-й дивизион миноносцев Миноносец 1-го класса «Аотака» (брейд-вымпел командующего дивизионом): капитан 2-го ранга Ядзима Дзюнкити (командующий дивизионом) Миноносец 1-го класса «Хато»: капитан-лейтенант Харада Мацудзиро Миноносец 1-го класса «Кари»: капитан-лейтенант Сакомото Сигэкуни Миноносец 1-го класса «Цубамэ»: капитан-лейтенант Сёно Иосио 20-й дивизион миноносцев Миноносец 2-го класса «№ 62» (брейд-вымпел командующего дивизионом): капитан 3-го ранга Аракава Туго (командующий дивизионом) Миноносец 2-го класса «№ 63»: капитан-лейтенант Накамура Маисаки Миноносец 2-го класса «№ 64»: капитан-лейтенант Тадзири Тадацугу Миноносец 2-го класса «№ 65»: капитан-лейтенант Миякэ Дайотаро Прикомандированные к флоту суда специального назначения Канонерская лодка 2-го класса «Осима»: капитан 2-го ранга Хиросэ Кацухико Канонерская лодка 2-го класса «Акаги»: капитан 2-го ранга Фудзимото Хидэсиро Вспомогательный крейсер «Хонкон-Мару»: капитан 1-го ранга Иноуэ Тосио Вспомогательный крейсер «Нихон-Мару»: капитан 1-го ранга Казукава Риокити Вспомогательный крейсер «Тайтю-Мару»: капитан 2-го ранга Мацумура Наоми Вспомогательный крейсер «Тайнан-Мару»: капитан 2-го ранга Такахаси Скэитиро Минный транспорт «Касуга-Мару»: капитан 1-го ранга Арикава Садасиро Минный транспорт «Никко-Мару»: капитан 2-го ранга Кимура Кокити Плавучая мастерская «Миикэ-Мару»: капитан 3-го ранга Кумиёси Кацусабуро Плавучая мастерская «Кото-Мару»: капитан 3-го ранга Сата Наомити Транспорт «Кинсю-Мару»: капитан 3-го ранга Мизогути Такэгоро Транспорт «Ямагути-Мару»: лейтенант Акияма Ионэкити Транспорт «Фукуока-Мару»: лейтенант Аванака Сэйкай Транспорт «Дзинсэн-Мару: лейтенант Торисаки Ясизиро Транспорт «Тароо-Мару»: лейтенант Окада Сэйдзиро Транспорт «Хикозан-Мару»: лейтенант Сонода Хандзиро Плавучий госпиталь «Кобэ-Мару»: капитан 3-го ранга Саннохэ Иодзиро 3-й флот (в портах Такэсики на о. Цусима и Кобэ) Главнокомандующий флотом (флаг на «Ицукусима»): вице-адмирал Катаока Ситиро Начальник штаба: капитан 1-го ранга Накамура Сидзука 5-я эскадра Крейсер 2-го класса «Ицукусима» (флаг вице-адмирала): капитан 1-го ранга Нарита Кацуро Линейный корабль 2-го класса «ЧинИен»: капитан 1-го ранга Имаи Канэмаса Крейсер 2-го класса «Хасидате»: капитан 1-го ранга Като Садакати Крейсер 2-го класса «Мацусима»: капитан 1-го ранга Кавасима Рэйдзиро 6-я эскадра Командующий эскадрой: контр-адмирал Того Масамити Крейсер 3-го класса «Идзуми» (флаг контр-адмирала): капитан 2-го ранга Икэнака Кодзюро Крейсер 3-го класса «Сума»: капитан 1-го ранга Цутия Тамоцу Крейсер 3-го класса «Акицусима»: капитан 2-го ранга Ямая Танин Крейсер 3-го класса «Чиода»: капитан 1-го ранга Мураками Какуити 7-я эскадра Командующий эскадрой: контр-адмирал Хосоя Сукэдзи Линейный корабль 2-го класса «Фусо» (флаг контр-адмирала): капитан 2-го ранга Окумия Мамору Крейсер 3-го класса «Сайэн»: капитан 2-го ранга Тадзима Корэтака Судно береговой обороны 3-го класса «Каймон»: капитан 2-го ранга Такахаси Моримити Судно береговой обороны 3-го класса «Цукуба»: капитан 2-го ранга Нисияма Ясукити Канонерская лодка 1-го класса «Хэйэй»: капитан 2-го ранга Асаба Кинзабуро Канонерская лодка 2-го класса «Бандзё» («Иваки»): капитан 2-го ранга Санки Танэсада Канонерская лодка 2-го класса «Токай»: капитан 2-го ранга Ямадзуми Тародзо Канонерская лодка 2-го класса «Майя»: капитан 2-го ранга Накагава Сигэмицу Канонерская лодка 2-го класса «Атаго»: капитан 2-го ранга Кубота Хикэити Авизо «Мияко»: капитан 2-го ранга Тотинай Содзиро 10-й дивизион миноносцев Миноносец 2-го класса «№ 43» (брейд-вымпел командующего дивизионом): капитан 3-го ранга Отаки Мицускэ (командующий дивизионом) Миноносец 2-го класса «№ 42»: капитан-лейтенант Накабори Хикокити Миноносец 2-го класса «№ 40»: капитан-лейтенант Ямасита Масатакэ Миноносец 2-го класса «№ 41»: капитан-лейтенант Мидзуно Котоку 11-й дивизион миноносцев Миноносец 2-го класса «№ 73» (брейд-вымпел командующего дивизионом): капитан 3-го ранга Такэбо Кисиро (командующий дивизионом) Миноносец 2-го класса «№ 72»: капитан-лейтенант Ямагути Дэнити Миноносец 2-го класса «№ 74»: капитан-лейтенант Ота Гэнтацу Миноносец 2-го класса «№ 75»: капитан-лейтенант Игути Дайдзиро 16-й дивизион миноносцев Миноносец 1-го класса «Сиротака» (брейд-вымпел командующего дивизионом): капитан 3-го ранга Бакабаяси Кин (командующий дивизионом) Миноносец 2-го класса «№ 71»: капитан-лейтенант Отаки Косиро Миноносец 2-го класса «№ 39»: капитан-лейтенант Йоково Гитадзу Миноносец 2-го класса «№ 66»: капитан-лейтенант Цунода Кандзо Прикомандированные к флоту суда специального назначения Минный транспорт «Тиохаши»: капитан 1-го ранга Нива Норитада Транспорт «Ариакэ»: капитан-лейтенант Мидауно Сюсин Морской округ Йокосука Главнокомандующий: адмирал Иноуэ Иосика Судно береговой обороны 3-го класса «Мусаси» Судно береговой обороны 3-го класса «Такао» Канонерская лодка 2-го класса «Амаги» Авизо «Яэяма» 2-й дивизион миноносцев: миноносцы 2-го класса «№ 45», «№ 46», «№ 38», «№ 37» 3-й дивизион миноносцев: миноносцы 3-го класса «№ 55», «№ 54», «№ 5», «№ 15» 4-й дивизион миноносцев: миноносцы 2-го класса «№ 29», «№ 30», «№ 21», «№ 24» Морской округ Курэ Главнокомандующий: вице-адмирал Сибаяма Яхати Судно береговой обороны 3-го класса «Ямато» Судно береговой обороны 3-го класса «Тенрю» Канонерская лодка 1-го класса «Цукуси» 5-й дивизион миноносцев: миноносец 1-го класса «Фукурю», миноносцы 2-го класса «№ 25», «№ 26», «№ 27» 6-й дивизион миноносцев: миноносцы 3-го класса «№ 56», «№ 58», «№ 57», «№ 59» 7-й дивизион миноносцев: миноносцы 3-го класса «№ 6», «№ 12», «№ 11», «№ 13», «№ 14» 8-й дивизион миноносцев: миноносцы 3-го класса «№ 17», «№ 18», «№ 19», «№ 20» Морской округ Сасэбо Главнокомандующий: вице-адмирал Самадзима Казунори Судно береговой обороны 3-го класса «Конго» 12-й дивизион миноносцев: миноносцы 3-го класса «№ 50», «№ 52», «№ 53», «№ 51» 13-й дивизион миноносцев: миноносцы 3-го класса «№ 7», «№ 8», «№ 9», «№ 10» Морской округ Майдзуру Главнокомандующий: вице-адмирал Хидака Сонодзё Судно береговой обороны 3-го класса «Кацураги» 21-й дивизион миноносцев: миноносцы 2-го класса «№ 44», «№ 47», «№ 48», «№ 49» Морской район Такэсики Командующий: вице-адмирал Цунода Хидемацу Канонерская лодка 1-го класса «Хэйэн» 17-й дивизион миноносцев: миноносцы 2-го класса «№ 31», «№ 32», «№ 33», «№ 34» 18-й дивизион миноносцев: миноносцы 2-го класса «№ 36», «№ 35», «№ 60», «№ 61» Морской район Мако Командующий: вице-адмирал Ономото Томомити Небоеготовые суда На переходе в Японию (на подходе к Индокитаю) Крейсер 1-го класса «Касуга»: капитан 1-го ранга Накаяма Нагааки (в Йокосуке) Крейсер 1-го класса «Ниссин»: капитан 1-го ранга Такэути Хэйтаро (в Йокосуке) В достройке в Сасэбо 15-й дивизион миноносцев: миноносцы 1-го класса «Хибари», «Саги», «Хаситака», «Узура» 19-й дивизион миноносцев: миноносцы 1-го класса «Канонэ», «Отори», «Кидзи» В достройке в Йокосуке Крейсер 3-го класса «Отова»: капитан 2-го ранга Арима Рёкицу В достройке в Курэ Крейсер 3-го класса «Цусима»: капитан 2-го ранга Сэндо Такэтэру Канонерская лодка 2-го класса «Удзи»: капитан 3-го ранга Канэко Манки На стапелях в Курэ Истребители «Араре», «Ариаке», «Фубуки» Приложение 3 Таймлайн МПВ-2 Январь – февраль 1904 года Все даты по старому стилю 1904 ЯНВАРЬ 1. Корея. Начало высадки японской 1-й армии генерала Куроки Тамэмото в портах Мозампо (45 %), Гензан (20 %) и Чемульпо (в н.в. Инчхон) (35 %); 45 000 солдат и офицеров при 148 орудиях. 26.01.04. 2. РИ. Квантунский полуостров. Крепость Порт-Артур, база ТОФ. Ночью, без объявления войны, флот Японии атаковал эскадренными миноносцами (ЭМ) эскадру вице-адмирала О.В. Старка, стоящую на внешнем рейде. По одному попаданию торпед получили эскадренные броненосцы (ЭБр) «Цесаревич», «Ретвизан» и крейсер 1-го ранга (Кр. 1 р.) «Паллада». «Цесаревич» и «Палладу» утром удалось ввести в гавань, а принявший 2 тысячи тонн воды «Ретвизан» приткнулся к отмели у п-ва Тигровый Хвост. 26–27.01.04. 3. РИ. Бой у Порт-Артура. Без потерь в кораблях. У японцев повреждены 6 кораблей, в т. ч. ЭБр «Фудзи» (10-дюймовый снаряд с ЭБр «Победа») и броненосный крейсер (БрКр) «Адзума» (12-дюймовый снаряд с ЭБр «Полтава»). У русских повреждены крейсера «Новик» (8-дюймовый снаряд с «Якумо»), «Аскольд», «Баян», ЭБр «Полтава». Наместник ЕИВ ГИ на ДВ адмирал Е.И. Алексеев, раздраженный «ночным конфузом флота», приписал главную роль в отражении неприятеля огню крепости, чем вызвал недовольство моряков. 27.01.04. 4. Желтое море. Побережье Кореи. Первый бой у Чемульпо. Прорыв из гавани Кр. 1 р. «Варяг», геройская гибель КНЛ «Кореец», самозатопление ПХ КВЖД «Сунгари», гибель японских крейсеров «Асама», «Чиода» и двух ТР: «Сикоку-Мару» с инженерным имуществом и «Миоко-Мару» с кавалерией. 27.01.04 5. РИ. Владивосток. Первый выход в крейсерство отряда крейсеров (ВОК) под флагом и.д. начальника отряда кап. 1 р. Н.К. Рейценштейна. Уничтожение японского ПХ «Наканоура-Мару» (1084 т). Возвращение отряда от входа в Сангарский пролив в связи с выходом из строя артиллерии: в условиях 8-балльного шторма и мороза в стволах орудий замерзла вода. 27.01.04–02.02.04. 6. СПб. Адмирал Е.И. Алексеев назначен главнокомандующим армией и флотом на ДВ. 28.01.04. 7. РИ. Квантунский п-ов. Залив Талиенван. При постановке заграждения на своих минах подорвался МТ «Енисей». Его командир кап. 2 р. В.А. Степанов не ушел с мостика и погиб вместе с кораблем. 29.01.04. 8. РИ. Квантунский п-ов. Залив Талиенван. Кр. 2 р. «Боярин», посланный найти МТ «Енисей», подорвался на мине. Крейсер, оставленный экипажем по приказу кап. 2 р. В.Ф. Сарычева, прибило к отмели. На следующий день его обнаружили, но спасательные работы начать не удалось: через сутки шторм снес корабль на минное поле. Вновь подорвавшись, он затонул на 9-саженной глубине. 29.01.04. 9–10. РИ. Квантунский полуостров. Ночные атаки японских миноносцев на ЭБр «Ретвизан», стоящий на мели у Тигрового полуострова, успешно отражены артиллерийским огнем флота и крепости. 30–31.01.04. ФЕВРАЛЬ 11. СПб. Император Николай II назначил вице-адмирала С.О. Макарова командующим ТОФ. 01.02.04. 12. РИ. Порт-Артур. Прорыв из Шанхая КНЛ «Манджур». М.Л. Банщиков передает наместнику ЕИВ ГИ на ДВ адмиралу Е.И. Алексееву рапорт о бое у Чемульпо и письмо капитана 1 р. В.Ф. Руднева. 01.02.04. 13. СПб. Указ императора Николая II (по представлению Е.И. Алексеева) о награждении офицеров и нижних чинов КНЛ «Манджур» за прорыв из Шанхая. Баншиков награжден ОСС 3-й степени. 03.02.04. 14. СПб. Торжественные проводы на Николаевском вокзале вице-адмирала С.О. Макарова с отобранными им офицерами, а также кораблестроителями и мастеровыми (189 чел.) в Порт-Артур. 04.02.04. 15. Великобритания. Портсмут. Спущен на воду ЭБр «Нью-Зилэнд» типа «Кинг Эдуард VII», после чего в тот же день заложен ЭБр «Британия», последний, 8-й корабль этого типа. 04.02.04. 16. Париж. Президенту ФР Лубе вручено послание президента САСШ Рузвельта. Он предостерег ФР от поддержки РИ тем, что «встанет на сторону Токио и пойдет так далеко, как это потребуется». 05.02.04. 17. СПб. Под нажимом Е.И. Алексеева МИД РИ заявил о начале крейсерских операций против ЯИ с призовым правом в отношении военной контрабанды под нейтральным флагом. О действенной блокаде японских портов и побережий будет объявлено предварительно, за два месяца до ее введения. 06.02.04. 18. СПб. Почин князя Л.М. Кочубея привел к созданию Комитета по усилению флота на добровольные пожертвования. Председатель – ВК Александр Михайлович, заместитель – адм. И.М. Диков. 06.02.04. 19. СПб. Назначение генерал-адъютанта, генерала от инфантерии А.Н. Куропаткина главнокомандующим Маньчжурской армией. Вместо него и.д. военного министра назначен генерал В.В. Сахаров. 07.02.04. 20. СПб. Получено предложение от верфи «Германия» о постройке нескольких подводных лодок. Проект их был разработан в расчете на лоббируемые немцами заказы от Бразилии или Голландии. 08.02.04. 21. Цетине. Княжество Черногория неожиданно для СПб объявило войну Японской империи. 10.02.04. 22. САСШ. Нью-Йорк, Нью-Йорк Шипбилдингс. Заложен ЭБр «Канзас» типа «Коннектикут» 10.02.04. 23. СПб. Морское министерство заключило контракты с Балтийским заводом на четыре подлодки типа «Касатка» (дополнительно к заказанной головной), а с Невским заводом на пять типа «Холланд-7». 11.02.04. 24. РИ. Квантунский п-ов. Первая попытка японского флота закупорить проход в Порт-Артур с помощью пароходов-брандеров успешно отражена. Все пять брандеров потоплены. 11.02.04. 25. СПб. Указ императора Николая II о награждении по представлению Е.И. Алексеева моряков «Варяга» и «Корейца» орденами Святого Георгия (ОСГ) (офицеры) и Знаками отличия ГО (нижние чины) за победу при Чемульпо. Погибшие – посмертно. Руднев, Балк и Банщиков удостоины ОСГ 4-й степени. Рудневу назначен и личный подарок царя – нательный Крест работы М. Перхина. 11.02.04. 26. РИ. Встреча Банщикова с вице-адмиралом С.О. Макаровым на Великом Сибирском пути. 11.02.04. 27. СПб. Вопреки мнению и.д. начальника ГМШ контр-адмирала З.П. Рожественского, Император Николай II повелел отряду к-а А.А. Вирениуса прервать возвращение в Кронштадт и ждать особых указаний в Джибути или Суэце, не вступая в канал. Царь согласился в этом вопросе с наместником на ДВ адмиралом Е.И. Алексеевым, запросившим поддержки государя телеграммой 12.02.04. 28. Тихий океан. Захват крейсером «Варяг» японских БрКр «Ниссин» и «Кассуга» у Симоды. 12.02.04. 29. РИ. Квантунский п-ов. Загнанный японскими крейсерами в Голубиную бухту дозорный истребитель миноносцев (ИМ) «Внушительный» затоплен экипажем на семисаженной глубине. 12.02.04. 30. РИ. Порт-Артур. Японские броненосцы впервые бомбардируют гавань перекидным огнем. 12.02.04. 31. РИ. Владивосток. Второй выход в крейсерство ВОК. Поход прерван без достижения реальных результатов по решению и.д. начальника отряда кап. 1-го ранга Н.К. Рейценштейна, донесшего наместнику на ДВ Алексееву, что, по его мнению, в условиях штормового моря крейсера не могут находиться в крейсерстве дольше пяти дней. Переданный по телеграфу находящемуся в пути на ДВ Макарову рапорт Рейценштейна вызвал крайне негативную реакцию у комфлота. 12–16.02.04. 32. СПб. Прибытие М.Л. Банщикова в столицу, где в тот же день, благодаря протекции наместника ЕИВ ГИ на ДВ Е.И. Алексеева, состоялось его знакомство с императором Николаем II. 16.02.04. 33. РИ. Порт-Артур. Приказ наместника ЕИВ ГИ на Дальнем Востоке Е.И. Алексеева об отзыве Н.К. Рейценштейна в Порт-Артур и назначении начальником ВОК контр-адмирала К.П. Иессена. 17.02.04. 34. РИ. Владивосток. Приход Кр. 1 р. «Варяг» с захваченными им БрКр «Ниссин» и «Кассуга» 18.02.04. 35. СПб. Указ императора о производстве кап. 1 р. В.Ф. Руднева в контр-адмиралы, равно как и всех остальных офицеров крейсера «Варяг» в следующий чин «за отличие», за взятие у Симоды двух вражеских броненосных крейсеров. Участвовавшие в абордаже «Ниссина» офицеры награждены орденами (Балк – ОСС 3-й степени), рядовые казаки и матросы – Георгиевскими крестами. Руднев за общий замысел и осущестление Симодской операции награжден ОСВ 3-й степени. 19.02.04. 36. СПб. Личное распоряжение императора Николая II генерал-адмиралу великому князю Алексею Александровичу (далее ВК АА) об откомандировании контр-адмирала К.П. Иессена в СПб (ему будет поручено командование балтийским отрядом эскадры подкреплений для ТОФ, куда войдут новейшие ЭБр типа «Бородино») и о назначении начальником ВОК контр-адмирала В.Ф. Руднева. 19.02.04. 37. СПб. Управляющий морским министерством вице-адмирал Ф.К. Авелан получает указание царя о срочной организации закупок в Германии тротила для снаряжения снарядов ТОФа. 20.02.04. 38. Египет. Суэц. Отряд контр-адмирала А.А. Вирениуса получает приказ ГМШ продолжить переход на Тихий океан с крейсерством в Индийском океане и районе Сингапур – Филиппины. В составе отряда 1 ЭБр, 2 Кр. 1 р., 1 Кр. 2 р., 7 ИМ «невок», 4 ММ и транспорты под коммерческим (Доброфлота) флагом «Смоленск», «Орел» и «Саратов». В тот же вечер отряд Вирениуса выходит в Джибути. 20.02.04. Отдельный отряд судов флота Тихого океана, направляющийся на театр военных действий Флагман, начальник отряда: контр-адмирал Вирениус Андрей Андреевич, флаг на ЭБр «Ослябя» Эскадренный броненосец «Ослябя»: капитан 1-го ранга Михеев Константин Борисович Крейсер 1-го ранга «Аврора»: капитан 1-го ранга Сухотин Иван Владимирович Крейсер 1-го ранга «Дмитрий Донской»: капитан 1-го ранга Добротворский Леонид Федорович Крейсер 2-го ранга «Алмаз»: флигель-адъютант ЕИВ ГИ, капитан 2-го ранга Чагин Иван Иванович 1-е отделение миноносцев Контрминоносец «Буйный»: капитан 2-го ранга Колчак 1-й Александр Фёдорович (командующий отделением) Контрминоносец «Блестящий»: капитан 2-го ранга Шамов Александр Сергеевич Контрминоносец «Бодрый»: капитан 2-го ранга Иванов 3-й Пётр Васильевич Контрминоносец «Бедовый»: капитан 2-го ранга Коломейцов Николай Николаевич 2-е отделение миноносцев Контрминоносец «Бравый»: капитан 2-го ранга Былим-Колосовский Николай Николаевич (командующий отделением) Контрминоносец «Безупречный»: капитан 2-го ранга Матусевич 2-й Иосиф Александрович Контрминоносец «Быстрый»: капитан 2-го ранга Маньковский Николай Степанович 3-е отделение миноносцев Миноносец «№ 212»: капитан 2-го ранга Иванов 7-й Константин Васильевич (командующий отделением) Миноносец «№ 213»: лейтенант (к-л) Галанин Валерий Иванович Миноносец «№ 222»: лейтенант Веселаго 1-й Алексей Михайлович Миноносец «№ 223»: лейтенант (к-л) Левитский Александр Иванович Отделение транспортов Пароход Доброфлота «Орёл»: капитан 2-го ранга Лахматов Яков Константинович Пароход Доброфлота «Смоленск»: капитан 2-го рана Троян Пётр Аркадьевич Пароход Доброфлота «Саратов»: капитан 2-го рана Канин Василий Александрович 39. СПб. Приказом и.д. начальника ГМШ к-а З.П. Рожественского из отряда к-а Вирениуса выделяются крейсеры «Дмитрий Донской», «Алмаз» и 4 номерных ММ под общим командованием кап. 1 р. Добротворского для крейсерства в районе восточного Средиземноморья. Опорные пункты – Бар (Черногория) и Пирей (Греция). ПХ «Саратов» для ремонта котлов будет отправлен в Гавр 21.02.04. 40. Берлин. Безрезультатно завершились переговоры министров финансов РИ и ГИ о предоставлении России займа на германском финансовом рынке. Германская сторона увязала его получение с подписанием нового Торгового договора, дискриминационного для РИ. Предложение председателя правительства С.Ю. Витте согласиться с германским диктатом в связи с объективными трудностями отвергнуто царем. Министр финансов В.Н. Коковцов отозван в СПб для консультаций. 22.02.04. 41. СПб. М.Л. Банщиков назначен флигель-адъютантом императора Николая. II 22.02.04. 42. Великобритания. Эльсвик. Верфь Армстронга. Заложен БрКр «Ахиллес» типа «Уорриор». 22.02.04. 43. СПб. Конфиденциальная встреча императора Николая II, ВК АА и ВК Александра Михайловича (далее ВК АМ) с послом Черногории в России Б. Вуковичем, ВК Милицей Николаевной и Станой Николаевной Черногорскими. Обсуждался вопрос аренды порта Бар у Черногории на время ведения военных действий против Японии, а также возможной выдачи Черногорией каперских свидетельств. По результатам обсуждения посланнику РИ в Черногории Л.В. Иславину и и.д. начальника ГМШ контр-адмиралу З.П. Рожественскому даны соответствующие поручения. Царь принял решение о создании опорного пункта в Баре, что являлось де-юре нарушением Берлинского трактата, после получения от Банщикова информации о проблемах (в нашей истории) с легитимностью русских ВпКр, вооруженных в море, что противоречило международному праву. Он также учел реакцию БИ на Гулльский инцидент и ее усилия по сколачиванию Антанты в нашей истории, показавшие, что Лондон не желает идти с РИ на открытую конфронтацию. 23.02.04. 44. РИ. Москва. По инициативе князей Петра и Павла Долгоруковых и Дмитрия Ивановича Шаховского земцы-конституционалисты приняли решение воздерживаться от печатных и публичных конституционных требований в связи с общим патриотическим подъемом в обществе. 23.02.04. 45. РИ. Порт-Артур. Прибытие из СПб командующего ТОФ в-а Макарова совпало по времени со снятием с мели и вводом в гавань поврежденного «Ретвизана». В крепости это сочли добрым знаком. 24.02.04. 46. Буэнос-Айрес. При посредничестве Б. Захарофа правительства Японии, Аргентины и Чили заключили секретное соглашение на перекупку Японией ЭБр «Трайэмф» и «Свифтшур». 24.02.04. 47. Греция. Пирей. Приход УК «Океан» с демобилизованными тихоокеанцами на борту. Большинство из них войдет в команды достраивающихся «Очакова» и «Князя Потемкина-Таврического». 25.02.04. 48. СПб. По приказу царя в Порт-Артур из Кронштадта высланы 250 десятидюймовых бронебойных снарядов. 25.02.04. 49. СПб. Тайная встреча Николая II с личным представителем кайзера при нем – фр. – кап. П. фон Гинце и вызванным в СПб послом РИ в Берлине графом Н.Д. Остен-Сакеном по вопросу дипподдержки ГИ аренды Россией черногорского порта Бар и выхода кораблей ЧФ через Босфор и Дарданеллы. В тот же день они оба выезжают в Берлин. Царь также просит содействия у кайзера в вопросе приобретения у верфи «Германия» ПЛ «Форель», конструкцию которой надлежит серьезно доработать. 25.02.04. 50. Лондон. В связи с тем, что броненосцы «Трайэмф» и «Свифтшур» еще не вошли в состав Ройял Нэйви, Кабинет и Парламент санкционировали их продажу фирмами-строителями: одного Чили, другого Аргентине. Однако, дабы исключить формальное нарушение имеющихся международных договоров, оба корабля продаются в разоруженном виде, де-юре не являясь боевыми судами. 26.02.04. 51. СПб. Полковник А.Ф. Бринк был вызван на аудиенцию к Николаю II. Царь поручил ему произвести предварительный расчет перспективной линейки корабельных орудий (4, 5, 7, 12 и 14 дюймов, длина стволов – 52 калибра, относительная мощность 600 тм/дм куб., глубина нарезов – 1 %) и определиться с технологией легирования и составом стали. Ориентировочные массы снарядов и зарядов заданы им, исходя из информации, «полученной разведкой о секретной разработке подобной линейки в САСШ». Бринку поручено провести предварительный расчет габаритов и массы двухорудийной башенной установки для 14-дюймовых орудий и трехорудийной для 12-дюймовых, а так же предложить перечень оборудования, которое необходимо закупить за рубежом для изготовления таких, и даже более крупнокалиберных, длинноствольных орудий из легированных сталей. Конструкция их должна предусматривать лейнирование и применение затвора Велина, приобретение лицензии на который у Виккерса император счел неотложной задачей. Производственные мощности после переоснащения должны позволять выпускать до 16 орудий калибром 12–14 дюймов в год. Изумленный осведомленностью и логикой рассуждений царя, Бринк немедленно приступил к расчетам 26.02.04. 52. СПб. Трофейные БрКр «Ниссин» и «Кассуга» зачислены в состав РИФа под именами «Витязь» и «Память “Корейца”». Последнему пожалован кормовой Георгиевский флаг за бой у Чемульпо. 26.02.04. * * * notes Примечания 1 В воспоминаниях некоторых участников боя у Чемульпо приводится эпизод с посадкой «Варяга» на мель у острова Идольми в результате потери управления кораблем из-за поврежденного японским снарядом рулевого привода. Косвенно это подтверждается и повреждениями его подводной части, обнаруженными японцами во время проведения судоподъемных работ, а также имеющейся в списке повреждений крейсера информации о сдвинувшемся с фундамента паровом котле, что и могло быть следствием удара камней в днище. И хотя «Варяг» под огнем противника сумел своим ходом сняться с мели, самые тяжкие повреждения от вражеской артиллерии были им получены именно в этот момент. Не все российские историки с этим согласны, поскольку в вахтенном журнале записи о постановке на мель нет. Однако Карпышев был совершенно уверен в том, что данное событие в реальной истории произошло. 2 Термин «эльсвикский крейсер» произошёл от названия верфи «Эльсвик шипбилдинг» (Elswick Ship Building Yard), располагавшейся в Эльсвике на реке Тэйн. Проекты строившихся там крейсеров создавались известными британскими кораблестроителями, среди которых были Уильям Уайт (корабли типа «Нанива» стали первыми крейсерами его разработки) и Филипп Уоттс, ставшие затем главными строителями Британского флота. В течение 28 лет, с начала 80 годов XIX века, компания построила 51 крейсер для флотов 12 стран, в т. ч. Чили, Бразилии, Японии, Италии, Аргентины, САСШ, Китая. Корабли, чья родословная восходит к знаменитым безбронным крейсерам Дж. Рендела, первого главного строителя фирмы, отличались высокими боевыми качествами при умеренных размерах и относительно низкой цене. На них широко применялись новейшие технические достижения, позволявшие экономить вес, что в итоге дало уникальное соотношение мощи вооружения к водоизмещению. Тем не менее, британский флот отказывался от крейсеров принадлежавшей Армстронгу верфи, утверждая, что они не соответствуют многим стандартам Королевского флота. 3 Крейсера адмирала Уриу, как, собственно говоря, и все остальные японские корабли этого класса, традиционно называли в честь гор и вулканов Страны Восходящего Солнца. Чиода – это одна из замковых гор в окрестностях Эдо. Сегодня и она, и прилегающие земли стали одноименным токийским районом. Недалеко от японской столицы находится и знаменитый действующий вулкан – Асама, чуть не похоронивший Токио под пеплом в 2009 году. Нанива – гора, у подножия которой вырос одноименный город, позже переименованный в Осаку, одна из древних столиц Японии. Такачихо – легендарная гора, обиталище богов и духов, сродни греческому Олимпу. Именно из ее пещеры явилась японцам лучезарная Аматерасу. Акаси – замковая гора в г. Кобэ. И, наконец, знаменитая черная гора Нийтака на Тайване (у китайцев она зовется Ю Шань), которая в то время считалась самой высокой в империи – 3952 метра. Знать бы только, почему ее имя получил далеко не самый мощный японский крейсер? 4 Lucky shot – дословно с английского «удачный выстрел». 5 Дистанция до «Асамы» в момент открытия огня определена на «Варяге» в 45 кабельтовых, а на «Асаме» до «Варяга» – в 35. Судя по тому, КТО попадал, японцы были точнее. 6 Мичман, граф Алексей Михайлович Нирод. В нашей истории – первая жертва боя. Погиб при первом же попадании шестидюймового снаряда с «Асамы» вместе со своим дальномером. 7 Имеется в виду 47-миллиметровая одноствольная пушка Гочкиса образца 1883 года. 8 Роял Нейви (Royal Navy) – Королевский флот. Самоназвание британского флота, в котором слово «британский» пропускалось, наверное, из английской скромности. Или с намеком на то, что ДРУГИХ королевских флотов в море сыны Туманного Альбиона не потерпят. 9 Копии ультиматума были по почте отправлены командирам всех иностранных стационеров. С припиской, что на «Сунгари» загружен взрывоопасный груз, и в случае, если японцы не сдадутся, рекомендуется к нему не приближаться. Проблема только в том, что в Чемульпо почта работала не очень оперативно и о предупреждении стало известно с запозданием в два дня. 10 Орудие 8''/35 (35 – длина ствола в калибрах) сконструировано Антоном Францевичем Бринком в 1885 году. Эти пушки устанавливались на броненосных крейсерах «Адмирал Нахимов» (8 шт.), «Память Азова» (2 шт.), «Рюрик» (4 шт.) и на канонерских лодках «Донец», «Запорожец», «Кореец», «Кубанец», «Маньчжур», «Уралец» и «Черноморец» – по два орудия на каждом корабле. К началу войны с Японией они уже считались устаревшими, однако имели над новыми более скорострельными системами одно важное преимущество: их исправно взрывавшиеся снаряды почти в центнер весом. 11 Гарвеевская броня – броневая сталь, лицевая поверхность которой для придания прочности насыщалась углеродом. Нагретый почти до температуры плавления лист выдерживали несколько недель в контакте с углеродистым веществом, например углем. После этого, путем многократной закалки маслом и водяными брызгами, насыщенная углеродом лицевая сторона становилась сверхтвердой, в отличие от более мягкого внутреннего слоя. Этот процесс, получивший название цементации (науглероживания), был изобретен американцем Г. Гарвеем в 1890 году. В конце XIX века гарвеевская броня широко применялась в кораблестроении, но была вскоре вытеснена более совершенной крупповской броней. Крупп добился и значительного сокращения времени термохимической обработки. Сравнительные испытания показали, что по сопротивляемости снарядам 25,9 см брони Круппа соответствуют 30,5 см брони Гарвея. 12 Для постановки мин на заданное углубление тогда использовался автоматический штерто-грузовой способ, предложенный в 1882 году лейтенантом Н. Н. Азарьевым. Суть его заключалась в следующем. Размещенная на якоре мины вьюшка (барабан с намотанным на него тросом для закрепления мины – минрепом) оборудовалась стопором, состоявшим из щеколды, пружины и штерта (куска тонкого троса заранее отмеренной длины) с грузом. При сбрасывании за борт мина, обладавшая положительной плавучестью, оставалась на поверхности. Под действием груза штерт оттягивал щеколду, что обеспечивало свободное сматывание минрепа с вьюшки при погружении якоря. В момент касания грузом дна напряжение штерта ослабевало, и щеколда под действием пружины стопорила вьюшку. Продолжая погружаться, якорь увлекал мину на глубину, которая точно соответствовала длине штерта с грузом. 13 Шпиц – жаргонное название у русских моряков в начале XX века Главного морского штаба, расположенного в здании Адмиралтейства. 14 Китайские поденные рабочие. Европейцы так называли, впрочем, и корейцев, и прочих азиатов, нанявшихся на те или иные подсобные работы. 15 Традиционно, в Российском императорском флоте все офицеры, носившие одну фамилию – и родственники, и однофамильцы – для удобства работы кадровиков, в первую очередь, получали к своей фамилии добавку в виде порядкового номера по старшинству их поступления на службу во флот. 16 26.01.1904 года в 15:45 русская канонерка, посланная в Порт-Артур с депешами от посланника в Сеуле, на выходе с рейда Чемульпо встретилась с японской эскадрой в составе 6 крейсеров, 8 миноносцев и 1 авизо, конвоирующих в Чемульпо 3 транспорта. Прикрывая их, «Асама» встал поперек курса канонерки, а когда русские попытались обойти его по мелководью, миноносцы (по официальным русским данным, не признанным японцами) выпустили по ней три торпеды, две из которых прошли мимо, а третья затонула. На «Корейце» был подан сигнал «отражение минной атаки» и сделано два выстрела из револьверной 37-миллиметровой пушки. Японцы артиллерийского огня в ответ не открыли. Ввиду подавляющего превосходства противника, блокировавшего фарватер (позже японцы заявили, что опасались атаки «Корейца» на их войсковые транспорты), Беляеву пришлось вернуться на рейд Чемульпо. 17 Близ Певческого моста в Санкт-Петербурге в то время располагалось здание МИДа. 18 То есть находящейся на корме и стреляющей при отходе – ретираде. 19 Весной 1829 года маленький русский бриг был атакован двумя линкорами турецкого флота. Перед неравным боем, в котором у «Меркурия» почти не было шансов, его командир, Александр Иванович Казарский, положил у крюйт-камеры заряженный пистолет, наказав: «Если положение станет безнадежным, то я или тот из офицеров, кто останется в живых, должен выпалить из этого пистолета в крюйт-камеру, до этого свалившись на абордаж с ближайшим турецким кораблем». Когда после боя бриг оторвался от турок, он разрядил его выстрелом в воздух… Но и Казарскому было на кого равняться, если вспомнить подвиг капитана Сакена, именно так взорвавшего свою дуббель-шлюпку в момент взятия ее на абордаж шведами. 20 «Адвокат» – на флотском жаргоне, крепкий чай с лимоном и коньяком. 21 Слова Р. Грейнца, перевод с немецкого Е. Студенской, музыка А. Турищева. 22 Карпышев, оказавшись на месте Руднева, вовсе не собирался вести свой крейсер и его экипаж на гибель, пусть и героическую. Поэтому и заменил в тексте песни из нашей истории слово «гибель» на слово «битва», а фразу «умрем под волнами», на «уснем…», что соответствовало смыслу и обычаю похорон в море погибших в бою моряков. 23 Мнение о том, что история Русско-японской войны в нашей реальности была написана злостным японским альтернативщиком, высказывалось неоднократно вполне компетентными людьми. Причем вполне серьезно. Ну, а как иначе объяснить, что почти все, что могло пойти плохо для русских и хорошо для японцев, шло только так и не иначе? Взять хотя бы попадание русского снаряда в башню главного калибра «Фудзи», которое вызвало возгорание, после чего обязан был последовать взрыв артпогреба. Но тем же попаданием ломает трубу с водой, которая этот пожар и заливает! 24 Бой у Ульсана состоялся 1 августа 1904 года между тремя русскими броненосными крейсерами Владивостокского отряда под командованием контр-адмирала Иессена и японским отрядом из четырех броненосных и двух бронепалубных крейсеров под командованием адмирала Камимуры. Закончился потоплением «Рюрика». Но перед этим, один из его снарядов, попавших в «Ивате», разорвался в батарее японского крейсера, выведя из строя три 6-дюймовых и одно 3-дюймовое орудие и их прислугу. 25 Морское орудие 6''/45 (152 мм) системы Канэ было разработано во Франции в 1890 году. Морское министерство приобрело чертежи на него и аналогичную по конструкции 120-миллиметровую пушку, и с 1892 года эти орудия выпускались Обуховским сталелитейным заводом, а с 1897-го – еще и Пермским заводом. Вес его качающейся части – 8300 кг, щита – 991 кг. Общий вес станка – 6290 кг, всей установки – 14 690 кг. Предельно достижимая скорострельность – 10 выстр./мин. Техническая скорострельность – 5 выстр./мин., а практическая (боевая) – 3–4 выстр./мин. 26 Родоначальницей мелкокалиберных скорострельных револьверных орудий явилась пушка, созданная в 1861 году в САСШ доктором Ричардом Гатлингом. Это была шестиствольная пушка револьверного типа с вращающимися стволами, заключенными в общий кожух водяного охлаждения. Идея создания пушки Гатлинга состояла в том, что в каждый конкретный момент времени стрелял только один ствол, в то время как остальные стволы охлаждались и перезаряжались из магазина рожкового типа. В течение десятилетия орудия близких систем создали шведы Энгстрем и Норденфельд, а также француз Гочкис (с пятью стволами). Наиболее распространенными в русском флоте в конце XIX – начале XX столетий были 37– и 47-миллиметровые пушки Гочкиса, которые начали поставлять в Россию с 1882 года. 27 В нашей реальности при попытке прорыва «Варяг» получил одиннадцать попаданий, три – восьмидюймовыми снарядами, восемь – шестидюймовыми. Все от «Асамы». «Чиода» вел огонь по «Корейцу», попаданий достигнуто не было. Кроме «Асамы» ни один другой японский корабль никуда ни попал, впрочем, «Варяг» с ними не очень-то и сближался. По версии японской стороны, НИ ОДНОГО попадания русского снаряда ни с «Варяга», ни с «Корейца» в японские корабли зафиксировано не было… 28 Плиты из 114-миллиметровой устаревшей, нецементированной сталежелезной брони по сопротивляемости были примерно эквивалентны 50 миллиметрам брони Круппа. Сталежелезная броня (Compound) – неоднородная броня, изготовленная впервые по способу англичанина Вильсона в 1880 году. У этой брони внутренний слой был железный, а наружный – стальной, толщиной около 1/3 толщины всей плиты; опыты показали, что ее сопротивление снаряду возросло на 30 процентов по сравнению с броней из железа. 29 На современниках «Чиоды», японских «Мацусимах», стояло по одному аж 320-миллиметровому орудию, крупнее, чем на новых броненосцах, но стреляли они, судя по поговорке японских кадетов: «Раз выстрелил, день прошел», немного редковато. Правда, на самом «Чиоде» планировали 260-миллиметровые пушки Круппа, но скорострельность от этого принципиально не улучшалась. 30 75 мм и 47 мм, противоминный калибр (ПМК). 31 В реальной истории флагманский броненосец японского флота «Микаса» затонул в гавани Сасэбо от взрыва кормового погреба главного калибра 12.09.1905 года прямо на якорной стоянке. Глубина в этом месте была не более 11 метров, поэтому палуба спардека и надстройки остались над водой. Погибли около 250 человек команды, а кормовая часть корабля была серьезно разрушена. Полностью броненосец восстановили к апрелю 1908 года. 32 Утолщенные стальные листы котлов, в которые вставляются теплообменные трубки. 33 Во время т. н. Гулльского инцидента (расстрела 2-й Тихоокеанской эскадрой траулеров английских рыбаков в нашей реальности) на прекращение беспорядочной стрельбы потребовалось не менее пяти минут. 34 На практике, в нашей реальности, учитывая непонятно низкую скорость «Варяга» при попытке прорыва, хватило и первой стадии плана; мимо «Асамы» «Варяг» пройти не смог. 35 Погреба от детонации спас уже затопленный снарядный элеватор. Но зато когда через две недели после боя первые японские водолазы спустились на «Асаму», то просто не обнаружили носовой башни ГК. Вообще. Ремонт корабля с развороченным бортом и, главное, без башни, которую могли изготовить и установить только в Англии, проводить до окончания войны сочли нецелесообразным. Крейсер был поднят летом 1904 и отбуксирован в гавань Чемульпо, где и простоял весь следующий год, изображая из себя батарею береговой обороны. После заключения мира русские никаких требований относительно «Асамы» не выдвинули. В августе 1905 года его отбуксировали в Сасэбо, полностью восстановив в 1907 году. 36 В переводе с английского – «палочка над Т». Классический маневр в морском бою эпохи эскадренных сражений. Охват головы или хвоста вражеской колонны, позволяющий расстреливать ее концевые корабли сосредоточенным огнем всей своей линии в то время, как корабли, находящиеся на противоположном конце линии противника, в этот момент находятся столь далеко, что их ответный эффективный огонь практически невозможен. Таким образом, создается временное локальное превосходство в огневой мощи, как правило, ведущее к итоговому выигрышу всего боя. 37 Как писал о похожей ситуации один немецкий танкист: «К счастью, при попадании в наши танки, гул горящего топлива почти всегда заглушает крики экипажа». 38 Мателот – соседний корабль в строю. В зависимости от расположения в строю мателот может быть передним, если он идет впереди данного корабля, задним, если соответственно сзади, правым или левым. 39 Ведущий поясок. Обычно изготавливается из красной меди или сплава меди с никелем и несколько выступает над поверхностью корпуса снаряда. При выстреле ведущий поясок врезается в нарезы канала ствола и сообщает снаряду вращательное движение. 40 Трудно поверить, но факт. У русских артиллеристов именно этот элемент боевой подготовки был лучше отработан, потому что ему, как наиболее сложному, уделялось особое внимание на довоенных маневрах. Но, возможно, просто наведение орудий системы Канэ было более приспособлено для быстрого внесения поправок по дальности, чем у Армстронга (английские пушки, основное вооружение японцев). 41 Во времена нашей Второй мировой войны пилоты японской Первой дивизии авианосцев, узнав об успехах пилотов Второй, отзывались об этом в духе: «Уж если сыновья наложниц надрали американцам задницы, то сыновья законных жен должны просто смести их с поверхности моря». 42 «Путь воина» – «Бусидо». Вместе с «Хаге Куре» – две основные книги, выражающие суть самурайского подхода к жизни и смерти. Именно из них, пожалуй, выросла и победа Японии в РЯВ, и готовность к самопожертвованию воинов-камикадзе во Второй мировой войне, и, как ни странно, современная Япония, с ее корпорациями и лучшими в мире машинами и электроникой. 43 Сигнальные фигуры. Поднимаются на мачте и служат для показания хода машин. Каждый шар состоит из двух железных обручей, закрепленных на общей оси, обшитых парусиной и выкрашенных в черный цвет. 44 Подлинный текст проповеди, прочитанной отцом Михаилом (Рудневым) на «Варяге» перед боем. 45 Подобным образом объясняли японцы и несколько отрывов стволов 8-дюймовых орудий на крейсерах итальянской постройки в Цусимском сражении, также произошедших по причинам, не связанным с воздействием противника. 46 «Чихайю», на пару с ее систершипом «Тацутой», в русских военно-морских справочниках (как и французских с германскими) классифицировали как авизо, сиречь небольшой посыльный военный корабль. Англичане же дали подобным кораблям более громоздкое определение – торпедная канонерская (т. е. АРТИЛЛЕРИЙСКАЯ) лодка. Короче, гибрид ежа с ужом. Сами японцы внесли их в класс крейсеров, возможно, просто для солидности. Но, правда, в крейсера 3-го класса. 47 У «нас» крейсер «Чиода» в июле 1904 года подорвался при блокаде Порт-Артура на одной мине. Был отбуксирован в уже захваченный японцами Дальний и отремонтирован. 48 Крейсер 3-го класса «Чихайя» получил при попытке торпедной атаки и на отходе семь попаданий шестидюймовыми снарядами и бонусом пяток трехдюймовых. Из-за невозможности пройти в гавань Чемульпо (спасенные с «Чиоды» предупредили о минном заграждении) и ввиду безуспешности попыток остановить затопление отсеков, корабль приткнулся к берегу у входа в бухту Асан. Снятие его с грунта и последующий ремонт затянулись на три с лишним месяца. 49 В нашей истории первые перестрелки на р. Ялу начались 17 апреля 1904 года (по старому стилю). 50 Мидель-шпангоут, или просто мидель – линия пересечения теоретической поверхности корпуса вертикальной поперечной плоскостью (плоскость мидель-шпангоута), проходящей по середине длины корабля или судна, на базе которой построен его теоретический чертеж. 51 Цитата из песни В.С. Высоцкого «Товарищи ученые». 52 Британский флаг. 53 Соответственно флаг пиратский, череп с костями. 54 АГС-17 «Пламя» – автоматический гранатомет станковый. 55 Павел Сергеевич Грачев. Министр обороны РФ в период т. н. Первой чеченской войны 1994–1996 годов. 56 Официальное титулование русского царя: Император и Самодержец Всероссийский, Его Цесарское Величество: Московское, Киевское, Владимирское, Новгородское; Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсонеса Таврического, Царь Грузинский; Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский; Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостоцкий, Карельский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новагорода, Низовских земель, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Удорский, Oбдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всей северной страны Повелитель; Государь Иверских, Карталинских и Кабардинских земель и области Арменской; Черкесских и Горских Князей и иных Наследный Государь и Обладатель; Государь Туркестанский; Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голштинский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский… 57 Идиоматическое выражение, тонкости которого были потеряны английским переводчиком. 58 Фактически стрельба русских береговых батарей никак не повлияла на ход этого боя. 10-дюймовые орудия батареи Электрического утеса имели дальность стрельбы вместо 85 всего 60 кабельтовых из-за вовремя не отнятых от лафетов перегрузочных площадок. Кроме того, их бронебойные снаряды были «снаряжены»… песком. (!) А компрессоры орудий 6-дюймовых батарей №№ 9, 16 и 22, теоретически также способных достать до района маневрирования японского флота, не были заправлены глицериновым маслом. Таким образом, все успехи русских в артиллерийской дуэли достигнуты корабельными артиллеристами. 59 Сожжённый уголь был дешевле того, что мог учинить «Варяг». 60 Почему бы нашему современнику не назвать капитана Смолетта из мультика «Остров сокровищ» своим знакомым? 61 Силуэт «Варяга» издалека напоминал британские крейсера типа «Кресси» и «Гуд Хоуп», те же четыре трубы, но для более полного сходства ему не хватало орудийных башен и парусиновых чехлов на трубы, скрывавших их телескопическую конструкцию. 62 «Если бы ты стрелял в кучу дерьма, даже брызги бы не полетели!» Из кинофильма «Харлей Девидсон и Ковбой Мальборо». 63 Оценить юмор командира не смотревший «Белое солнце пустыни» старший офицер не мог. 64 tsushima.su 65 Отряд Вирениуса в составе броненосца «Ослябя», крейсеров «Аврора», «Дмитрий Донской» и миноносцев шел на Дальний Восток параллельно с «Ниссином» и «Кассугой». Перед надвигающейся войной обе стороны пытались максимально усилить свои флоты. Корабли даже одно время вместе стояли в одном порту. 66 Рагацци – ребята, парни (итал.). 67 Гайджин – «внешний человек», иноземец. Слово также имеет значение «варвар». 68 Традиционно в средние века самураи испытывали остроту мечей на телах пойманных разбойников. Как-то раз один из них даже посетовал, «знал бы, что попадусь, наелся бы камней, чтоб ты меч себе сломал». 69 Постоянное повторение «Мару» в названиях японских судов – дань старой японской легенде. По ней, чтобы отпугивать морских демонов, на носу корабля должны были быть нарисованы глаза. Поэтому на носу всех японских кораблей долго рисовали круги (по-японски мару). Но потом, в целях экономии краски, практичные японцы решили, что с демонов хватит и просто слова «мару» в названии. И так испугаются. 70 Жаргонное название сухопутных офицеров, которым пользуются офицеры морские. 71 Порт-Артур, за который в 1904–1905 годах проливалась кровь русских солдатов и моряков, и по условиям мирного договора отошедий к Японии, был в 1945-м отвоеван Россией (Советским Союзом, что тебе в имени?) обратно. Как тогда выразился слегка шокированной Черчилль – «коммунистическая партия – самая эффективная в истории замена морской мощи». Вместе с ним были возвращены и пол-Сахалина, а «заодно» прихвачены до кучи и все острова Курильской гряды… Что наконец обеспечило выход из Владивостока русских кораблей без прохода «чужих» проливов. Последний пункт японцы, подзуживаемые американцами, до сих пор России простить не могут. 72 «Баян» и все русские броненосцы с таким расположением артиллерии были заперты в Порт-Артуре. Из находившихся во Владивостоке крейсеров орудийными башнями мог похвастаться только «Богатырь». Так что ошибку японского командира можно понять и простить. 73 Высоцкий В. С. Баллада о борьбе. 74 Балк практически дословно цитирует Р. Хайнлайна, «Звездная пехота». Наверное, читал в детстве, фраза понравилась и запомнилась. 75 Фуццо Хаттори (1868–?) был одним из лучших воспитанников тайного общества «Геньеса», («Черный океан»). Происходил из небогатой многодетной семьи. Его отец работал на военном складе в порту Иокосука. Мальчик обладал незаурядными способностями, и у него была феноменальная память. Он проявил такое прилежание к учебе, что им заинтересовался сам Митсуру Тояма. Хаттори принял идеи общества и принес присягу на верность «Черному океану». Она заканчивалась следующими словами: «Если я предам организацию, то пусть будут прокляты мои предки и меня ждет в аду геенна огненная!» Ему было 17 лет, когда он был принят в специальную разведывательную школу в Саппоро, в Южной Японии. После ее окончания Хаттори в роли коммивояжера стал ездить в Шанхай и Монголию. Это было за несколько лет до японо-китайской войны. Он выучил местные диалекты, часто посещал селения кочевников и заодно изучал расположение военных укреплений, состояние дорог, записывал мнения местных вождей по поводу политики и особенно то, что говорили в народе. Он многое запомнил и, вернувшись в Ханькоу, представил подробный отчет руководству спецслужбы. В 1898 году Хаттори поехал во Владивосток с целью организовать сеть японской разведывательной службы на территории российского Дальнего Востока. В это время развернулось активное строительство Транссибирской железнодорожной магистрали, и много японских разведчиков, прошедших подготовку в спецшколе в Саппоро, прибыли в этот регион России. Во Владивостоке существовала школа японской борьбы, которую весьма охотно посещали русские офицеры. Хаттори организовал для них интимный отдых, а гейши, ублажая офицеров, собирали у них нужную информацию. Несколько публичных домов с той же целью было создано им в Порт-Артуре. В Хабаровске Хаттори также организовал глубоко законспирированную разведывательную сеть, агенты которой работали в штабе военного округа и высших органах гражданского управления российского Дальнего Востока. С этого времени Маньчжурия и Дальний Восток стали для японского Генерального штаба открытой книгой. Успехи Хаттори были настолько очевидны, что он стал примером для подражания, национальным героем нескольких поколений японских разведчиков. 76 Тайное общество «Черный дракон» основал в 1878 году монах Тояма Мицуру. Он собрал вокруг себя офицеров для борьбы против «западной» парламентской системы и замены её в Японии диктатурой военных, властью самураев. Меньше чем за год «черные драконы» стали самым могущественным тайным обществом Японии. С 1880 года им удавалось оказывать решающее влияние на любое политическое событие в стране. Количество членов тайного общества росло, оно приобретало все большее влияние и к 1904 году набрало такую силу, что Тояма смог предъявить ультиматум премьер-министру Ито: либо объявить войну России, либо распрощаться с жизнью. Последнее Ито не устраивало, и он подчинился… В нашей истории в 1932 году обязанности премьер-министра Японии исполнял Инукаи. Когда «черные драконы» потребовали распространить войну в Маньчжурии на весь Китай, он отказался. «Черные драконы» инсценировали мятеж, в ходе которого премьер был убит. Позднее оказалось, что мятеж финансировался контролируемой Японией Южно-маньчжурской железнодорожной компанией. Руководил ей Иосуке Мацуока, тоже входивший в общество «черных драконов»; он стал министром иностранных дел. Возведение в ранг премьера генерала Тодзио Хидеки, ставленника «черных драконов», предопределило вступление Японии во Вторую мировую войну. 77 Тояма Митсуру (ок. 1841–1907) – японец низкого происхождения, уроженец острова Хоккайдо, стал наиболее авторитетным руководителем общества «Геньеса». Опоясанный двумя самурайскими мечами, он стал высшим авторитетом клана «странствующих самураев»-ронинов, которых в Японии называют «стражами общества». Негласно действуя от имени правительства, они снабжали информацией японскую армию. Тояма лично создавал японскую агентуру в Китае со штаб-квартирой в Ханькоу. Его агенты селились под видом незаметных «маленьких людей» – мелких торговцев, парикмахеров, ремесленников, домашней прислуги – в Северо-Восточном Китае, Корее и Маньчжурии. В Инкоу и Цжиньчжоу были созданы специальные школы для подготовки агентуры из китайцев. Особенно много японской агентуры почему-то оказалось в районах дислокации войск России – в военно-морской крепости Порт-Артур, городе Дайрене, в городах и селениях, где были расквартированы армейские подразделения и части Заамурской пограничной стражи, строились фортификационные сооружения, железнодорожные мосты и туннели. 78 Хотэй – китайский бог удачи, покровитель игроков. 79 Доихара Кэндзи (1883–1948) – генерал, в 1920-е годы был руководителем японского шпионажа в Китае и Маньчжурии, потом назначен начальником всей системы японского военного шпионажа, в 1938–1940 гг. командовал Квантунской армией, в 1940–1943 гг. состоял Высшим военным советником при императоре Хирохито, в 1944–1945 гг. командовал японской группировкой в Сингапуре. Был приговорен к повешению американским судом (т. н. Токийский процесс). Cтремился к практической реализации идеала «Азия для японцев», для этого использовал саботаж, подкуп, убийства, диверсии, развращение… По утверждению одного высокопоставленного китайского чиновника, «Доихара имел среди китайцев знакомых больше, чем любой китаец, занятый самой активной политической деятельностью». Будучи человеком маленького роста и склонным к полноте, он носил усики а-ля Чарли Чаплин и в совершенстве владел фехтованием мечом. Он был в состоянии быстро похудеть или пополнеть на 10 килограммов и умел столь изумительно преобразиться, что даже ближайшие коллеги не могли его опознать. При этом Доихара в совершенстве владел 9-ю европейскими языками и 4-мя китайскими диалектами. На всех он говорил без малейшего акцента. Весь образ его действий наводит на мысль о применении им методов нин-дзюцу (описания его подвигов можно найти, используя ключевые слова: «Спасение президента Сюя», «Поезд маршала Чжан Цзолина», «Змея для Пу-и», «Золотые рыбки Хуан Шеня» и т. д.). 80 Они-ни канабо – буквально: Дать демону лом. Чёрт (дьявол, демон) пришёл в японский фольклор из буддийской мифологии. Он сам по себе обладает дьявольской силой, а если получает в руки железный шест, то становится еще сильнее. 81 Виктор Ананьевич Панов, городской глава Владивостока. 82 К сожалению, реальный факт. Наша драгоценная «интеллигенция» радовалась любым поражениям своей армии и флота и победам японцев. Разве такое общество войну у Японии выиграть могло? 83 В качестве справочника по ТТХ и облику кораблей – участников русско-японской войны читатели могут воспользоваться имеющимися в Интернете книгами Сергея Сулиги: Корабли русско – японской войны 1904–1905 гг. Часть 1. Российский флот. Корабли русско – японской войны 1904–1905 гг. Часть 2. Японский флот.